Скрип, такой же, какой сопровождал открытие любой двери в этом доме, прозвучал ужасающе. Они все звучали по-разному, понял вдруг Гарри: какие-то предостерегали его, какие-то — молили. Эта — пугала.

Если бы у него было чуть больше времени, то Гарри обязательно бы испугался своих мыслей: его сердце будто почувствовало пульсацию дома, прижилось. Мыслей о возвращении с каждым вдохом становилось всё меньше, и особняк вдруг заговорил с ним. Шёпотом и на не всегда понятном языке, но Гарри уже слышал. Уже стал частью его наследия.

Откровения развеялись и оказались неважными, когда дверь распахнулась. Высокая костлявая фигура мамы застыла у окна, сухая рука покоилась в раме, взгляд — устремлён далеко за верхушки деревьев. Звук вторжения не напугал её: плечи не дрогнули, дыхание не сбилось. Мама даже не обернулась.

— Я…

Гарри растерялся. В присутствии этой ужасной женщины его вновь охватила невозможность дышать: воздух сгустился и забился в лёгкие, будто мазут. Скользкий и отвратительный.

Медленно Гарри закрыл глаза. Тик-так. Тик-так. Ощущение убегающего времени, которое дарил таймер, выровняло сердцебиение. Оно всё ещё трепыхалось за решёткой рёбер, словно испуганная птица, но уже не грозило выломать их. Медленно, оттягивая страшную минуту, Гарри поднял веки и наконец встретился с ней взглядом.

— Я ищу Луи, — как можно более твёрдо произнёс он и сжал ладони в кулаки. Пальцы нещадно тряслись.

Улыбка на тонких губах была олицетворением самых грязных и чудовищных мыслей. И пусть в голосе, когда она заговорила, звучала только сладость, Гарри вновь почувствовал тошноту. В этот раз она была вызвана омерзением.

— Милый мальчик. Кажется, ты потерялся, — покачала женщина головой. Седые волосы колыхнулись, и их запутанные и пожухлые кончики тут же подхватил ветер. — Зачем тебе мучитель и похититель? Беги, пока можешь. Пока никого из них нет.

Лицемерное понимание и полное одобрение отражалось на неподвластном времени лице. Мама подталкивала покинуть особняк, постараться выбраться в реальный мир. Значило ли это, что он был близок? Она теряла Луи?

Это не имело бы никакого значения, если бы Луи погиб, поэтому Гарри погасил вспышку радости, отбросил прочь тепло и искренность, светлячками порхающие в сердце. Выбора как такового не было, поэтому, не раздумывая больше ни секунды, Гарри вывалил на ужасного монстра, от которого бы следовало бежать, всю касающуюся Луи правду. Почти всю.

— Знаете, что это?

Резко и порывисто он закатал болтающийся рукав измятой и грязной рубашки, оголяя таймер. Тик-так. Тик-так. Судьба приближалась, именно поэтому Гарри отважился поведать ей о нависшей над Луи тени смерти.

— Конечно, — тонкие губы поджались. Мама отвернулась к окну, вновь взирая на лес, будто он мог помочь ей, избавить от присутствия назойливого заложника. — Самое большое разочарование.

Скрюченная рука дёрнулась, но тут же плавно легла вдоль многочисленных складок тёмной одежды, а Гарри с ужасом осознал — она потянулась к запястью правой руки. К месту, где возникал таймер!

И мысли вихрем пронеслись в голове, собираясь из кусочков разрозненных пазлов в единую картинку. В невероятную правду, ещё одну, полностью меняющую реальность. Гарри хотел бы захохотать, но ещё слишком боялся этой странной женщины. Теперь, возможно, даже больше. Просто потому что она отчаялась; многолетняя надежда разрушилась с приходом Гарри.

— Вы думали, у вас с ним связь?! — воскликнул Гарри.

Бескровные губы поджались. Спина, затянутая в лохмотья ночи, напряжённо вытянулась, словно вместо позвоночника у этой женщины был металлический штырь. Резкий поворот головы дал знать, что продолжать беседу она не намерена. Видимо, для неё было действительно важно оказаться связанной таймером именно с Луи. Что за дикое влечение она испытывала к нему?

Сейчас оно могло наконец принести немного пользы, после всего свершённого разрушения. Гарри хотел спасти того, кого она, судя по всему, любила. Пусть и гадкой, неправильной любовью.

— Помогите мне предотвратить его смерть, — взмолился Гарри, отбросив гордость и страх. Луи сейчас был важнее любых его чувств. — Скажите, где он.

— Разве ты не понял? Пришло время его распада. Элементы взаимозаменяемы, и пора их обновить.

И вновь она шокировала Гарри той лёгкостью, с какой отмахнулась от любимейшего из псов. Надежды рухнули и оказались погребены под очевидной, но не замеченной Гарри правдой: она не любила никого из них. Что ж, это было логично и правильно.

— Вы не любите его!

— Люблю? — женщина обернулась, и в воздух взлетели складки пыльного наряда. Будь на улице не солнечный апрельский полдень, Гарри мог бы принять её за призрака, навечно запертого в полуразрушенном доме. — Его нельзя любить. Он убийца.

— Нет.

Отрицание рванулось из самой глубины груди, раньше, чем Гарри осознал. Она, конечно, говорила правду, но его сердце её отвергало.

— А ты, значит, любишь? — белые брови взлетели вверх. Может, она была возмущена наглостью Гарри, который вздёрнул подбородок и открыто взглянул в ответ на вопрос.

Её негодование не было лишено смысла, потому что как могло родиться такое тёплое и светлое чувство в тени и холоде камней этого особняка. Гарри не знал способа, но видел результат: сердце требовало спасти Луи, и это не был голос связи. Это был голос Гарри.

— Не заблуждайся, — с пренебрежением бросила мама, блёклые глаза выражали некую жалость. — Луи ассимилирует твои слабости просто потому, что у него есть потребность быть нужным. Любви здесь, — она обвела ладонью пространство перед собой, — не существует.

Наверное, в этом доме ей действительно не было места, но самое нелогичное и самое необъяснимое чувство во Вселенной вновь пошло наперекор всем правилам и законам, родившись здесь. Гарри чувствовал его живой росток в своей опустевшей от прожитого прошлого груди.

Поэтому шагнул ближе, чтобы рассмотреть лицо этой женщины и, может быть, понять, куда она отправила Луи. Он увидел слипшиеся ресницы, маслянисто поблёскивающие веки, когда она медленно моргала, глядя в ответ. Рот открылся, и Гарри увидел его кроваво-красную рану.

— Главная проблема роли Бога в том, что, когда вещь создана, она начинает существовать сама по себе. Независимо от своего творца. Враждебное воплощение собственной силы, — налёт безумия слетел с мамы, как шелуха слетает с гладкой поверхности, стоит ветру коснуться её своим дыханием. Светлые глаза блестели искренностью, когда она признавалась в своей природе. — Раз созданное, оно начинает жить собственной судьбой. Не важно, нравится мне это или нет.

Затем губы замерли на миг и тут же дрогнули в насмешливой улыбке.

— Луи — моё самое большое разочарование. Но все чувства проходят, всё умирает, — сухие пальцы поднялись к лицу Гарри. Узловатыми костяшками она дотронулась до его щёки. — Пришло время для нового поколения.

Горячая желчь поднялась к горлу. Гарри оттолкнул её руку от своего лица, будто мерзкое насекомое. Его выворачивало наизнанку от её неправильности, и всё же силы нашлись, чтобы тут же схватить маму за локоть, сжать его до боли. Похоже, не было лучшего лекарства от страха, чем гнев.

— Я не позволю тебе.

Мама пригвоздила его к полу неподвижным взглядом по-волчьи бледных глаз. Тогда, за столом псов, Гарри бы обязательно оцепенел от ужаса, но сейчас… Проведённое в обществе Луи время закалило его.

Толчок, с которым он отбросил ту, что недостойна была называться мамой, от себя, был наполнен омерзением и брезгливостью. Она упала на пол, и из тонких губ вырвался удивлённый выдох, когда острые коленки со стуком коснулись пола. В пыли разметалось чёрное тряпьё и седые волосы.

Гарри без страха повернулся к ней спиной и направился к выходу. Из гнилой души особняка мама превратилась в одну из сломанных игрушек. Она больше не имела значения.

— Ты умрёшь за это! — донеслось до Гарри шипение её голоса.

Он лишь хмыкнул себе под нос и, не оборачиваясь, бросил: