Луи — пропавший принц.

========== Особняк ==========

Комментарий к Особняк

А спонсор этой главы — artiania. И песня, которая полностью отражает этого Луи.

Послушать можно под этим постом

https://vk.com/wall-106734472_302

Сейчас.

Так много различных звуков за прикрытой дверью кабинета. Гарри вслушивается, пытаясь отличить один от другого, идентифицировать знакомые. Пэт возвращается с пластиковым контейнером салата и ещё одной чашкой кофе. Именно она становится виновницей нарушенной тишины, оставляя дверь прикрытой неплотно.

— Я не голоден, спасибо, — отказывается Гарри от её немого вежливого предложения.

Салат отодвигается в сторону и остаётся забытым. Удостаивается только одного взгляда, но и его хватает, чтобы вспомнить те времена, когда Гарри питался только такой едой. Прозрачная тонкая пластмасса и вкус под стать: такой же пресный и дешёвый.

Дома никогда не ждал ужин: отец, бывший боксёр, после смерти мамы совсем одичал и кормил подрастающего сына лишь кулаками.

Ржавого цвета воспоминание далёкого прошлого тянет за собой что-то свежее, не такое старое. Гарри, кажется, только сейчас понимает, что благодаря болезненным домашним урокам смог выдержать всё, что выпало на его долю у Луи в руках. Сейчас он мог бы даже поблагодарить отца за то, что не сломался в ночь, когда оказался между Луи и Лиамом.

Волны болезненной ностальгии рождаются внутри тела Гарри и распространяются вокруг. Он вдруг проваливается в прошлое, более далёкое, чем то, каким стал Луи. Его вращает в круговороте дней, они растягиваются в года. Жизнь проносится перед глазами, и Гарри зажмуривается, чувствует, как его тошнит от скорости.

— Мистер Стайлс, — вдруг прерывает Пэт это падение по спирали. — Кроме вас и умершей в лесу девушки был ещё один заложник, не так ли?

Гарри делает глубокий вдох: Пэт словно в его голове, словно прочла эти мимолётные мысли. Попадание ею в цель вызывает у него уколы тревоги.

— Да, — откашливается Гарри. — Лиам. Он погиб позже, уже перед тем, как особняк загорелся.

— Вы знали, кто он?

В сумятице мыслей есть одна яркая, предупреждающая — агенты точно знают, кем был Лиам, это не вызывает ни малейшего сомнения. Но стоит ли им знать, что и Гарри в курсе? Вряд ли.

— Такой же заложник, как и я.

Непринуждённое пожатие плечами отдаётся болью. Гарри вновь погружается в размышления, будто эта боль в его теле именно для того, чтобы утащить глубже в память, в мгновения, которые были и прошли. И больше не повторятся.

Луи развеялся, как пыль по ветру. Его тело гниёт в больничном морге, но душа прекратила существовать. И может, так и должно было случиться: вспоминая все метания последнего дня в особняке, Гарри уверен — так лучше.

Влажные мысли ползут, столь же скользкие и прихотливые, как и воды Темзы, один момент памяти без перерыва сменяется другим. Но дверь вновь открывается, разрушая мерное течение времени. Гарри выпадает из спасительного забытья в реальность.

Типичный английский коп, юный и рыжий, просовывает голову в комнату. Светлые зелёные глаза шарят по присутствующим, пока не натыкаются на Гарри. На мгновение в них мелькает выражение, какое бывает у людей перед лицом величайшего несчастья: разрушительным природным бедствием или крупной катастрофой. Но миг проходит, и наваждение развеивается.

— Автомобиль ждёт, — сообщает парнишка и исчезает за дверью.

Агенты, не сговариваясь, собираются, и Гарри медленно поднимается с надоевшего стула, но прежде чем беспрекословно последовать за ними, задаёт мучающий вопрос:

— Куда мы едем?

И лучше бы не спрашивал. Агент Фармер натягивает чёрный пиджак на плечи: светлым в облике остаются лишь пряди седины на висках.

— На опознание тел. В морг.

Тогда.

Прошло много времени, прежде чем Гарри покинул комнату, заполненную старыми вещами. История Лиама не пожелала оставаться там, как одна из поломанных игрушек или кусков ветхой мебели — преследовала, словно призрак грядущего, по коридорам дома.

Ночь вступила в права, и темень окутала каждый закоулок особняка. Пробираться сквозь лабиринты комнат приходилось почти на ощупь, но то, что Гарри, очевидно, заблудился, волновало его меньше всего. Информация о том, что Луи — пропавший принц, путала мысли, конфузила сознание. Эта истина смешалась с жуткой правдой о рождении в колодце, и вместе они разрушили представление Гарри о мире, уничтожили всё, что он знал прежде.

Шок вверг в прострацию.

Комната сменялась тёмным переходом коридора. За ним следовала ещё одна комната. Им не было счёта, как не было в них света, и Гарри казалось, что ночь близится к завершению, уставшая наблюдать за его бесцельными скитаниями.

Каменные стены под пальцами густо источали холод. Он цеплялся за кожу, стараясь ползти выше, но Гарри был недосягаем, может, потому, что отсутствовал мысленно, а может, потому, что был сыт.

Лиам поделился едой, и вместе они перекусили, словно скрепили какой-то интуитивный договор без чётких правил. Гарри обязался сохранить информацию в тайне, но вслух не произнёс своего обета. И теперь, возвращаясь в спальню с шелестящим на полу полиэтиленом, он гадал: насколько власть Луи над ним сильна, и сдержит ли он слово.

Потому что теперь, когда вскрылся нарыв, спрятанный временем и мамой во тьме колодца, когда бомба секрета происхождения одного из псов готова была разорваться, стало ещё больше причин спасти Луи. Не связанное с таймером притяжение вдруг обозначило себя, словно дремавшее до сих пор чудовище подняло голову и зарычало. Гарри понял — у него нет выбора, он не может умереть. Он обязан спасти принца.

А дом, словно мешая, не выпускал из пыльного нутра. В Гарри медленно закипал гнев, подпитывался страхом и разгорался в настоящую бурю. Злость на сложившуюся ситуацию усугубляло и без того шаткое положение: вряд ли он мог позволить себе это чувство, будучи заложником в шаге от смерти.

В какой-то момент мыслей о Луи стало так много, что Гарри потерял нить реальности и действительно поверил, что находится в сломанном разуме преступника, заперт во тьме и хаосе безумия. И как случались в его сознании вспышки собственной личности, когда связь на короткое время удавалось обуздать, так же волны света внезапно упали на стены дома, осветив подножие лестницы.

Дрожь была инстинктивной: всё плохое, кажется, случалось на этих ступенях.

Рука легла на перила, кожей Гарри почувствовал пыль и грязь. Каждый день ветер приносил частицы улицы в разбитые окна и оставлял здесь, возможно, чтобы именно сегодня и именно Гарри коснулся этого кусочка свободы.

Прежде чем мышеловка захлопнулась бы окончательно.

— И где же ты пропадал?

Голос Луи разнёсся громом, спугнув безраздельно властвующую тишину. Свечи в его руках не было, свет шёл откуда-то из-за спины Гарри, и тем не менее ярость в горящих глазах не увидеть было невозможно.

Такая злость могла быть вызвана лишь подозрениями; вопрос сам по себе нёс угрозу разоблачения. Внезапный ужас сковал ответ, не позволив ему покинуть губ. Смотреть вверх, на ярость Луи, было слишком волнительно, а обернуться в поисках источника света — слишком страшно. Так он и застыл изваянием, и только ладонь сжимала рассохшееся дерево перил.

— Я просто… заблудился, — нашёлся наконец Гарри.

От утренней меланхолии в холодных глазах не осталось и следа. Растворилась та близость, что возникла в проклятом круге вокруг колодца. Луи смотрел подозрительно и жестоко.

В свою очередь Гарри постарался вложить во взгляд доверие. Преступник не верил его объяснению, и чтобы уравнять чашу весов между ними, оставалось довериться самому.

В немой тишине между ними, пока Луи сканировал цепким взглядом уставшее лицо, мерцали, будто светлячки, отголоски радости. Живой. Вернулся. Таймер продолжал тикать в сознании, но уже не так зловеще.

Впрочем, цветы этого светлого чувства быстро увяли, затоптанные ледяным подозрением. Гарри сглотнул, посмотрел вверх, на сжимающиеся в кулаки, чуть подрагивающие кисти, и попробовал оправдаться: