— Я собираюсь найти того парня.

Гарри опустил ресницы и медленно отодвинулся от всё также протянутой руки мамы, от её неживой ладони. Ему хотелось взглянуть на Луи, почувствовать, что, несмотря на смятение и бушующий вокруг шторм, всё же есть тот человек, тот якорь, что удержит.

Серые глаза оказались полны света, когда Луи посмотрел на Рику снизу вверх и удивлённо спросил:

— Вы ещё не нашли его? Какого чёрта?!

Рика лишь пожала плечами. Нож, которым она царапала поверхность стола в начале ужина, исчез где-то в рукаве.

— Это становится интересно. Я сам хочу заняться им.

Луи отодвинул недоеденную лапшу, словно потерял к ней всякий интерес, потерял аппетит. Страшнее всего было осознавать, что так же легко он мог потерять интерес к Гарри.

Остаться без покровителя среди псов значило больше, чем умереть.

— Если успеешь, Луи, — бросила вызов Рика и, не дожидаясь ответа, покинула их совместный обед.

Стоило двери за ней захлопнуться, как Луи уже принялся отвязывать Гарри от стула. В его пальцах дрожало то же нетерпение, какое горело в глазах. Розовый язык мелькал между губами.

Когда Гарри оказался свободен и на ногах, Луи чуть сжал его локоть и настойчиво произнёс.

— В мою комнату. И без глупостей.

Ощущая на себе взгляды мамы и Олли, Гарри подумал, что не сможет выполнить поручение.

Не сможет обойтись без глупостей.

Когда Гарри очнулся от своего тревожного сна, весенний день медленно превращался в звёздный вечер. Воздух темнел, густел в кронах деревьев. В небе зажигались первые сверкающие блёстки.

В спальне Луи, в этом ветхом убежище безумия, ничья злая воля Гарри не потревожила. Осознав, где находится, он резко сел. В груди оглушительно заколотилось сердце. К счастью, одиночество и тишину нарушал всё тот же шёпот полиэтилена и больше ничего.

Кожу под подбородком стягивала корка засохшей крови, а под ней угадывалось пульсирование боли. Едва слышной пока, но она обещала разгореться со временем вновь в сжигающий пожар, стать больше и объёмней. Любое неосторожное движение могло вернуть Гарри в ту агонию, что оставили ему зубы Луи.

Последнего, к сожалению или к счастью, всё ещё не было. Гарри становящимся привычным жестом глянул на запястье: таймер показывал завтрашний вечер, и сегодня можно было вздохнуть спокойно. Ещё сутки до очередного витка в танце со смертью.

Именно дыхание для Гарри стало дефицитом. В этом доме, казалось, сами стены высасывали возможности его лёгких сокращаться. И даже когда удавалось глотнуть воздуха, с борьбой и через силу, внутрь проникал лишь холод от старых камней.

Нужно было выбираться из этого ада камня и отсутствия времени.

Стремление вернуться в реальный мир, в ту унылую, полную разочарований в себе и унижений жизнь беспокоило Гарри, словно зудело под кожей. Там его не ждало ничего хорошего, но здесь… Здесь было дно всего самого тёмного и извращённого, что вообще могло существовать.

От этих мыслей в разнеженном сном сознании вспыхнула паника. Укол пришёлся в солнечное сплетение и за секунды, за несколько ударов сердца разросся, охватив всё тело. Напряжение сковало мышцы, конечности заледенели. В голове Гарри зашумело. Что, если он никогда, никогда не сможет покинуть стен этого дома?

Смерть на фоне этой перспективы выглядела избавлением.

Чтобы вернуться в чувство, развеять смятение и лишающую разума тревогу, Гарри укусил себя за запястье. Зубы вошли в кожу, но не прорвали её. Кровь не хлынула, как после укуса Луи. Боль слегка отрезвила, но не смогла заглушить ужас, сковавший душу.

И тот стал только сильнее, пополз мерзкими щупальцами страха по венам, игнорируя свежую боль на запястье и вновь вспыхнувшую — на подбородке. Гарри ощутил, как его заполнял яд этого чувства, когда дверь приоткрылась.

Не было облегчения от возвращения Луи, от треснувшего, наконец, безумного одиночества этого места. В образовавшуюся щель протиснулась чужая ладонь, пальцы обхватили дерево двери. Гарри чётко разглядел белые полосы старых рваных шрамов на подушечках этих пальцев и вскочил с кровати, затравленно озираясь по сторонам в поисках безопасного угла.

Это не был Луи.

========== Спальня ==========

Сейчас.

Пэт открывает окно, чем заставляет Гарри волноваться. Его тревожит запах вечернего города, которому удаётся проникнуть в кабинет и вытеснить аромат пыли и старой бумаги. Это заставляет Гарри подняться на ноги, кривясь от боли, и подойти к окну.

Снаружи всё как и было. Город остался прежним, жизнь осталась прежней — это Гарри изменился, и теперь нет возврата.

— Скажите, мистер Стайлс, — обращается к нему агент Кадиган. — У них была цель? Вы узнали, почему они напали на тот поезд?

Воспоминания проведённой в особняке недели имеют значение лишь для Гарри, остальным же важно разгадать загадку этих диких людей, собственной волей отгородившихся от мира. И он понимает стремление агентов. А также чувствует некое удовлетворение, псы — словно его собственный пазл: никто больше не знает, как соединить кусочки между собой.

— У мамы без сомнения была цель, остальные же следовали её воле. И нет, — Гарри предвосхищает уточнение, готовое сорваться с губ. — Я так и не узнал, что именно они получили в том поезде. Но нет никаких сомнений, они это получили.

— Что ж…

Агент Фармер барабанит пальцами по столу, показывает свою нервозность. Гарри знает, она рождается в его неспособности проникнуть в глубь вещей, в невозможности понять планы псов, пусть и разрушенные теперь. Мужчину мучает собственная беспомощность, всплывшая на поверхность при столкновении с безумием и отрицанием любых человеческих законов морали.

У Гарри уже нет этих проблем. Раньше были, но теперь нет.

— Вам не понять их, агент, — снисходит он до откровенности. Сам не знает, почему вдруг приподнимает тяжёлый полог правды. — В их вселенной не было понятия “цепляться за жизнь”. Псы ходили по грани, умирали быстро и ярко, так же как жили.

На секунду Гарри замолкает, вслушивается в собственные затихающие слова.

— Когда они не выполняли мамины приказы, они сосредотачивались на получении удовольствия. Это две единственных грани их существования, всё, что они делали, прежде чем приходила очередь умереть.

Больше слов нет. Гарри видит непонимание в их глазах, видит вопросы, но отвечать больше не желает. Он не будет складывать для них этот пазл. Это только его детальки, и только он видит картинку.

Кровью заплатил за неё.

— Гарри, — зовёт его Пэт. — Какого рода удовольствия?

Он зажмуривается, а сердце подло пропускает удар. Холод вновь заполняет пространство за рёбрами при одной мысли об этих…

… удовольствиях.

Тогда.

Олли вошёл без страха. Только скрипнула старая дверь в спальню, открываясь, и тихо закрылась за его спиной. С собой он принёс запах корейских специй и подлости. Она пахла холодом, мутной глубиной тёмного озера, гнилью разложения.

Плечи расслабленно расправлены. В глазах — желание. Такое опасное и жгучее, пронзающее насмерть своей остротой. Гарри тяжело сглотнул, словно Олли сейчас не просто смотрел на него с расстояния нескольких футов, а прижимал к горлу нож почти вплотную.

— Луи снова оставил тебя скучать в одиночестве?

Гарри отступил глубже в комнату, дальше от злополучной кровати, на которую псы по очереди пытались его уложить. Словно он действительно просто кукла для утех, а у них больше нет желаний, кроме плотских. И если секс с Луи, несмотря на всю его необычную жестокость, улёгся в сознании плотной пеленой и не вызывал теперь отторжения или брезгливости, то от одной мысли об Олли тело Гарри содрогалось и выворачивалось от гадливости.

— Вовсе не скучно, — пожал он плечами как бы невзначай, а внутри всё наполнилось горечью омерзения.

Слова пусты. Они оба знали, зачем Олли здесь, в чужой спальне. Почему его пальцы подрагивали в ожидании, а рот то и дело расплывался в вожделеющей улыбке.

Пёс шагнул ближе. Гарри — забился дальше угол. Под босыми ступнями ощущалась сырость камня, влага и прохлада, такое совершенно ночное ощущение. Комната вслед за внешним миром погружалась во тьму.