И не только его собственное.

— Пока таймер не исчезнет с моей кожи, пока цифры будут меняться, ты будешь нужен мне, — Луи наклонился и, несмотря на всю ярость, бушующую внутри, прижался лбом ко лбу Гарри. — Но мама — это мама.

Вблизи стал чётче слышен его запах, перемешанный с металлическим — крови. А также стук сердца в чужой груди. Оно билось совершенно в том же ритме, в каком билось собственное.

Этого было довольно им двоим, и Стайлс не шевелился, слушал. Каждая эмоция Луи оказалась кристально чиста, словно рамки и барьеры не существовали в его разуме. Ярость сжигала, интерес поглощал, умиротворение полностью расслабляло. Все эти чувства на физическом уровне влияли на его решения и на него самого, заставляя действовать до того, как информация успевала полностью обработаться.

Гарри попал под влияние, будто подхваченный сильной волной, позволил унести себя потоком чистых эмоций. Логика мира осталась за стенами старого дома, а внутри властвовало только безумие. В момент, когда боль и удовольствие от прикосновений Луи смешались, Гарри стал его частью.

Ловко, в одно движение поднявшись, пёс потянул за собой Стайлса. Когда чужой волей Гарри оказался на ногах, Луи улыбнулся. Заложника ошеломил вид крови на его белых зубах, дикий оскал, в который превратилась эта улыбка. Хрупкое понимание треснуло с тем звуком, с каким ломаются хлипкие надежды, заранее обречённые на провал.

Пытаясь скрыть собственное состояние, Гарри коснулся пальцами ноющего места на подбородке и тут же отдёрнул руку, словно обжёгся. Горячо не было, было дико, невыносимо больно. Место укуса пульсировало и горело.

— Ты воистину зловещее создание, — язык Луи пробежался по губам, оставив блестящий влажный след розоватой от крови слюны, рука поднялась, словно он хотел сжать горло Гарри, но ограничился только прикосновением. — Смотри, что заставил меня сделать.

Гарри даже не собирался возражать: он уже окончательно осознал, насколько хрупко равновесие во вселенной, принадлежащей псам. Всё, что он когда-то знал, больше не имело силы; весь собранный годами опыт рассыпался в прах, оставив его наивным и чистым, словно младенца.

Потерянный во всём произошедшем, в боли и усталости после ожесточённое борьбы, Гарри позволил увести себя обратно к общему столу. Ощущение незначимости собственной личности ржавчиной вцепилось в душу и медленно, но необратимо разъедало эфемерную материю. Взгляд мамы протянулся через пространство зала и зацепился за их с Луи пару. В блёклых глазах больше не было того восторга, как в первые секунды знакомства. Теперь она смотрела, как на очередную безделушку, извлечённую из кишок огромного захламлённого дома.

Луи поднял стул, с силой надавил на плечи дёрнувшегося было Гарри, и тому поневоле пришлось опуститься. Олли услужливо протянул верёвку через стол, на губах мелькнула мерзкая злорадная ухмылка. Тошнота от грязи этого места, от всего царящего вокруг ужаса сжала пищевод Гарри ледяным кулаком. Об обществе разглядывающей его мамы он старался не думать, повернувшись так, чтобы даже краем глаза не замечать чёрных лохмотьев ночи.

— Только не связывай, — тихо молвил Гарри в сторону своего похитителя. Луи задумался всего на миг, но всё равно опустился на колени, чтобы привязать щиколотку Гарри к перекладинам стула.

— Я не могу рисковать безопасностью мамы. Ты непредсказуемый.

Гарри хотел бы засмеяться, но был слишком потрясён и напуган для этого. А ещё он старался отводить взгляд, не смотреть ни на кого за этим рассохшимся столом, но кожей чувствовал их внимание. Оно сконцентрировалось на лице, игольчатыми уколами путешествовало по скулам и губам, забирались на лоб и возвращалось к подбородку. Румянец стянул кожу Гарри жаром, выдавая реакцию на их пристальное разглядывание.

С прямой спиной, с некой гордостью, притаившейся в развороте плеч, Луи сел рядом. Он потянулся за лапшой, от которой уже не поднимался бледный дымок: она почти остыла, пока они с Гарри боролись на лестнице. И в этот момент вновь зазвучал голос мамы, только теперь он был наполнен искренней тревогой.

— Луи, детка, когда твой таймер запустился?

В скрипе стула, в хрусте картона Гарри услышал напряжение, сковавшее Луи. И не только он один: Рика уставилась напарнику в глаза, приподняв в удивлении бровь. Её челюсти мерно пережёвывали пищу, за которую никто другой за столом пока не взялся.

Только мама, если и заметила его острую реакцию, притворилась, что не обратила внимания.

Гарри медленно приподнял руки и стёр кровь с шеи: она так и текла медленным ручейком из нарывающего болью укуса на подбородке.

— Когда я встретил вот его, — кивок в сторону Гарри, словно укол холодной серебряной иглы. — В том поезде.

Краем глаза Гарри заметил неловкое движение рук: сухие бледные пальцы, подобные лапам дряхлого старого паука. Мама коснулась одной рукой запястья второй, погладила сквозь слои кружев и бархата.

И словно землетрясение встряхнуло апатичный мир Гарри, разогнало оставленную схлынувшим адреналином усталость: она гладила то место, где должен был быть таймер. Но подобного рода мысли не стоило озвучивать вслух, не стоило вообще об этом думать. Гарри зажмурился в надежде, что сможет скрыть от псов свою догадку. Вдруг она будет стоить ему жизни?

— Может, мы уже поедим? Кого волнуют эти часы в теле Луи? Не бомба и ладно.

Рика произнесла всё на одном возмущённом выдохе и набила рот лапшой, как бы уходя от возможного обсуждения. Гарри снова украдкой стёр набежавшую кровь и подумал, были ли у неё в душе свои причины ненавидеть судьбу и время? Может, не такие жалкие и крошечные, как у Гарри, обычного живого человека.

Каждый потянулся за своей порцией, исключая двоих: мама, что взволнованно ёрзала на своём месте, о чём сообщало тихое поскрипывание стула, и Гарри, растирающий засыхающую кровь между пальцев.

Воздух в зале был пронизан шорохом колышущихся на ветру веток деревьев, неповторимым запахом весны. А также примесью гниения, которым отдавал не только старый дом, но и души собравшихся. Мама вновь порывисто вздохнула и словно решила отложить не поддающуюся решению задачку на потом. Сосредоточилась на чём-то более близком, более лёгком.

— Значит, ты, — шепнула мама. Гарри взглянул на неё всего на миг, украдкой, и содрогнулся всем телом. Дикий чистый ужас вызывали её бесцветные глаза и тонкая пергаментная кожа. — Как зовут твою игрушку, Луи?

— Он не игрушка.

Может быть, он решил, что ничего не изменится от этого короткого, но ёмкого замечания. Может быть, ему было всё равно. В любом случае Гарри услышал свист топора, взметнувшегося над его шеей. Олли зло и разочарованно блеснул взглядом, но ком сожаления проглотил, и ни слова протеста не сорвалось с губ.

— Значит, гость, — презрительный смешок Рики почти заглушил эту фразу мамы, но следующую Гарри услышал чётко. — Нечасто за нашим столом появляются гости.

— Я набила пузо, спасибо, — Рика швырнула коробку обратно в центр стола на серебряный поднос и бодро поднялась.

— Извини моих невоспитанных детей.

Эти дрожащие лапы паука потянулись к Гарри, и он заледенел, мечтая лишь о том, чтобы чёртова Вселенная взорвалась именно сейчас, чтобы весь мир рассыпался в труху до того, как мама коснётся его.

Молитвы не были услышаны. Пальцы коснулись подбородка над раной, скользнули ниже, к неиссякаемому ручейку крови. От мамы не шло тепла, как не было и холода. Гарри едва чувствовал её безликие прикосновения на своей коже, но запах, этот древний аромат безумия и отсутствия времени, полностью поглотил его. И больше ничто не имело значения, кроме страха, что высокими беспощадными волнами шёл от неё.

— Столь прелестная наивность, завёрнутая в такую притягательную оболочку, — подушечки её пальцев окрасились кровью Гарри. — Ты будешь подарком или наказанием?

— Я… не буду, — пробормотал Гарри. Слова этой женщины не несли никакого смысла, понятного, по крайней мере, ему. Ответов на её вопросы не было, но они и не понадобились, когда Рика перебила: