Личная темница Гарри была гораздо страшнее, чем сырая и тёмная камера в подвале дома. Его собственный капкан спал рядом, растянувшись на кровати. И не было возможности сбежать из этого заточения — держали не стены. Луи связал его душу крепчайшими верёвками, разорвать которые могла лишь смерть, а умирать Гарри отчаянно не желал.

Почему судьбе понадобилось связывать именно его с существом вроде Луи? Веки Гарри бессильно опустились, и он прикрыл глаза, будто был не в силах посмотреть правде в лицо. Неужели он недостаточно страдал? Перед мысленным взором пронеслись бесконечные побои и унижения, подаренные отцом. Чем он заслужил такую участь?

Безжалостные пальцы Луи подрагивали во сне, яркие губы были приоткрыты. Полиэтилен оказался скинут на пол и изредка шуршал, переговариваясь с ветром. Гарри встряхнул головой, отгоняя назойливые мысли о собственном похитителе, но против воли всё равно оказался очарован им.

От прошедшего утра в голове почти ничего не осталось. Все воспоминания казались смазанными цветными пятнами без особого смысла, и только тело служило доказательством того, что секс между ними — реальность, а не выдумка. Осколки боли впивались в кожу то тут, то там. Эхо прикосновений Луи звучало в рассыпанных по бёдрам синяках. Попытавшись сместиться на кровати, он в полной мере ощутил, что вчера преступник получил всё его тело. Внутри болело так, что даже кислород давался с трудом, дыхание замирало на губах от неприятных ощущений.

Гарри попытался понять, почему он не сопротивлялся? Почему отдал себя, раскрылся, позволил овладеть тем, чего не отдавал никому прежде. В памяти всплыло собственное отрицание: слово “нет”, после которого его разум окончательно впал в наркотическое оцепенение.

Больше всего на свете Гарри захотелось уйти. Покинуть не только постель Луи, его безумный полуразвалившийся дом и жестокую семью, а саму страну. Оставить здесь свою слабую сущность и начать где-то далеко с совершенно чистого листа.

При первой же попытке оттолкнуть связь прочь его потянуло обратно. Всё истерзанное тело зажглось подобно спичке: закипела кровь, зашипело сердце от нахлынувшего напряжения. Гарри стиснул зубы, борясь с собой, с засевшим глубоко в его коже таймером. Но проиграл.

Луи был неподвижен, обнажён и так близок. И чем сильнее Гарри отрицал его, тем сильнее хотел. Стайлс закрыл глаза и провёл по чужой коже дрожащей ладонью. По рукам и плечам, по мягким волоскам на прохладном животе и заживающим царапинам на торсе. Вихрь безумных ощущений, дикой жажды чужого тела отступил, позволив вдохнуть.

Брови преступника сошлись на переносице, губы дрогнули, но глаза по-прежнему оставались закрыты. Он поднял руку и безошибочно угадал, где находится кисть Гарри — поймал его пальцы и потянул к своему лицу. Губы коснулись подушечек очень нежно, словно лаской благодарили за полученное чуть ранее удовольствие.

Эта ложь уже не могла обмануть Гарри, он не вырвал руку, не попытался встать, но и навстречу этой нежности не подался. Так и застыл изваянием напротив проснувшегося Луи.

— Ты виновен лишь в одном грехе, как и любой, кто родился на свет, — голос был сиплым ото сна, когда Луи произносил эту фразу, и едва слышным. — И мне жаль, что именно ты…

— Нет, не жаль, — опроверг его слова Гарри. Пальцы выскользнули из чужой хватки, но только потому, что преступник позволил.

Голубые глаза распахнулись, словно недоверие обидело Луи. Он внимательно оглядел Гарри, так и не подняв головы от подушки. Задержался взглядом на проступающих синяках — отголоски его собственных прикосновений к этому телу.

— Твоя восхитительная покорность заставила меня переосмыслить приоритеты, — преступник дотянулся пальцами до его подбородка, не позволяя отвернуться. Гипнотический взгляд пробирался в самую душу.

В полуденном солнце весь образ Луи внезапно стал мягче. Гарри захотелось убрать карамельные с рыжиной волосы, так беспорядочно упавшие на глаза. Он едва одёрнул себя — в какой-то степени помогли сжимающие подбородок пальцы.

— Я не хотел того, что случилось.

— О, я знаю, ягнёночек, — засмеялся Луи. — Но это не помешало тебе получить удовольствие. И доставить его мне.

Заточение в ветхой постели преступника было куда хуже, чем ночь в сырой камере. Гарри отвернулся, и пальцы Луи соскользнули с его лица. Тот не удерживал, не пытался заставить Стайлса делать то, чего желает. Может, чувствовал внутреннее дрожание, слабость, что внезапно навалилась — Гарри вдруг понял, что случившееся не позволит ему стать прежним. Барьеры рухнули, и под клубами этой пыли оказались погребены все те принципы, что помогали выживать в трудные моменты.

Личность дала трещину.

— Откуда это?

Гарри провёл пальцем по старому рубцу на плече преступника. В какой-то степени, чтобы сменить тему и отвлечь цепкое внимание голубых глаз от собственной уязвимости. Интересно тоже было.

— Первый урок Зейна.

— Это тот, кто попытался убить тебя в поезде?

Вопросы вырывались из Гарри против его воли. После странной, навязанной связью близости между ними что-то изменилось. Сократилась дистанция, и появился шанс взглянуть поближе на Луи. В этот раз он не мог оттолкнуть, Гарри чувствовал.

— Точно.

Преступник сел на кровати, всё также не смущаясь наготы. Для него не существовало придуманных обществом моралей — Луи был естественным в самом прямом смысле этого слова. В данное мгновение Гарри это подкупало.

— Разве он не один из вас?

Скрипнув зубами, преступник ответил. Ответил против собственных воли и желания, сказал, теряя терпение:

— Он ушёл, — плечи расправились, торс немного вытянулся, когда Луи показал бордовый воспалённый порез под сердцем. Гарри вздрогнул, разглядев вблизи, насколько болезненной была рана. — А это его последний урок.

Доверие, установившееся между ними, можно было потрогать: таким густым и объёмным оно казалось. Чем Гарри и воспользовался, проведя кончиками пальцев по розовой вспухшей коже вокруг прокола. На ощупь рана была теплее, чем остальная кожа. Воспалена.

— Почему он ушёл? — спросил Гарри, разглядывая другие отметины на теле преступника. Наверняка за каждой из них таилась история, и не все он хотел услышать. Становилось жутко от мысли, как много Луи успел натворить за свою не такую уж долгую жизнь.

— Хотел бы я знать.

В наступившей тишине было слышно только полиэтилен. Будто даже сердца перестали биться, а Гарри и Луи, замершие на постели, превратились в отголоски времени, в проекцию чего-то, что давно кануло в Лету, растворилось и исчезло среди мгновений вечности.

Безумие замерло. Гарри поднял глаза от разглядывания шрамов и посмотрел преступнику в лицо. Впервые он увидел его так близко и без этой заскорузлой маски жестокости и остервенения на лице. Почти смог разглядеть кусочек души, проступивший сквозь напускные слои личины.

— На тебе так много шрамов, — губы Гарри двигались против воли. Слова, вылетающие из них, были тихими и растерянными.

— Шрамы напоминают, что прошлое реально. Они нужны.

Маска вновь опустилась на своё место с грохотом, заставившим Гарри одёрнуть руку. Луи улыбнулся. От того, в какую именно улыбку сложились его губы, заледенела кровь.

— Идём вниз. Мы оба должны поесть.

Луи поднялся, натянул свои брошенные на пол штаны. Он не задавал вопрос. Его не интересовал ответ. Но Гарри всё же рискнул возразить:

— Я не хочу.

Серые холодные глаза посмотрели на него всего лишь одно мгновение. Пустой, ничего не значащий взгляд, ледяной, как угроза смерти. Гарри понял его правильно: медленно поднялся и потянулся за своими джинсами.

Уже у двери рука Луи легла на его талию, губы коснулись впадинки за ухом. Шёпот, почти нежный, потёк по коже, пугая до оцепенения:

— Я тоже не хочу. Теперь я считаю все эти бесконечные мгновения до того момента, когда снова познаю и почувствую на языке острый вкус твоей крови.

Гарри толкнул его плечом и первым вышел за дверь, оставив смеющегося преступника позади.