— Я был уверен, что взрыв уничтожил всё.

— В морге центральной больницы находятся четыре тела. Позже вам придётся опознать их, но сейчас лучше продолжить разговор.

Агент приглашающе машет рукой, и Гарри повинуется, двигает фотографию ближе к себе. Словно ему нужно смотреть, словно все их образы не выжжены калёным железом в памяти.

И только одну мысль не удаётся отбросить прочь: словно опавший лист, она возвращается вновь и вновь — он сможет увидеть тело Луи. Мёртвое и изуродованное огнём, но это шанс сказать «прости и прощай». Тот, о котором Гарри не смел мечтать.

А на губах горит их первый поцелуй.

Тогда.

Поглощённый бессилием, словно каким-то внеземным организмом с собственным разумом, Гарри не мог подняться на ноги. Всё сидел у подножия лестницы и смотрел невидящим взглядом вверх. На Луи, чьё терпение таяло, как таяла ночь за окнами без стёкол.

Гарри услышал раздражённый выдох, пальцы дёрнулись, подзывая. Ослушаться было невозможно, как и встать на трясущиеся ноги. Он пополз.

Каменные выступы ступенек впивались в ладони, больно били колени. Шероховатость старого камня, редкие сколы в нём под пальцами рассказывали историю дома. Гарри не слушал. Интерес вызывали только пепельный взгляд, полный недовольства, и чернеющие на смуглой коже цифры.

Даже с вытянутой к нему рукой в Луи не было мягкости или просьбы. Несгибаемая воля, требующая беспрекословного подчинения. В этой расслабленной кисти Гарри видел свой конец: пальцы сожмутся в кулак, а таймер на запястье достигнет нуля, его сердце остановится. Удалившийся после резкого приказа Олли подтвердил то, что Стайлс и так знал — несколько минут, отделяющих его от смерти, принадлежали Луи. Он был палачом.

Рассвет едва угадывался в пространстве. Гарри показалось, что воздух стал светлее, небо побледнело. Вокруг Луи, всё также изваянием застывшего на самом верху бесконечной лестницы, угадывалось лёгкое свечение.

В теле ныли косточки. Боль от бесконечных ушибов и испытаний двух прошедших дней достигла самого нутра. Гарри казалось, его соткали из этих боли и усталости.

Лестница закончилась, и на смену твёрдым ступеням, разрушающим его колени, пришли пальцы в волосах. Луи наклонился, запустил в нечёсаные пряди руку и сжал в кулак. От щедро хлынувшей боли Гарри застонал.

— Я не пытался, — слова едва складывались в нечто осмысленное, под зажмуренными веками сверкали алые искры. — Не пытался бежать!

— Я знаю, ягнёнок.

Луи чуть ослабил хватку, наклонился. Гарри почувствовал на губах его дыхание — терпкий запах никотина и что-то удушливо-древнее, что-то чужое. Пальцы на затылке мягко ласкали кожу головы, вторая рука коснулась губ. Чужое запястье так близко к лицу, и на нём мельтешение чернил под кожей — те же несколько минут, что остались в запасе у Гарри.

Зеркальное отражение собственного таймера, в которое было так сложно поверить. Стайлс смотрел во все глаза, впитывая растворяющиеся секунды. А Луи впитывал его дыхание, словно вместе с этими глотками воздуха мог вдохнуть жизнь. Она и так принадлежала ему, об этом кричали чёрные цифры, написанные от руки самой судьбой.

Гарри тряхнул головой в попытке сбросить сеть оцепенения, в которую попал. Молчание между ним и Луи ощущалось болтающейся над деревянным помостом петлёй. Совсем немного времени на передышку, и Гарри должен будет взойти на него, чтобы исполнить роль смертника, приговорённого к казни.

— Поднимайся.

Рука в волосах сместилась ниже. За ткань одежды на спине Луи вздёрнул его на ноги и без лишних слов потащил за собой по пыльным старинным коридорам. Не дом — каменный лабиринт, с бесконечными поворотами и проёмами дверей. С выходящими в сумрачный лес окнами без стёкол и ставней.

И словно льющийся из самих стен холодный страх. Ужас столкнуться с тем, что прячется в гранитных кишках этого места — шевелящаяся куча тряпья, под которой скрыта сущность первобытной тьмы. Сердце колотилось сильнее не от быстрых шагов, проекция чудовищно исказилась: коридор, по которому они шли, сузился, и конец его превратился в маленький шарик света, бесконечно далёкий.

Прежде, чем Гарри начал по-настоящему задыхаться от страха, хлопок двери отрезал разыгравшуюся паранойю, оставив её снаружи. Стайлс растерянно замер, уставившись на ноги преступника. На Луи были всё те же старые кеды с треснувшей в местах сгиба резиной и выцветшей плащевой тканью. Из-за коротковатых спортивных штанов Гарри заметил, что тот был без носков. Почему-то сознанию этот факт казался более важным, чем осмотреться, а потому он продолжал бездумно пялиться.

Луи разглядывал его в ответ, но недолго. Преступник вообще не отличался терпением, насколько Гарри смог понять за пару прошедших дней. Ступни двинулись с места с тихим шорохом резиновых подошв о голый шлифованный временем камень. Смелости проследить взглядом не нашлось.

Зашелестел полиэтилен, точь-в-точь как осенние листья по асфальту. Звук был громким, раздражающим нервы. Кожа покрылась мурашками от этого угрожающего шелеста.

— Эй!

Гарри не услышал ставшего привычным «ягнёнок», и сердце ухнуло в пустоту. Он опасливо поднял взгляд и встретился с потемневшими глазами Луи. Океан в самый его ненастный день.

Постоянный страх, преследующий на каждом шагу, превратился во второй слой кожи, облепил влажной ледяной плёнкой. Гарри шагнул навстречу, ближе к кровати, заправленной прозрачным полиэтиленом.

— Будешь пытать меня?

Он глядел на поблёскивающий в предрассветных лучах материал, и в голову приходили только самые ужасные мысли. А пальцы Луи, будто в подтверждение этому, чуть подрагивали.

— Если понадобится, — согласился тот.

Пистолет нашёл прибежище на рассохшейся полке у кровати. Нетерпеливые пальцы снова сжались вокруг локтя, но прежде, чем Гарри успел почувствовать эту надоедливую боль, Луи подножкой повалил его на постель и уткнул носом в полиэтилен.

Первой испугала невозможность вдохнуть. Гарри напряг тело, пытаясь освободиться, приподнять голову, но пёс прижал его, не позволяя шевельнуться. Тут же правую руку пронзила боль, не та терпимая мука, а новая, действительно резкая и подчиняющая своей силе.

Луи заломил ему руку за спину и внимательно разглядывал цифры. Он практически не шевелился, вдавив Гарри в кровать, и тот смог повернуть голову, чтобы с трудом, но дышать.

— Такие же, как у меня, — задумчиво произнёс Луи, поглаживая пальцем тёмную вязь на коже. — Почему?

— Мы связаны, — выдавил Гарри.

— Как связаны? Чем?

Луи чуть подтянул его локоть вверх, и от пронзившей боли Гарри вскрикнул. Этот метод убеждения работал безотказно: сквозь все алые искры под веками он готов был рассказать обо всём без утайки.

— Эти цифры означают, что один из нас должен спасти другого! Кто-то умрёт, когда таймер достигнет нуля!

Внезапно истязающие его пальцы исчезли. Гарри дёрнулся и смог освободиться от чужого веса. От обретённой вновь свободы он почувствовал лёгкое головокружение и прилив энергии.

— У меня всегда была эта татуировка. С самого детства.

Взгляд, потерянный в пространстве, был обращён на цифры. От былого морского ненастья в глазах не осталось и следа — лишь только серая пелена непонимания. Луи внимательно вглядывался в собственное запястье, стараясь осознать для себя значимость метки.

— Когда они пошли?

Вопрос застал Гарри врасплох. Каким-то образом он тоже потерялся в разглядывании, только вот собственный таймер был изучен вдоль и поперёк, и смотрел не моргая он на голый торс преступника, испещрённый всевозможными шрамами. От требовательного голоса Луи он вздрогнул и тут же поднял глаза выше.

Взгляды встретились, рождая в воздухе дрожащее напряжение. Гарри вдруг потянулся вперёд всем телом, словно цифры на запястье на мгновение завладели его волей, но вовремя остановился.

— В туалете поезда.

Не голос, а хриплое карканье.

Луи разорвал визуальный контакт, вновь обратив всё своё внимание только на таймер. Его ладони медленно сжимались в кулаки и разжимались обратно, словно он был не в силах контролировать движения своих конечностей.