Одного из фельдшеров все-таки вырвало, другой же, более опытный выкатил тело на каталке, весь в поту и с плотно сжатыми губами, его кожа выглядела практически бескровной.

Кроме потрясения и неверия в то, что случилось, у Уилла появилось возрастающее плохое предчувствие, предположение, что жестокое происшествие как-то связано со вспышкой Ганнибала из-за предполагаемых «отношений» между Уиллом и Мэттью.

Паранойя. Должно быть. Невозможно представить, чтобы ярость Ганнибала заставила его поговорить с Абелем, как-то убедить его притвориться больным и, когда он останется наедине с Мэттью, хладнокровно его убить. Как они вообще смогли поговорить друг с другом? С чего бы Абелю слушать Ганнибала? Серийные убийцы не заводят дружбу с другими серийными убийцами, им бы эго не позволило.

Но по какой причине Абель бы согласился сделать то, по чему тосковало его сердце: Убийство.

Это невозможно. Невозможно. Но Уилл хотел знать, по его ли вине погиб Мэттью. Неужели Мэттью неосознанно встал между ним и Ганнибалом и заплатил за это максимальную цену?

Доктор Чилтон, ошеломленный и покрасневший, приказал всем в лазарете вернуться к своим обязанностям. Санитары, тихие и раздраженные, шеренгой вышли из лазарета. Несмотря на то, что произошло, они должны были остаться, чтобы обеспечивать охрану и контроль в психиатрической лечебнице, как и в любой другой день. Последующая тишина в коридорах была тяжелой и гнетущей.

Уилл вернулся в наблюдательную комнату, прежде чем это сделает кто-нибудь другой, направившись прямо к мониторам. Восьмой показывал Ганнибала, лежащего на кровати, положив ногу на ногу, руки под затылком, глаза закрыты, будто он спал. Беззаботный, как и всегда.

Уилл перемотал запись на час назад, когда он ушел от Ганнибала, вопил сигнал тревоги, зажигался красный свет. Ганнибал смотрел, как он уходит, руки все еще на решетке и вот…

В этот момент…

Он улыбался.

***

На следующую ночь, когда в лазарете убрали, а все соответствующие свидетельства были взяты полицией, Чилтон стоял в своем кабинете напротив Уилла и других санитаров, которые были на смене во время «инцидента».

Барни был с ними, вызванный в качестве руководителя, которому тоже стоило быть проинформированным. Уилл посмотрел на него, мужчина стоял, скрестив руки на груди, с каменным лицом.

— Мы уведомили семью Мэттью, — говорил Чилтон. — Об этом полном провале, и Институт выплатил страховку на его имя.

Уиллу хотелось фыркнуть. Должно быть, это терзало директоров Института.

— Абель Гидеон будет оставаться в изоляторе без каких-либо привилегий до дня суда. Теперь он находится на попечении Барни и ночного менеджера. Никому из вас не разрешено разговаривать или видеться с ним. Я не хочу, чтобы кто-либо из вас мстил во имя правосудия, выбивая из него дерьмо. Газеты уже разрывают репутацию этого места, как стая волков, превращая это в должностное нарушение администрации.

Санитары молчали. Уилл представил, как счастлив бы был каждый из них, если бы они никогда больше не увидели лицо Гидеона, не говоря уже о мести.

Чилтон продолжал: — Я могу повторять бесконечно, какую катастрофу может повлечь ослабленная бдительность рядом с этими животными. Вы не детские няньки, вы отвечаете за серийных убийц и насильников с серьезными психическими расстройствами. Ошибетесь, и они тут же этим воспользуются. К сожалению для нашего мистера Брауна, последствием его ошибки стала смерть.

Между санитарами прошла волна беспокойства. Было неприятно слышать, что Чилтон говорит о смерти Мэттью практически непочтительно, грубо, но это была правда. Гидеон взял верх над Мэттью, и тот за это поплатился. Гидеон мог сделать это с любым из них.

Но не с тобой, предательски прошептала какая-то часть разума Уилла. Это бы пошло против планов Ганнибала на тебя.

Защищенный другим серийным убийцей, боже.

— Пусть это станет для вас уроком. Бдительность и осторожность — ваша безопасность, джентльмены, — Чилтон посмотрел на них, прежде чем цокнуть. — Свободны.

Санитарам не надо было повторять дважды. Уилл собирался последовать за всеми, когда Чилтон окликнул его и Барни.

— Я хочу, чтобы вы и Барни сопроводили меня к камере Ганнибала Лектера, — сказал Чилтон. — Я бы хотел обменяться парой слов с нашим каннибалом.

Барни смущенно приподнял бровь: — Доктору Лектеру, сэр? Но зачем?

Взгляд Чилтона метнулся к Уиллу: — Думаете, Абель Гидеон сделал это не потому, что ему кое-что птичка в ухо начирикала? Абель всегда был чрезвычайно восприимчивым к чужим командам, а Ганнибал так сладко попросил.

Уилл ничего не сказал, но живот скрутило с новой силой.

***

Камера Ганнибала была быстро и эффективно возвращена к базовым удобствам, которые были в подобного рода учреждениях. Убраны наброски со стен, канцелярия и бумага, предоставленные Ганнибалу. Это было сделано санитарами, которым было все равно, помнут они или порвут снятое. Периодические издания были следующими, письма и статьи были свалены в коробки, которые затем унесли, оставив четыре из них в камере.

Барни стянул ремнями несопротивляющегося Ганнибала и надел на него маску, скрывающую нижнюю часть лица и играющую роль намордника, между его ртом и ней оставалось пространство, чтобы тот мог говорить. Он был привязан к чему-то, напоминающему Уиллу тележку, на которой доставляют стопки коробок, Ганнибалу в ней пришлось встать прямо и отклониться назад. Так он точно ничего никому не сделает.

Барни остался стоять за Ганнибалом, опустив руки, готовый ко всему, что может случиться. Уилл стоял у двери камеры, не понимая, зачем он был здесь нужен, Чилтон же сидел на полосатой кровати Ганнибала, делая вид, что он не взволнован. Будто он не искушал серийного убийцу. Чилтон даже улыбался, будто наслаждаясь каждым моментом.

— Я знаю, что вы каким-то образом связались с Абелем Гидеоном, атаковавшим и убившим прошлой ночью санитара, доктор Лектер, — сказал Чилтон, вертя между пальцами ручку. — Не знаю, как и зачем вы это сделали, но ваша особая тактика во всем этом читается.

Ганнибал наблюдал за Чилтоном с весельем, граничащим с насмешкой. Чилтон не единственный этим наслаждался, с беспокойством подумал Уилл.

Тем не менее Чилтон продолжил: — Возможно, вы что-то сладко ему нашептали на ушко, воодушевив или заставив его сделать то, что он сделал. Будучи психиатром, думаю, это было просто детской игрой, обвести его вокруг пальца. Ручной сторожевой пес.

Ганнибал склонил голову в его сторону, будто животное, с которым Чилтон сравнил Абеля, пытающееся расслышать отдаленно доносящийся звук: — Если все действительно так, как вы говорите, то мне было бы очень сложно нашептать ему что-то на ушко, когда он в двух камерах от меня.

Чилтон лишь улыбнулся: — Мой дорогой доктор Лектер, вы действительно пытаетесь оспорить недостаток воображения? Мне очень сложно в это поверить, в первую очередь учитывая события, после которых вас сюда заключили, — он обвел глазами теперь уже пустые стены, туалет без унитаза. — Хотя вы здесь уже три года без своих обычных образовательных стимулов, это, должно быть, слегка притупило ваш ум.

Уиллу не нужно было видеть лицо Ганнибала, чтобы знать, что колкие слова Чилтона до него дошли. Глаза незаметно сузились, взгляд заострился, как бритвенные лезвия, на его коже и вызывающе приподнятом подбородке. Уилл мог только догадываться, что его раздражение вызвано оскорблением ума. Ганнибал обладал репутацией ценителя эстетики, но Уилл полагал, что его истинное тщеславие заключалось в превосходстве собственного ума.

— Тогда, полагаю, у вас есть ответ, — сказал Ганнибал, тон его голоса никогда не выдавал эмоции.

Чилтон нахмурился: — Просто потому, что вы думаете, что я дурак, Лектер, это не делает меня им. Вы как-то поговорили с Гидеоном, вложили в его голову идею, и тот с энергией ее реализовал. Вы создали мне и этому учреждению очень много неудобств.

— Я вас знаю довольно давно и могу с уверенностью сказать, что у вас нет нужды во мне, чтобы поставить себя в неловкое положение. Вы прекрасно справляетесь с этим сами.