Квартира Клавдии Ивановны находились на Первомайской улице, недалеко от музыкального училища. Здания разделял только Дворец культуры имени Максима Горького. Удобно. Проснулась, чайку попила и за пять минут добежала до аудитории. Опять же, если мороз ударит, то не успеешь в ледышку превратиться, пока на лекцию бежишь. На ногах – простые хлопчатобумажные чулки в рубчик, к которым прилагается пояс с резинками, и туфли на микропоре. Туфли на все случаи жизни. На лето и на уральскую холодную зиму. И в пир, и в мир, и в добрые люди.

На первом курсе студентам полагалась стипендия четырнадцать рублей. Десять Нина отдавала хозяйке, четыре распределяла на все остальное. Что-то обещали присылать родители. Выручало и то, что утром ей совсем не хотелось есть. Зато после лекций можно было в студенческой столовой взять комплексный обед за тридцать копеек. Так Нина начала привыкать к самостоятельной жизни.

В ее наивной, еще почти детской голове, роились фантазии о загадочной встрече, необыкновенной любви. Она гуляла по Свердловску и верила, что встретит своего принца. Тут Нина ничем не отличалась от тысячи таких же молоденьких девчонок, приехавших из провинции, и освободившихся от жесткого родительского надзора. Они тоже грезили принцами. Но, в остальном, она была неглупая девочка, и знала, что от близости с принцами рождаются дети.

С первых дней своей жизни в большом городе, Нина решила, что будет вести дневник. Купила в магазине толстую тетрадь в коричневой дерматиновой обложке и стала туда записывать все важные события, которые происходили с ней.

Самым первым важным событием она посчитала встречу с внуком своей хозяйки, Клавдии Ивановны. Внука звали Валерой. Ему было девятнадцать лет. На принца Валера не походил. У него были пегие волосы и большие навыкате глаза. При встрече он искоса осмотрел бабушкину жиличку и громко доложил, рассчитывая на внимание девушки, что с вольной жизнью, блин, скоро придется расстаться. Отец с матерью из Германии возвращаются.

Это «блин» так смешно прозвучало в его речи, что Нина прыснула.

– Слава Богу, – перекрестила лоб хозяйка, – я уж стара, за тобой доглядывать! Мне трудно стало убираться и обеды готовить.

– Я могу убираться, – тихо произнесла Нина, – мне не трудно…

Валерий снисходительно взглянул на бабушкину жиличку. Девочка не красавица, но с изюминкой. Изюминка была в улыбке. Два симметрично выступающих зубика делали ее улыбку непохожей на других. Ему нравились люди, в которых было какое-нибудь несовершенство.

– Ладно, – ответил он, – можешь приходить. А я с тобой немецким могу позаниматься. Хочешь?

– Ага. С немецким у меня неважно. У нас в школе в средних классах учителя не было.

Так Нина по субботам стала ходить к Валерию, чтобы наводить в его квартире порядок. Раза два Валерий позанимался с ней немецким, и этого оказалось достаточно, чтобы она спокойно могла в музыкальном училище выполнять нетрудные задания вместе с группой. Через некоторое время Нина так увлеклась языком, что обогнала по знаниям других учащихся.

Нина и Клавдии Ивановне помогала. Ходила в магазин, в аптеку за лекарствами, убирала комнату и коридор в коммунальной квартире. Жили они дружно. Клавдия Ивановна по выходным угощала ее то блинами, то оладьями. В общем, Нина с голоду не умирала, себя в городе не потеряла, а студенческая жизнь очень понравилась ей.

Нина узнала один секрет – по студенческому билету можно было посещать все концерты, которые проходили в Оперном театре и областной филармонии. Она каждый субботний вечер, как и ее однокурсница, Наташа Белова, старалась попасть на концерт. Сидела, слушала симфоническую музыку и ничего в ней не понимала. Сказывались пробелы в культурном воспитании. В ее маленьком городе никакой филармонии не было. А в музыкальной школе на уроках по истории музыки все отрывки из произведений композиторов звучали не в записи – проигрыватель и пластинки для школы роскошь, а в исполнении любимой учительницы Людмилы Григорьевны. Ухо не привыкло к оркестровому звучанию. Нина осторожно оглядывала сидящих в зале людей. Они сидели с просветленными лицами, как будто на них сошла Божья благодать. Как будто знали какую-то тайну, недоступную пониманию таких необразованных и неразвитых людей, как Нина. Всем своим видом эти люди отгородили себя от бытовых социалистических проблем, зная наверняка, что, если и есть прекрасный, гармоничный мир на земле, то он не материален. Это Мир Музыки, понятный только посвященным. Люди вели себя как заговорщики, как некий тайный орден, попасть в ряды которого вряд ли было возможно для нее. Нина опускала голову и думала: – «Наверно, все притворяются, что им интересно». Прошло много долгих лет, когда она, попав в Ленинградскую филармонию на симфонический концерт популярной классической музыки, тихо заплакала от «Романса» Георгия Свиридова к спектаклю «Метель». Нина по-старинке тяготела к внятной и чувственной мелодии. Современная скрежещущая по нервам музыка – раздражала ее. Свиридов – это стопроцентное попадание в ее кровоточащее сердце, стопроцентное совпадение с тогдашним душевным состоянием. Она каменела, боясь пошевелиться и потерять в скрипе кресла хоть один звук, хоть часть мотивного хода мелодии, трагических рыданий струнных и наступательной скорби духовых инструментов. Но после концерта ей так и не пришло в голову причислить себя к тайному ордену посвященных, удивлявших ее глубокой отрешенностью, за которой она когда-то видела лишь высокомерное всезнание и высокомерное таинственное сопричастие клану музыкальных гениев.

Однажды Клавдия Ивановна протянула Нине билет в кинотеатр.

– Сходи-ка завтра в «Совкино» за меня. Валерка, видишь, решил просветить бабулю, да мне, старой, тяжело сидеть в душном зале. Я что-то плохо себя чувствую.

– А что за фильм?

– «Великолепная семерка». Утренний сеанс. Говорят, что билетов достать невозможно.

Нина уже слышала об этом фильме. В страну осторожно, на цыпочках, с оглядкой вползала «чуждая культура». Народ валом валил на первый американский боевик, который показывали в Советском Союзе. Даже не верилось, что ей так повезло. Нина без сожалений пропустила лекции в училище. Зал был битком набит. Люди сидели на приставных стульях и даже на полу. Билетеры пропускали своих знакомых и знакомых этих знакомых. Блат уже расцвел в стране пышным цветом. Что нельзя было достать в магазинах и кассах – доставали по блату. Нина не спрашивала, каким образом у Валерия оказались два билета. Она просто радовалась своему нежданному счастью.

Широкополая ковбойская шляпа героя вестерна Криса, его завораживающая походка, джинсы и бритая голова, оставили неизгладимый след в душе Нины. После фильма она посмотрела в белесые выпуклые глаза Валеры и разочарованно вздохнула. Нет, он никак не мог соперничать с ловким и храбрым американским ковбоем. С этой самой минуты в дневнике появилась запись, язвительно развенчивающая внука Клавдии Ивановны. Молодость необдуманно жестока!

Как-то, придя с занятий, Нина была удивлена обиженным видом своей хозяйки. Старуха сопела и молчала.

– Что случилось? – спросила ее девушка.

– Вот ты какая! Внук тебе мой не подходит! Он и пучеглазый и белобрысый и нескладный! А ты сама-то что, королева?

Клавдия Ивановна, видимо, давно почитывала Нинин дневник, но последняя запись ее сильно возмутила. Они поссорились. Старуха расхворалась. Дальше – все одно к одному.

Из Германии вернулись родители Валерия. Герой Советского Союза, бывший военный летчик Ивлев, оглаживая бритый подбородок, твердо сказал Нине, чтобы она подыскивала себе другое жилье. Они будут съезжаться с Клавдией Ивановной, так как бабка стала совсем плоха.

Нину выручила однокурсница, Наташа Белова. Она жила в трехкомнатной квартире с матерью и сестрой. Папа, генерал, служил в Москве, у него там была параллельная семья. Наташа в училище поступила, как и Нина, после восьмого класса. Они были ровесницами и сдружились, вместе бегая на общеобразовательные предметы. Нина собрала свой потрепанный чемодан, простилась с Клавдией Ивановной и переехала к Наташе. Они спали на одном диване, занимались на одном инструменте и дружно готовились к сдаче экзаменов за первый курс.