Тут вспомнилась шутка: А теперь будем петь в «ас-дур». Это про нее, про нас, дур!

Итак, она в аду. В темном пространстве. Неужели, заслужила? О, Господи! Причина? Ей она неизвестна, зато следствие налицо.

Нет, почему же, известна! Тут все проще. Ангел-хранитель на минутку отвернулся. И теперь у нее масса времени, чтобы понять, зачем судьба бросила ее сюда. Может, для того, чтобы лежа в этой помойной яме, она смогла, наконец, подумать для чего живет? Заглянуть в себя и осознать: кто она такая под тонкой кожей имени? Сорвать маску, с которой срослась! Что-то не то всю жизнь делала? Куда-то не туда брела? А куда надо было? Пойдешь прямо – голову сложишь, направо – друзей потеряешь, налево – счастье найдешь. Почему все сказочные герои идут туда, где голову сложишь, то есть прямо? И никто не верит, что налево ждет его счастье. Может, знают про бесплатный сыр в мышеловке? Налево вообще ходить не стоит! Эта левая дорога приводит не к счастью, а к потере самого себя. Недаром говорят – заблудился! В сказках, герой, выбирая прямую дорогу, добивается того, чего хочет. Но это в сказках. В ее случае, видно, существует какой-то другой Божий план. Хорошо бы знать, какой?

Пытаясь найти ту самую истину, она прочитала бессчетное количество разных эзотерических книг. Узнала, что есть такая наука, называется нумерология. Оказывается, числа играют большую роль в судьбе человека. Мир это число! И по дате рождения можно определить четыре периода жизни, четыре оклика судьбы. Четыре главных шага, которые должен сделать человек в своей жизни, чтобы придти туда, где ему надлежит быть! Первый оклик длится до осознания себя как личности, второй начинает «звучать» в зрелом возрасте. Третий – самый главный – это период отдачи человека миру. Дети выросли, и у тебя пик работоспособности и самореализации. Четвертый, последний, относится к проработке человеком земной программы. Она-то думала, что у нее сейчас длится третий период – дети выросли, то есть дочь, можно самореализацией заняться. Видно, Господь сократил ей эту возможность! Придется именно тут проработать свою земную программу. Никто не помешает осмыслить прожитую жизнь! Проработаешь, осмыслишь, за что-то себя осудишь, за что-то похвалишь. Захочешь изменить, но не сможешь! Поздно! Как же эту нумерологию согласовать с религией, метафизикой, психологией? Их вместе связать? В один узелок? Может, это все и есть сплав души? Жаль, она уже этого никогда не узнает! Судя по всему, сейчас судьба кликнула ее в последний раз. Может, перед смертью ей эта тайна и откроется? И она с этим всеобъемлющим знанием предстанет, наконец, перед Господом! И спросит его: «Господи, что это ты не дал мне самореализоваться? Я, может, кое-что еще могу!» Спросит, это уж точно!

Антонина, представив это, совершенно неожиданно рассмеялась. И успокоилась.

Смех обесценивает страх!

Посмеяться над нелепостью, странностью ситуации – значит, убить страх! Избавиться от него хоть на время. Страх мешает думать и принимать правильные решения.

Не паниковать! Ждать! Молиться! – вот ее правильное решение!

И, отвергнув всякие сомнения, она взмолилась к тому, единственному, в которого верила, к тому, что жил в ее сердце, а не в красивых храмах: «Господи! Если это испытание послано Тобой, у меня хватит сил выдержать его! Приму со смирением все, что со мной случилось! Только не бросай меня! Знаю, в этой яме я оказалась не случайно. Прости меня, грешную, прости, что вспоминаю Тебя только в несчастьях»!

Она подумала, что за долгую ее жизнь физическая платформа реальности чуть сдвинулась. Незаметно для всех. Что-то вокруг нее стало другим, но она осталась прежней. Не в этом ли дело? Должна ли она кое-что переосмыслить, произвести переоценку ценностей, понять нечто важное, измениться, если, конечно, останется жива?

…Так молясь и надеясь на лучшее, Антонина незаметно для себя погрузилась в воспоминания, и тени далекого прошлого обступили ее.

Она с детства не любила свое имя – Антонина. Уменьшительное – Тоня звучит, как будто она тонет, если не в воде, так во всех делах. Тося, Тоська ассоциировалось у нее с тоской. Поэтому всем друзьям она представлялась как Антошка. Но потом многие други и недруги рифмовали ее имя с известным стишком: «Антошка, Антошка, пойдем копать картошку». Это тоже раздражало, и она стала называть себя Ниной. Ведь, в имени были две составляющие: Антон и Нина. Так в ней и жили два человека. Иногда Антон, иногда Нина. И были они разные.

Нина помнила себя лет с трех. Вот деревня Булановка, недалеко от маленького уральского городка, куда бабушка забирала ее на лето. Корова, молоко – это жизнь. Первое ощущение связано со вкусом. Соседка угощает ее каким-то коричневым скользким куском. Нина смотрит на бабушку – можно? Можно, – кивает бабушка. Нина берет в рот угощение. Морщится, фу, гадость! И выплевывает его на чисто вымытый дощатый пол. Бабушка смущается, соседка обиженно поджимает губы. С тех пор Нина лет до тридцати вообще не ела печенку.

Детство Нины пришлось на трудные послевоенные годы. Вся страна жила впроголодь. Лишь немногие счастливцы, кто работал в продовольственных магазинах, на базах или в системе общепита, избежали недоедания.

Мать работала бухгалтером в городском торге. Не рядом с продуктами, но связи все-таки были. Как-то в доме появилась банка сгущеного молока. И взрослые, посовещавшись, разрешили Нине ее оприходовать. По две ложечки в день! Лучшего она ничего не ела! Долгое время сгущенка была для нее самым сильным вкусовым ощущением.

Матери дали квартиру в одноэтажном деревянном доме, где из общего холодного коридора вели двери в пять маленьких квартир. Это было отдельное жилье с собственной печкой и «удобствами» во дворе. Нина зимой делила лежанку на печке с тараканами, снующими туда и сюда, нисколько не пугаясь этих насекомых. Потому что знала – они не кусаются. Родители трудились с утра до ночи. Отец, уволенный после войны из армии в чине лейтенанта, днем учился в мототехникуме, чтобы получить не только специальное образование, но и стипендию, а ночью работал на мотозаводе мастером. Жизнь в доме текла неспешно, во дворе был сарай, где обитала переехавшая вместе с бабушкой из деревни корова. Летом держали огород, который начинался сразу за «удобствами». Огород очень спасал. Поспевшие огурцы и морковка выдергивались из грядки, полоскались в рядом стоящей бочке с дождевой водой и с хрустом уничтожались. Когда девочка подросла, в ее обязанности входило этот огород поливать. Колонка с водой находилась за квартал от дома. И она, школьница младших классов, ежедневно таскала на своих худеньких плечах коромысло с тяжелыми ведрами. Поэтому и не выросла до среднестатистических размеров.

Нина была послушным ребенком, умела занимать сама себя. Всегда во что-нибудь играла, или придумывала игру. Зимой на месте летнего огорода лежал глубокий снег – она строила снежные крепости и воевала с воображаемыми врагами. Летом во дворе разбивался кукольный парк, появлялся кукольный дом, и она часами могла придумывать для своих кукол счастливую жизнь.

Потом у Нины появился брат – Виталик, с пухлыми ручками и пухлыми щечками. Куда подевалась эта пухлость с возрастом? Виталик вырос худым и длинным.

Мама обожала семейные ценности, и с этих давних пор у Нины хранились пожелтевшие фотографии: папа, мама и она. Папа, мама, бабушка и она. Она в красивом платьице, на стульчике. Беременная Виталиком мама и она. И, наконец, елка, папа, мама, Виталик в пижамке, и она в тюлевом платье со стеклянными бусами на шее. Красота!

На улице Советской, где жила семья Вихровых, отец Нины, пожалуй, был единственным непьющим и интеллигентным мужчиной. Он прошел войну, получил несколько ранений, но вернулся живым и здоровым. Черноволосый, с голубыми глазами и белозубой улыбкой – он привлекал всеобщее внимание. Все матери-одиночки квартала мечтали о таком муже и завидовали Нининой матери. А их дети завидовали Нине и ее брату. А им самим то, что у них есть хороший и добрый отец, казалось обычным делом. Только став взрослой, Нина поняла, как им с братом повезло. Ведь, там, – думала она, – в горних высях, в параллельном мире – до сих пор обитают сонмы душ погибших, исчезнувших, предавших, неизвестных, таинственных, случайных отцов, умерших для детей еще при жизни. И тысячи женщин, любивших их одну случайную ночь, здесь на земле бьются, чтобы прокормить, выучить, вырастить свое потомство. А после страшной войны в каждом населенном пункте была сплошная безотцовщина.