С этим старым домом связано не одно жуткое детское воспоминание. Ей шел пятый год. Мать поздним вечером сидела у окна за белой занавеской и кормила грудью маленького брата. Нина уже спала в кроватке, стоящей рядом с окном. Внезапно раздался звон разбитого стекла, Громкий крик матери и плач маленького брата разрезали тишину. Нина вздрогнула и проснулась. Материнский крик – для ребенка сигнал опасности, произошло что-то страшное! Она сжалась под одеялом в комок. Сердце застучало в ушах как барабан. Под одеялом стало трудно дышать. Ужас накрыл волной! Судорожные сглатывания, пульсирующая в висках кровь, и – слабая детская нервная система дала сбой. Нина обмочилась. Сквозь пелену сознания она услышала, как отец с руганью выскочил на улицу. Мать, наконец, обратила внимание на Нинин, даже не плачь, а поскуливание, и произнесла: – успокойся, успокойся. Нет, не обняла ее, не взяла на руки, Нина, ведь, по сравнению с братом – уже большая! Просто сказала, чтоб успокоилась. За всю свою жизнь потом Антонина не могла вспомнить ни одного случая, когда мать обнимала бы или жалела ее. Разве что, в глубокой старости, когда стала слабой и немощной.

От испуга Нина долго потом не могла произнести ни слова. Заикалась. А случилось вот что. Какой-то пьяный мужик, тоскливо бредя по улице, увидел на занавеске тень счастливой матери, кормящей ребенка, и, непонятно из каких соображений, решил напугать ее, постучав по стеклу. Но не рассчитал свои силы, поскользнулся и головой разбил окно. Отец догнал экстремала и врезал ему по первое число. Но с тех самых пор Нина стала бояться окон, потому что ей с удивительным постоянством снился один и тот же жуткий сон. Она одна в доме, лежит в своей кроватке. Вдруг окно распахивается, и огромная толстая женщина оттуда тянется к ней своими ручищами, хватает ее из кроватки и тащит через окно в страшный, темный мир. Нина пытается кричать, но крик никто не слышит, потому что губы ее не разжимаются. И тогда она каким-то непостижимым образом вырывается из рук женщины, хочет взлететь. Женщина тянется вверх к ее ногам. Хватает, хватает ее за лодыжки. Нина поджимает ноги и летит, летит от своего ужаса и страха все дальше. Ускользает от ведьмы. Спасается…Окно в ее представлении – это выход в непредсказуемый мир.

Она и сейчас на даче боится спать у окна. Детские страхи – вечная печать на фибрах души. Первый этаж вызывает у нее повышенный уровень тревожности.

Память выхватывает еще какие-то отрывки прошлого, первые впечатления, маленькие сценки.

У матери – страшный мастит. Грудь резали. Виталик на прикорм пошел. А бабушка к лету в Пермь уехала, к другой дочери, Раисе. У той только один ребенок был. Мать, Мария Ивановна, вскоре вышла на работу, а в доме няньки меняются чуть не каждый месяц. Одна – мужиков водила, другая – с подругами водку пила, третья – на отца заглядываться стала. Мать выгнала всех!

Брату полтора года. Он только что научился ходить, и эта радость вертикального стояния вырывалась из него постоянными упражнениями в беге от крыльца и до бесконечности. Бесконечность прекращалась там, где его ловили и возвращали назад. Однажды Нине поручили присмотреть за братом. Она заигралась и не уследила, когда он вырвался за ворота на улицу. Припустив со всех ног, Виталик получил перед сестрой преимущество, фору. Нина бросилась вдогонку, сознавая своим детским умом, что этот кросс может кончиться плохо для них обоих. Впереди перекресток. Маленький брат не знает, что такое опасность уличного движения и может попасть под колеса повозки или автобуса. Она сама год назад, перебегая на противоположную сторону улицы, попала под колеса велосипеда, прикинув, что успеет, но не успела. Велосипедист налетел на нее, она ударилась лицом о мостовую, сильно разбив нос. Пожаловалась на боль матери, но та только рукой на нее махнула: – Не бегай, где не надо! С тех пор у Нины искривление носовой перегородки. Правда, кривизна чуть заметна только на фотографиях.

Нина догнала Виталика за несколько метров до этого злополучного перекрестка и отшлепала со всей злостью, на которую была способна. Он горько заплакал от обиды, а Нина, осознав, что опасность миновала, заплакала от жалости к брату.

Проблемы с няньками затянулись. Дети были представлены сами себе.

Отец отпросился на работе и поехал на родину, за своей матерью. В Красноярский край. Надо было на кого-то двух детей оставлять. Привез бабушку Анисью. Маленькую, сухонькую, ласковую. Нина помнит, как в стакан с теплым молоком она всегда подмешивала им с братом ложку сахарного песку, чтобы ум развивался. Анисья укладывала спать, погладив детей по головке, подоткнув одеяльце, чтобы не дуло, шепча какие-то тихие, ласковые слова. И они мирно засыпали. Вскоре и бабушка Ирина вернулась. Там у дочери тоже второй ребенок наметился. Так лучше уж дома, чем в гостях! Да и характер у другого зятя был суровее, чем у Вихрова.

В старом доме, со двора на крылечко перед дверью в общий коридор вели две низенькие ступеньки. Отец запечатлел бабушек на этом крылечке. Ирина сидит ближе к фотографу, Анисья – позади нее. В камеру не смотрят, стесняются. В позах отчуждение. Да и в доме разгорались скандалы. Бабки не очень друг с другом ладили. Война за влияние шла! Потом бабушка Анисья засобиралась обратно, домой. Обиделась. Чего двум старухам на одной кухне толкаться? Нина не хотела, чтоб Анисья уезжала.

В это длинное путешествие в Сибирь и Нину с собой взяли. Мало, что помнила она из этой дороги. Вот только станцию Новосибирск запомнила. Отец с матерью оставили их с бабушкой сторожить вещи, а сами ушли компостировать билеты. Долго их не было. Нине уже и спать захотелось. Вернулись, растормошили ее, сказали, что сегодня у Нины день рождения – шесть лет исполнилось, и подарили куклу.

Осенью ее отдали в детский сад. Там, в зале, где дети маршировали каждое утро, Нина впервые увидела рояль. Звуки марша, звучавшие на гимнастике, казались ей самыми лучшими и прекрасными звуками на свете. «Взвейтесь кострами синие ночи» – какое счастье! «Широка, страна моя родная» – какая сила! Ухо ребенка улавливало удивительную связь ритма и биения внутреннего пульса. Пульса сердца, который заставлял ее замирать и вслушиваться в мелодические особенности маршей и полек. Мария Ивановна, удивилась однажды, услышав слова дочки:

– Ма-а, не забирай меня завтра из садика. Я хочу остаться там… на всю ночь.

– Это еще зачем? – строго спросила мать.

– Понимаешь, в зале есть ро-яль, – девочка выговорила это слово уважительно, по слогам, – все вечером уйдут, а я открою крышку рояля, и буду играть, играть…

– Будешь, дочка, будешь! – пообещала Мария Ивановна, решив, что девочка подрастет и ее обязательно нужно учить музыке, как в прежние времена учили дворянских детей.

Нина росла и задумывалась о разных разностях. Она своим детским умом представляла, что люди были всегда. И всегда жили в Советском Союзе. Конечно, знала, что есть еще немцы, с которыми воевал отец, но ведь их победили! Значит, их уже нет, а есть только советские люди. Какое счастье, что она родилась в Советском Союзе, ей повезло, а как не повезло американцам! Они где-то там, за океанами живут, несчастные, и у них безработица и негры.

Жизнь текла. К соседке напротив – Евгении, глухой на одно ухо, на зимние каникулы из Ленинграда приехал старший сын. Брат Евгении, удачливый музыкант, гитарный мастер, взял его на воспитание к себе. Мальчик был красив, хорошо одет, свысока относился к провинциалам, матери откровенно стыдился. Скучно ему было в этом забытом богом городке. Нина вышла из дома на прогулку и попала в поле зрения красивого подростка. Он о чем-то пошептался с младшим братом Юркой и обратился к Нине:

– Девочка, тебя как зовут?

– Антонина, – важно ответила она.

– А меня Борис, будем знакомы, – и склонил в красивом поклоне голову.

Нина мгновенно расположилась к этому приятному мальчику.

– А ты знаешь, – продолжил Борис, – что зимой все железяки очень вкусные?

– Не-ет, – недоверчиво протянула Нина.