В этот год из ее неспокойной души очень множественно стали выплескиваться стихи. Она отправила несколько, как ей казалось, особенно удачных, в толстый областной журнал «Уральский следопыт». Оттуда пришел ответ, что стихи хорошие, нужно распечатать все, что у нее имеется на машинке и прислать в редакцию. Нина стала раздумывать, как осуществить эту задачу, то ли самой купить печатную машинку, то ли найти человека, который поможет ей в этом?

Весной у нее внезапно, прямо на работе случился приступ аппендицита. Боль опоясала всю подвздошную область и низ живота. На «неотложке» девушку привезли в районную больницу, осмотрели и стали готовить к операции.

Два молодых хирурга, армянин Саокян и его ассистент Речкунов отвлекали ее на операционном столе ничего не значащими разговорами.

– А вы на фортепиано играете? – спрашивали они.

– Играю, – стеснительно отвечала Нина.

– А петь умеете?

– Еще как! – улыбалась она.

– Ну, так спойте что-нибудь.

Ночь была с ливнями и трава в росе. Про меня «счастливая» – говорили все.

И сама я верила, сердцу вопреки, – голосила она до тех пор, пока не почувствовала, что дальше надо закусить губы. Глубокий обезболивающий укол в полость живота, не спасает ее от неприятной тянущей боли, которая возникла при процедуре удаления воспаленного отростка. Местный наркоз с одной стороны щадил здоровье пациента, с другой – давал возможность прочувствовать всю последовательность проводимой операции в здравом уме и твердой памяти. Еще более неприятными были ощущения, когда хирурги все кишки стали запихивать в живот обратно. Что-то громко забулькало, и Нина испугалась, что врачи перепутают, в каком порядке и как все это хозяйство должно лежать внутри нее, и тогда она умрет от заворота кишок. Тем паче, что следующий оперируемый был мужчина, и он от укола орал, как зарезанный. Откуда девушке было знать, что природа понизила болевой порог женщин, чтобы они могли рожать, а мужчинам, хотя бог создал их завоевателями, нет?

Сейчас Антонина знала, что всякий раз, когда судьба ее должна была сделать крутой поворот, Господь посылал ей болезнь, из которой она выходила, только удалив хирургическим путем какой-нибудь важный орган. Подобным образом она расплачивалась с судьбой за свое будущее.

…Ее опасения насчет «заворота кишок» оказались напрасными. На следующий день к вечеру Нина уже ходила, легко и быстро поправляясь после операции.

Так будущую жизнь определило несколько случайностей. Во-первых: непоступление на музыкальный факультет Свердловского педагогического института прошлым летом, куда она между делом заглянула на первый экзамен, называвшийся сольфеджио. В честь открытия нового факультета деканат для студентов приготовил сюрприз – четырехголосный диктант. Музыканты знают, что это такое. Тебе наиграют гармоническое четырехголосие, а ты должен записать это все на слух. Привет от Моцарта! Нина завалила экзамен и забрала документы. Во-вторых: пресловутый острый приступ аппендицита. После операции она впервые задумалась, а что дальше? Влачить скучнейшее существование в заплесневелом, богом забытом городке, подчиняясь неизменному ритму дом – работа, работа – дом? Никаких тебе радостей для души, никаких тебе свежих впечатлений. Никаких! Никого и ничего! До самой смерти! Ей захотелось почти невозможного – разорвать этот порочный круг. Уехать! Учиться! В Ленинград!

После выписки, время, отведенное на восстановление сил, она использовала для подготовки к вступительным экзаменам в Ленинградский институт культуры.

Подготовка заключалась не только в повторении материала по сольфеджио, разучивания фортепианной программы, билетов по истории и литературе, но и в кардинальном изменении своей внешности. Уже несколько лет Нина очищала лицо огуречным молочком, чтобы обесцветить веснушки. Мыло не употребляла совсем, запомнив выражение Клары Бороды, что «мыло сушит кожу». Запомнила, как первую строчку из букваря: «Мама мыла раму» – накрепко. Лицо – это еще не все. Важен абрис, облик вообще, как восприятие целого. Она оттеночным шампунем перекрасила светлые волосы в огненно-рыжий цвет, и вполне удовлетворенная своим новым обликом, отправилась покорять Ленинград.

Когда Нина приехала сдавать экзамены, бабушка Ксения Львовна с дочерью отдыхали на даче в Сестрорецке. Каждый год они снимали на лето комнату в частном секторе, в районе парка Дубки, рядом с Финским заливом. Пока Нина сдавала документы в учебную часть, пока узнавала расписание экзаменов, наступил вечер. В общежитие института, которое находилось на улице Смирнова, напротив окон бабушкиной квартиры, (что Нина посчитала хорошим знаком) можно было поселиться только с завтрашнего дня. Нина задумалась, как ей быть? Ехать к бабушке в Сестрорецк? Но, где она будет искать, на ночь глядя, нужный дом? В темноте все кошки серы. Белые ночи уже канули в лету. Она отошла в сторонку и присела на скамейку. Яркая внешность Нины привлекала всеобщее внимание. Девчонка, сдававшая документы на хореографическое отделение, разговорилась с ней. Она приехала из Баку, и тоже не знала, где провести ночь. Собеседница была натуральной блондинкой с пышными, распущенными по плечам волосами, с веселыми голубыми глазами и огромными ресницами, как у куклы. Ее звали Ларисой. Они сразу почувствовали симпатию друг к другу, словно две сестры. Подхватив свои чемоданы, решили повернуть на выход, к знаменитой лестнице института, на которой когда-то известный художник изобразил А. Пушкина с супругой Натали. Оказывается, в 19-ом веке в этом здании на Дворцовой набережной проходили балы, на которые съезжался весь петербургский высший свет и бывал император. Нине было приятно, что теперь она, девчонка из уральской глубинки, тоже идет по этой лестнице. Раздумывая, куда им лучше двинуться – на вокзал, или гулять всю ночь по Невскому проспекту – девушки остановились. Бродивший среди абитуриентов высокий молодой человек давно бросал на них заинтересованные взгляды. У него была бритая голова, некрасиво обнажившая неровности черепа, впалые, как у туберкулезного больного, щеки, но при этом, отличный костюм и манеры завсегдатая столичного бомонда. Он подошел к девушкам и задушевно спросил:

– Что, красавицы, ночевать негде?

– Ну, да, – ответила Лариса.

– Могу выручить. Друг мне оставил ключи от квартиры, сам на Север с семьей уехал. Пойдет?

– А где квартира?

– Недалеко от Гостиного двора, на улице Ломоносова.

– Пойдет.

– Тогда давайте ваши чемоданы и поехали.

Ох, Нина, Нина! Святая простота! И кто тебя научил так безоговорочно верить первым встречным? Тебя обманывали соседские мальчишки, отбирая деньги, данные родителями на мороженое; обманывали цыганки, обещая предсказать судьбу; обманывали любимые мужчины, попутчики и прохожие, но ты всех их судила по собственному характеру, а значит, они были для тебя изначально хорошими людьми!

Нисколько не сомневаясь, что в прекрасном городе Ленинграде могут жить только прекрасные люди, Нина, вслед за Ларисой, отправилась неизвестно за кем неизвестно куда.

Из метро они вышли на Садовую, потом свернули в первую улочку налево. Это и была улица Ломоносова. Чуть не во всю длину ее до арки тянулось двухэтажное грязно-желтое здание, похожее на казарму. Сюда бритоголовый благодетель и привел приезжих девушек. Во дворе на скамейке сидели милые старушки. Возможно, их внимательные взгляды на молодого человека, груженного чемоданами, и на двух озирающихся девиц, зашедших в подъезд, изменили первоначальный замысел их негаданного спутника.

Квартира, которую открыл ключом молодой человек, была совершено пустая. Только старые засаленные обои да голые кровати с панцирными сетками в каждой из комнат напоминали, что здесь когда-то жили люди. Девушки разочарованно огляделись и сказали, что, пожалуй, лучше поедут ночевать на вокзал. Молодой человек почему-то заволновался, заверив, что через полчаса привезет простыни и подушки, что никто не будет им здесь мешать, что платы за ночлег никакой не надо, и они зря переживают.