Как только за девушкой захлопнулась дверь, в палате снова повисла тягучая тишина, прерываемая только звуком капающего в капельнице раствора и редким попискиванием приборов.
Рука мужчины медленно поднялась над телом, но почти тут же бессильно упала, свисая сбоку.
В коридоре было темно. Единственная лампочка горела еле-еле, то и дело предупреждающе мигая и грозясь полностью перегореть в ближайшее время.
Пальцы нервно касались шершавой поверхности пергамента. Руки мяли, сворачивали и снова разглаживали несчастный лист, пока их хозяин невидящим взглядом рассматривал причудливые руны и выцветшие рисунки.
Драко не пошёл в этот раз с Гермионой. Последняя слишком болезненно переживала состояние матери, а Малфой делал ситуацию только хуже. Вопреки всякому здравому смыслу, Джин Грейнджер была от него в восторге. Не вполне оправданном.
Он использовал эту возможность, чтобы побыть наедине со своими мыслями, вырвавшись с работы и из дома, стены которого в последнее время давили на него, словно на чужака, заставляя его просыпаться ночами в холодном поту. От страха.
Семейная магия — штука странная. И Драко чувствовал, что ещё немного, и она сведёт его с ума.
Он до сих пор не мог понять, почему вырвал эту страницу. Скрыл секрет, не позволил Грейнджер найти ответ.
В голове не укладывалось, почему он не отдал ей этот клочок бумаги до сих пор, хотя они вместе искали решение общей проблемы, и Драко был уверен, что им руководит вполне себе благородный мотив. Даже если не благородный, — его собственный. А кто тогда руководил его действиями, когда рука тянулась к странице, без зазрения совести портя реликвию из библиотеки? Ещё один вопрос, от которого раскалывалась голова.
Эта чертова магия стёрла все границы. Драко теперь не понимал, где его воля, а где — дурацкие предубеждения его предков-зануд. И это угнетало.
Но разум подсказывал: какими бы ни были ответы на все эти вопросы, Грейнджер должна увидеть этот клочок пергамента, пока не стало слишком поздно. Драко отдаст его ей. Отдаст.
Может, даже прямо сейчас.
Малфой резко вскочил с твёрдого стула, сделал было уже шаг в сторону двери палаты, за которой скрывалась Гермиона и ее мать и… сел обратно на своё место.
Ладно, если не сейчас, то, возможно, позже. Гермиона, должно быть, сейчас занята.
Он пока был не готов принять за чистую монету своё нежелание отпускать Грейнджер.
Комментарий к XLIV
Мое нормальное лето, без работы и без универа, наконец-то началось. И что это значит? А вот что: я до конца августа постараюсь добить УЗН, пусть даже это и будет непросто. Благо, сюжет написан, глав осталось всего-ничего, и я, кажется, снова могу писать нормально. Хотя насчёт последнего не уверена.
В общем, приятного прочтения:) конец уже совсем близок!
========== XLV ==========
Часы пробили полночь, и все в Малфой-мэноре замерло: слышен был лишь только этот громкий гордый бой. Темную гостиную освещал лишь огонь волшебных свеч, что парили в воздухе.
Люциус Малфой сидел на софе, сгорбившись, его локти упирались в колени, а руки были сомкнуты в замок. Костяшки пальцев побелели от напряжения. Он мысленно отсчитывал каждый удар, моля великого Мерлина, славного слизеринца и почитателя чистой крови, о том, чтобы все получилось.
Вдруг, мужчина резко вскочил со своего места и подбежал к окну, отворив его.
В гостиную влетел ночной ветер, качнув огонь магических свеч, но не погашая их: магия стерегла пламя. Вслед за ветром в комнату вспорхнула большая благородная птица, угольно-чёрный филин, уполномоченный по доставке специальной почты для клиентов банка Гринготтс. Пока Люциус отстегивал свернутый лист пергамента от лапки, его пальцы дрожали, не то от нервов, не то от возбуждения; филин чуть было не отдёрнул лапку от ледяного прикосновения кончиков.
— Да, это оно, — бормотал мужчина себе под нос. — Это оно!
Последнее он повторил уже громче.
Часы пробили в двенадцатый раз.
Наступило 2 мая 1999 года.
Под потолком кружили светлячки зачарованных свечей, едва перекрывая блеск звёзд на ночном небе, сотворённым Хогвартсом.
Все в Большом зале застыли в волнительном ожидании. Нервно теребил в руках свой инструмент музыкант. Макгонагалл то и дело поправляла нарядную мантию. Ученики, особенно с младших курсов, неуверенно жались друг к другу, словно новорожденные котята. Панси раздраженно цокнула языком. Уж она-то воплощала собой исключительное спокойствие, бросая грозные взгляды на едва соображающего сонного Забини, который всю ночь потратил на отработку всех необходимых па.
В этот день они открывали Бал. Честь спикера выпала заикающемуся Лонгботтому, хотя Панси предпочла кого-нибудь более подходящего. Они слишком много времени потратили на подготовку к этому торжеству, чтобы один толстяк (сбросивший, однако, десяток килограмм за Магическую войну) всё испортил.
Около стола с пуншем уже примостился Уизли, который дружок Поттера. Сам герой остался за кадром: как бы Паркинсон ни крутила головой, нигде не могла его выловить.
Внезапно под её ухом хохотнул Блейз.
— Смотри, чета Малфоев тут, — игривая улыбка не покидала губ Забини. Панси судорожно вздохнула, поворачивая голову и мысленно уговаривая себя оставаться разумной, но сердце в груди стучало, как бешеное, а к щекам прилила кровь. В и без того душном зале стало жарче, и понадобились титанические усилия, что удержать себя в руках.
Он посмотрел в ее сторону в тот же момент, когда она в яркой и блестящей толпе отыскала его фигуру. Их взгляды встретились.
Они смотрели друг на друга всего несколько мгновений, но для Панси оно показалось вечностью.
Время остановилось.
Девушка искала в себе все те чувства, которые она, по идее, должна испытывать: разочарование, злость, злорадство, ненависть… Но ничего.
Она провела рукой по волосам, заправляя за ухо выбившуюся прядь, смахнула невидимую пылинку с нарядного платья. Ей все равно.
Это осознание развеселило. Не сдержавшись, она игриво улыбнулась. Драко, почуяв неладное, нахмурился.
Но Панси уже было не до этого.
Заиграла музыка, и девушка вцепилась в рукав Блейза. Забини ничего не сказал, лишь только вопросительно приподнял бровь. Так в его стиле.
Панси уже неслась в сторону центра зала. Ей было все равно.
Гермионе было все равно.
Темное атласное платье было затянуто слишком сильно на талии и больно сжимало грудь.
Она старалась разглядеть в толпе Рона и Гарри, но Малфой раздраженно одернул ее, шепча о том, что нужно держаться прямо. Он сильно нервничал: слишком много взглядов было обращено сегодня на них.
Гермионе было все равно.
Ей становилось все хуже. Аппетит практически полностью пропал, она сильно похудела. Щеки впали, под глазами образовалась заметная синева.
Но она была рада снова оказаться здесь, в Хогвартсе.
Невилл очень достойно держал речь. Магическая война заставила его возмужать. От того нерасторопного мальчика не осталось и следа.
Губ Гермионы коснулась горькая улыбка. Как хорошо, что все страшное позади.
Как грустно, что ей приходится продолжать вести свою собственную войну.
Казалось бы, они с Драко стали ближе в последнее время. Был ли это эффект кольца, или проведённое вместе время имело свой отпечаток — этого нельзя было знать наверняка. Как нельзя было и знать, действительно ли Малфой был ее союзником. Возможно, это все — игра Люциуса, и что они всего лишь пешки в этой игре. Она ничего не могла знать наверняка, и это раздражало. Всезнайка Грейнджер привыкла быть в курсе всего.
Гермиона взглянула на своего спутника исподлобья. Друзья или враги? Точно не второе, едва ли первое.
На глаза попалась порхающая по залу Паркинсон в обнимку с Забини, и вопрос всплыл прежде, чем Гермиона смогла подавить в себе любопытство.
