Но сейчас, когда два эти образа разбились, я не могла понять, что испытываю к настоящему Джонатану. Он пугал меня своим поведением, но все же я чувствовала острое чувство благодарности за то, что он был в моем детстве, был той самой яркой путеводной звездой, не дающей мне утонуть в том ужасе и жестокости, что породил Валентин. Но ничего более, потому что образ солнечного мальчика так сильно отличался от реальности. Это пугало, сбивало с толку.
Мне казалось, что я схожу с ума, и все это просто бредовый кошмар, что свалился на меня, пытаясь запутать. Нервно взъерошив волосы, несколько раз вдохнула, пытаясь не удариться в истерику. Я не понимала, почему он просто не рассказал мне об этом, а похитил из Института. Зачем держит тут, лишённую возможности даже связаться с близкими и сообщить им, что я в порядке.
Я ничего не могла понять, я настолько запуталась, что все казалось полнейшим бредом. Для чего Валентину лгать о том, что Джейс – это Джонатан? И тут же сама нахожу ответ, он сам сказал, что я была слишком привязана к Джонатану в детстве, он просто использовал мои воспоминания, чтобы управлять мною, если бы Джейс поддержал Валентина, я бы осталась с Джейсом рядом, не смотря ни на что. Он бы получил то, что хотел, оружие, что так долго создавал.
Но зачем Валентин отправил собственного сына в Эдом? Я хмурюсь, пытаюсь хоть что-то вспомнить, но лишь усиливаю головную боль. От пережитого шока, голова кружится, меня начинает тошнить. Я сажусь на кровати, опускаю голову между коленей и стараюсь перевести дыхание. Сейчас главное убедить парня отпустить меня, позволить самой во всем разобраться. Привести мысли в порядок.
Я не замечаю, как проваливаюсь в сон. Тяжёлый и удушливый, в нем мелькают видения. Отрывочно, мельтешат как картинки на слайд-шоу. Я ощущаю, как кто-то берет меня на руки, но не могу вырваться из пут сна, ощущаю, как кто-то ласково гладит по волосам. Шепчет какие-то слова, смысл которых до меня так и не доходит. Лёгкие заполняет запах серы и пепла, мешая дышать.
Я пытаюсь избавиться от удавки на шее, мечусь в бреду, меня бросает то в жар, то в холод. Голоса над головой рассыпаются в мешанину странных и пугающих звуков. Я ощущаю, сильные объятия, ласковые поцелуи на щеках и снова проваливаюсь в темноту, что бы вновь оказаться в безумной карусели видений, жестоких и пугающих.
Я открываю глаза, напротив меня такие родные синие глаза, я касаюсь его лица. Он улыбается, прижимает меня к себе, покрывает лицо поцелуями, властными, требовательными. Я отстраняюсь, в нос ударяет запах серы и пепла. Меня начинает трясти, Алек недовольно хмурится, и его облик меняется. Напротив меня Джонатан.
― Я могу стать тем, кем ты захочешь, любым, ― улыбается он, ― отец приготовил ужин, пойдешь?
Я отрицательно качаю головой, стараясь справиться с ужасом, который накрывает меня с головой. Сев, я огляделась, на мне все ещё кандалы. На шее блокирующий магию ошейник, только цепей уже нет и я в своей комнате. Так же в углу стоит мольберт, только картина исчезла. Полки более светлого цвета и на них всего несколько книг.
Внутри поднимается волна отвращения, тошноты. Я падаю с кровати, желудок сводит спазмами. Родившаяся в груди надежда, на то, что это все сон, и я проснулась рядом с Алеком, гаснет в волне отчаяния и паники. Мой кошмар продолжается, становясь все более пугающим. Джонатан заботливо поднимает меня с пола, несёт в ванную, помогает умыться, расчесывает волосы, не обращая внимания на то, что меня просто передёргивает от каждого его прикосновения.
― Я принесу тебе ужин в комнату, ― улыбается он, снова укладывая меня в кровать, ― что ты хочешь, чтобы я тебе приготовил? Ты ведь любишь спагетти с сыром? Я наблюдал за тобой, знаю все, что тебе нравится. Ты до сих пор терпеть не можешь томаты и базилик, как в детстве. Отдыхай.
Он уходит, я слышу щелчок замка. Срываюсь с кровати, бросаясь в отчаянии к окну, но за ним только чернильно-черная темнота. Я ударяю по стеклу, но оно только гудит, словно это натянутая пленка, а не настоящее стекло. Я мечусь по комнате, словно загнанный зверь. Ощупываю стены, но они настоящие, плотные, реальные, как никогда в моей жизни и я сползаю по стене, уже не в силах сдерживать слезы. Я заглушаю всхлипы ладошкой, боясь, что меня услышат, и он снова придет.
Мне остаётся только верить в то, что меня скоро найдут и вытащат отсюда. Я ползу к кровати, и, забравшись в нее, свернулась клубочком. Я слышу, как открывается дверь, в испуге дёргаюсь и закрываю глаза, стараясь выровнять дыхание. Джонатан садится на кровать, поправляет на мне одеяло, нежно целует в щеку.
― А она знает, какой ты на самом деле, Джонатан? Она видела, каким ты стал? ― я слышу голос Валентина.
― Она все равно полюбит меня, так же как и в детстве, ― тихо отвечает парень, ― только она по-настоящему любила меня!
― Любила потому что даже не догадывалась на что ты способен. Расскажи ей, как ты убил соседского мальчика, только за то, что он посмел посмотреть на нее и назвать ее красивой!
― Потому что она только моя, ― выдыхает парень, ― она поймет.
― Она любит не тебя, а этого мальчишку Лайтвуда, ― я слышу в голосе Валентина издёвку.
― Заткнись! Убирайся! ― переходит на крик Джонатан, и я помимо воли вздрагиваю всем телом. ― Я разбудил тебя, прости.
Парень виновато улыбается, поправляет подушки, чтобы я могла сесть, опираясь на спинку кровати. Он ставит мне на колени поднос. На нем широкая тарелка со спагетти и кружка зелёного чая. Руки трясутся, я удерживаю вилку в пальцах лишь усилием воли. Чувство безысходности оглушает, я заталкивают в себя еду под обожающим взглядом парня, давлюсь и с трудом проталкиваю ее по пищеводу.
― Тебе в детстве так нравилась сказка «Маленький Принц», помнишь? Когда отец спускал тебя в подвал, я приходил к тебе и читал ее, хотя я ещё не умел тогда читать и придумывал историю сам, а потом когда отец научил меня читать, я выучил ее наизусть, столько раз ты требовала её прочитать тебе…
― Джонатан,― я стараюсь справиться с дрожащим голосом, ― почему я здесь?
― Я хочу защитить тебя, они так не справедливо к тебе относятся, пользуются тобой, ― шипит он, ― они были бы против наших отношений, встали бы между нами. Но ведь ты моя и только моя.
Он проводит по скуле костяшками пальцев, с такой болезненной и обжигающей нежностью в глазах, что внутри все сворачивается в холодный ком. Меня пугают его чувства, заставляют дрожать от страха. Он замечает это, недовольно поджимает губы и его облик снова меняется. Передо мной сидит Алек, и я вздрагиваю всем телом, сжимаю до боли кулаки.
― Так тебе нравится больше? ― он улыбается. ― Я могу стать им, если ты захочешь!
― Пожалуйста, ― выдыхаю я, зажмуриваясь от страха, ― пожалуйста!
― Ты ведь совсем не любишь его, ― по-своему растолковывает мое поведение парень и в его голосе звучит радость, ― я так и знал, просто сила Лилит тянула тебя к нему. Со мной тебе не нужны будут руны Клэри, со мной тебе не нужно будет сдерживаться! Я такой же, как и ты, в нас бежит ее кровь. Со мной ты всегда можешь быть собой, Магнолия!
Я стараюсь справиться с эмоциями, подавить их, мыслить ясно, открыв глаза, внимательно смотрю в серо-голубые глаза, медленно выдыхаю. В них нет жестокости, только такие сильные эмоции, что по спине бегут мурашки. От острого обожания, властного желания обладать мной. Я прикусываю губу, осторожно сжимаю его руку. Он наблюдает за мной, радостно улыбается, словно ребенок, которому только что преподнесли самый ценный подарок.
― Джонатан, ― я склоняю голову к плечу, ― почему ты не рассказал мне раньше?
― Я хотел понять, насколько сильно маги повлияли на тебя, но ты совсем не изменилась, ― он сжимает мою ладонь обеими руками, прижимает к своей щеке, ― ты все такая же сладкоежка, забавная и веселая, как в детстве, когда рядом не было моего отца. Он больше тебя не обидит, я обещаю. Я стал сильным, научился пользоваться своими силами. Показать?
Он отпускает мою руку, в ладошке сгущается черный густой дым. Джонатан направляет руку на чашку на подносе и она с лёгкостью подлетает к нему. Он словно ещё ребенок, как будто не прошло тринадцать лет, с того момента как мы расстались. И сердце болезненно сжимается, мне жаль его. Жаль за то, что отец с ним сделал, я могла только представить, что сделали демоны с ним, учуяв столь ненавистную для них ангельскую кровь.
