Ростов был центром в деле распродажи имущества России оптом и в розницу.

В 20 числах ноября на вокзале было вывешено объявление о прекращении движения поездов на Харьков, хотя по сообщению штаба Деникина красные были еще около Курска.

Вслед за этим была объявлена мобилизация всех и вся включая и так называемое ополчение, т. е. чуть ли не до 55-летнего, возраста.

В городе создалась паника.

Всех инакомыслящих и за всякое неосторожно сказанное слово хватали. После этого схваченный исчезал бесследно.

На Таганрогском проспекте, проходивший с группой солдат мобилизованный студент вел разговор о событиях и как-то вскользь выразился о бесполезности и гибельности для русского народа всей этой борьбы. Шедшие сзади 3 офицера — алексеевцы — моментально его арестовали, втащили в общежитие. Оттуда он уже не вернулся, — «вывели в расход».

В конце ноября сообщение о «временном» оставлении Харькова.

Паника, в связи с падением Харькова и усилением мобилизации, увеличилась.

Начался разъезд «гостей» и нежелающих быть мобилизованными. Из города бежали студенты, учащиеся, молодежь и частью эмигрировавшие из центральной России.

Ростовский вокзал напоминал знакомые картины Харьковского бегства в дни октября и ноября.

Тысячная толпа битком забила все проходы залы I, II и III класса и, вообще, каждое свободное место.

Об удобствах думать не приходилось.

Все стояли вплотную друг к другу; для того, чтобы пройти или выйти, — пускали в ход локти и кулаки.

То в одном, то в другом месте, среди неожиданно и случайно расступившейся толпы, падали люди. Падение сопровождали крики: «носилки, носилки».

— Еще сыпно-тифозник — равнодушно говорит санитар.

— Сегодня уже по счету 46 из пассажиров… И черт их несет, болели бы себе дома на здоровье… а то и себе, и другим морока.

Оказывается, сыпно-тифозные, заболевшие у себя на дому, продолжали ходить среди здоровых. На вокзале в толпе, сдавленные со всех сторон, уже будучи в бессознательном состоянии, они еще стояли до тех пор, пока не раздвигалась толпа. После этого они падали на освободившееся пространство.

В течение 3–4 часов вынесли еще человек шесть. В общем, толпа была настроена мрачно и молчаливо.

Она злобным взглядом провожала проходивших штабных офицеров, коих считала виновниками всего происходящего.

Поезд подали.

Давка… Крики… Ругань…

По перрону несется с дикими воплями женщина, потерявшая свои вещи, а теперь и детей.

Это были цветочки разыгравшихся впоследствии событий в Ростове, когда, по рассказам очевидцев и участников, целые поезда с ранеными и больными гибли расстреливаемые добровольцами из пулеметов, лишь бы они не достались в руки красных.

Поезд тронулся по направлению на Новороссийск.

Большинство в поезде составляли офицеры, по их словам, отправляющиеся на Царицынский фронт. Держали они себя вызывающе; пассажиры выведенные из терпения, в свою очередь, начали наступление на них и те сразу сбавили тон.

Здесь, в поезде встретил знакомого еврея из Екатеринослава. Он ехал из Ростова в Ялту, а там и дальше.

Разговорились. Рассказал о своих последних мытарствах и бегстве от добровольцев из Екатеринослава в Ростов. Как штрих из пребывания добровольцев в Екатеринославе, даю выдержку из его рассказа о погроме.

«Вскоре после вступления добровольцев в Екатеринослав начались погромы, грабежи и убийства.

Я жил в районе и не далеко от базара, населенном почти исключительно евреями. И вот, этот район сделался исключительно центром ежедневных ночных погромов и грабежей со стороны добровольцев. С тех пор, как вошли добровольцы, ни я, ни моя семья ни одной ночи не спали и не раздевались. Ночь была для нас пыткой… Все сидели и ждали, готовые каждую минуту броситься и бежать во двор и оттуда, через дыры в заборах сделанные заранее, к соседям, а если нужно, то и дальше.

При начинавшемся погроме все население еврейского квартала выбегало во дворы и начинало нечеловеческим голосом кричать, стонать и звать на помощь.

Вы представляете себе тот дикий, непередаваемый ужас, когда ночью, при свете зарева пожара, тысячи людей зовут, стонут и молят о пощаде, о помощи».

Замолчал.

Затем, точно, собравшись с мыслями, продолжал:

«И так продолжалось изо-дня в день, из ночи в ночь. Наконец решили от имени всего еврейского населения, просить у добровольческих властей защиты и помощи. Выбранная делегация отправилась к коменданту города. Он обещал помощь и содействие.

На следующий же день был издан приказ, где доводилось до сведения всего населения, что в случае нападения, грабежей и т. д. необходимо звонить по телефону № такой-то и откуда будет немедленно выслана дежурная офицерская часть.

Мы все вздохнули облегченно. В эту и следующую ночь нападений не было, но никто не ложился спать. В последующие ночи опять грабежи, опять погромы, опять все население нашего квартала выбежало во дворы и подняло крики о помощи. Веря искренности коменданта, мы по телефону вызвали офицерский отряд. Но в этом было наше несчастье и еще больший ужас.

Прибыла охрана. Мы открываем двери и… эта охрана, вместе с погромщиками, начинает нас грабить, убивать и насиловать… опять делегация к коменданту. Но там с иронией заявили, что за все это время никто никого не вызывал и что мы спутали номера. Это была явная ложь. Через день — два издается второй приказ, где говорится уже о провокации со стороны еврейского населения по отношению к офицерам добровольческой армии и что, в случае повторения заявлений — виновные будут расстреливаться. Грабежи и погромы повторялись. Вскоре разграбили дом Львовских, а через 2–3 дня разграбили и сожгли мой дом. С женой и грудным ребенком мы случайно спаслись. Через дыру в заборе мы убежали. Прождав несколько дней, мы уехали в Ростов, а вот теперь дальше. Неизвестно, что будет в Ялте».

Проехали Тихорецкую, Екатеринодар. Наконец, подошли к Новороссийску.

Весь поезд оцепили войсками и жандармами. Началась проверка документов. В первую очередь арестовали трех офицеров. Оказались они дезертирами, убийцами и грабителями. Среди их вещей были обнаружены драгоценности на несколько тысяч рублей золотом.

После проверки, всех мужчин до 55 лет забрали и увели к этапному коменданту. Всех, кому не удалось скрыться из комендатуры, отправили в роту и далее, на борьбу с «зелеными».

Новороссийск маленький, пока еще тихий и далекий от всех событий городок.

У пристани стояли несколько пароходов общества «Ропит». Далее два иностранца с военным грузом.

Вдали, на рейде, английские военные суда.

В городе, кроме морских патрулей да 4 танков, стоявших за пристанями и охранявшихся английским часовыми, иностранных войск почти не было.

Формально в городе — власть добровольцев, но фактически она сосредоточивалась в руках англичан, о чем говорили их орудия, направленные с рейда на горы и город.

Делая вид, что они не вмешиваются в распоряжения добровольческих властей, они, тем не менее, были основными вдохновителями всей борьбы с большевиками, по крайней мере в это время.

Добровольческая власть вполне примирилась с фактом их господства, не имея другого выхода.

Пристань «Ропит» переполнена отъезжающими в Феодосию, Ялту, Севастополь и Одессу. Главный контингент пассажиров: офицерство, торговцы и спекулянты. Среди них небольшая часть женщин и детей.

Вечером отходит пароход «Мария».

В 12 часов дня началась посадка пассажиров по билетам.

Часа за два до отхода парохода неожиданно появилась вооруженная команда из комендатуры. На пристани, у сходень, поставили двух часовых. Офицер предложил всем мужчинам приготовить для проверки документы. Среди отъезжающих создалась паника.

Скрыться никуда нельзя.

Началась тщательная проверка документов и наличия мужчин по судовой книге. Двух пассажиров не хватало. После непродолжительных поисков одного нашли в его же собственной корзине, другого — в продуктовом ящике на кухне. Оба офицеры.