Круль стоял на причале возле старого здания Морвокзала, справа и слева от него топтались парни из Службы Спасения, один что-то говорил ему на ухо с самым почтительным видом, когда Иван прошел мимо в отремонтированной и отутюженной кем-то из команды форме Объединенной Инквизиции.

Прошел и не оглянулся. И Круль, против своего обыкновения, ничего не сказал. Даже не хмыкнул вдогонку.

И ко всем чертям, подумал Иван.

Возле выхода его встретил инквизитор, проводил до машины и отвез в местную Канцелярию.

Ивана погнали на медицинское обследование, потом провели по магазинам, восстанавливая потерянное в «номаде», сопровождали самым доброжелательным образом, четыре охранника вели себя профессионально и ненавязчиво. Словно их не было. Но, когда Иван пошел в кабинку, чтобы примерить куртку, его вежливо остановили и пропустили вперед только после того, как кабинку осмотрели.

Вечером начальник Канцелярии ознакомился с результатами обследования и рекомендациями врачей и предложил Ивану, впрочем не особо настаивая, на недельку отправиться в профилакторий, чтобы восстановить, так сказать, силы.

Иван отказался.

Начальник Канцелярии кивнул, словно одобряя, поинтересовался, нет ли у брата Старшего Исследователя каких-то дополнительных пожеланий, снова кивнул, услышав, что нет, что все уже есть, спасибо, достал из ящика стола конверт из плотной бумаги, опечатанный сургучной печатью, и протянул Ивану:

— Это передал капитан корабля. Когда вас приняли на борт, то все ваше имущество сложили сюда. А потом вы так торопливо покинули борт, что капитан был вынужден передать это нам через посыльного. — Начальник Канцелярии говорил все это ровно, вежливо и даже искренне.

Кто-нибудь, наверное, ему бы поверил.

Кто-нибудь.

Сам же, наверное, отдал распоряжение капитану все придержать и отдать в Канцелярию. Это даже не любопытство, а вполне себе рутинная работа. Традиция, можно сказать. И печать на конверте не корабельная, Иван не стал присматриваться, сломал красно-коричневую блямбу, достал из конверта свое инквизиторское удостоверение… два своих удостоверения, положил их на столешницу и посмотрел на инквизитора. Тот улыбнулся и карточку с фамилией Николаев убрал в ящик.

В конверте еще был «умиротворитель», с которым Иван даже попрощался мысленно, полагая, что в ночной сутолоке его наверняка не нашли. Выходит, нашли, почистили и передали. И не забыли один запасной магазин.

— Перед отъездом зайдете к оружейникам, подберете себе еще что-то, если нужно… — Инквизитор смотрел, не отрываясь, на Ивана.

Если бы тот решил начальника Канцелярии обидеть, то сравнил бы его никак не с жабой. Тем более — с объевшейся. Удавом бы назвал. Терпеливым, злобным удавом.

— Хорошо, — сказал Иван и спрятал оружие в боковой карман форменной куртки.

Хотел бросить конверт на стол, но инквизитор продолжал внимательно смотреть, зрачки в его неподвижных глазах расширились — удав смотрел жадно, ожидая момента для броска.

Иван медленно сунул руку в конверт, уже зная, что там лежит.

Вот интересно, отстраненно подумал Иван, он меня сразу отправит к вопрошающим? Или начнет задавать вопросы лично?

— Интересные четки, — сказал инквизитор. — Необычные.

— Да, — ответил Иван, глядя тому в глаза и проклиная себя за то, что ввязался в эти гляделки.

Все равно ведь придется отвести взгляд. А начальник Канцелярии даже и не прикидывается, что наличие суббаха в конверте для него неожиданность. Соблюдает брат внешние приличия, не слишком напрягаясь.

Вот сейчас спросит, откуда такие.

— И откуда такие? — спросил инквизитор.

— Взял у мертвого, — ответил Иван. — Я же прибыл сюда в сопровождении предавшегося…

— Я знаю.

— Да, а тот завез меня в… — Иван наморщил лоб, вспоминая название. — В Тель Мегиддо. И познакомил со странным человеком, который назвался Марком. И который держал в руках вот этот самый суббах…

Иван замолчал.

Значит, мы даже знаем, как эта штука называется? Это нам покойник успел сообщить? Интересно, до смерти или после? Вот сейчас возьмет и заржет инквизитор прямо завравшемуся Александрову в глаза. И это будет странное зрелище — ржущий инквизитор такого ранга. Почти такое же странное, как и хохочущий дьявол.

Ведь наверняка знает, что четки были у Ивана при поступлении в изолятор. Или не знает? Ну его! В конце концов, он даже не пытается выглядеть правдоподобно, значит, Ивану тоже можно не стараться.

— И вы взяли на память? — чуть улыбнулся инквизитор.

— Можете назвать это суеверием, но в засаде я уцелел чудом… Мы, опера, верим в приметы, обереги и даже сглаз. Исповедуемся, получаем наказания, но все равно таскаем счастливые рубашки, брелоки, камешки и прочую ерунду…

— Получали, — со странным выражением сказал инквизитор.

— Что, простите?

— Получали. Исповедовались. Получали наказания. В прошедшем времени. Хотя о наказаниях можно и в настоящем. И в будущем. — Улыбка то появлялась на губах инквизитора, то исчезала. — Я бы с интересом послушал ваш рассказ о привычках и приметах Ордена Охранителей, но, боюсь, вам нужно отдохнуть, а мне — поработать.

— И еще, — добавил инквизитор, когда Иван встал и пошел к двери. — Вам ведь сослуживцы передавали подарок? Такую тяжелую сумку?

— Да.

— И она сгорела?

— Да, а что?

— Возьмите взамен другую в шкафу возле двери. — Хозяин кабинета указал пальцем с таким выражением, будто отправлял войска в бой. — Полагаю, вам пригодится.

Иван открыл дверцу, взял сумку с длинным наплечным ремнем и оглянулся на инквизитора.

— Удачи вам, — сказал начальник Канцелярии. — До вашего отъезда мы уже не увидимся.

В сумке была земля.

Иван смог удержаться и не проверял содержимое сумки, пока не сел в поезд. Но в купе все-таки поставил сумку перед собой на столик и открыл.

Земля.

Красноватая высушенная земля в небольших пластиковых пакетиках, грамм по пятьдесят в каждом.

Полная сумка. На каждом пакетике — бирочка, небольшой картонный прямоугольник. Земля из Святого Города, гласила надпись.

Такие точно пакеты всучивали бродячие торговцы реликвиями во всех городах Земли наивным людям. Только на этих пакетиках, на каждой бирочке стоял штамп Объединенной Инквизиции. И это значило, что Иван — очень обеспеченный человек. Даже если не принимать во внимание его сбережений, командировочных и подъемных с премиальными. Деньги в разных странах были разными, а земля из Иерусалима была валютой универсальной.

Можно было этому радоваться. Можно было не обращать на это внимания.

Это ничего не меняло.

То, что так и не произнес вслух Круль, что так и не смог сказать даже себе самому Иван, все равно оставалось единственно возможным объяснением.

Там, возле дороги, Ивана хотели убить не галаты. Там были свои, из Конюшни. Пусть не те, кто знал Ивана лично. Может, из нового пополнения, прибывшего, пока Иван сидел в Изоляторе. Это не важно. Важно то, что теперь Иван не может доверять никому. Совершенно.

Его хотели убить. И он не знал — за что. Не мог даже представить. Возможно, кто-то решил, что Иван обладает некоей информацией, способной… Не отринувшие, Токарев перед смертью мог убить его, но оставил в живых. Не предавшиеся и Ад, они как раз Ивана защищали. Не Инквизиция… Эти могли просто не выпустить Ивана из Канцелярии. Или из Иерусалима. Они ведь его спасали.

Апокалипсис.

Иван прислушался.

Колеса выстукивали это странное слово. Апокалипсис. Апокалипсис.

Все просто. Нужно узнать, что это такое. Нужно найти старую Библию. Прочитать и понять.

Это так просто. Нужно убраться подальше от Иерусалима и его хитросплетений, успокоиться, расслабиться и просто прийти в себя.

Хотя сидеть в купе и пялиться в темное окно и на тени, проносящиеся за ним, тени и пятна света, россыпи желтых огней и полосы непроницаемого мрака — удовольствие не так чтобы очень…

Вот ведь выпустили Ивана, разрешили покинуть Изолятор, а все равно свободы не получалось. То Круль отконвоировал к засаде, причем в наручниках, то пришлось торчать с ним же в каюте, а потом даже снова вернуться в одиночку. Теперь вот трясется Иван в купе, и только боль в боку напоминает ему, что не все его покинули в этом мире. Не все. Сломанные ребра, например, с ним.