— Мы и сообщили. Астуриасу сообщили, когда он в батальоне был. Он сказал, что разберется. И умер. Нам сказали, что влез в пьяную разборку с чужаками, размирял, а мы так решили…

— Убили его, — сказал второй. — И нас бы убили. Если бы мы остались — точно убили бы… А тут мы узнали, что приедет новый Инквизитор… Вот и решили…

Пуля ударила в бетонную стену сарая, пробив дыру и подняв в воздух тучу белой пыли. Иван пригнулся. Вторая пуля ударила в стену, третья. Пулеметчик бил одиночными, стараясь, видимо, не зацепить Ивана.

Можно было броситься вперед, в клубящуюся белую пыль, в надежде, что это остановит стрельбу, но это было бы почти самоубийством.

Иван шарахнулся в сторону, повернулся и побежал в ту сторону, откуда летели пули, надеясь, что если попадет на линию огня, то стрельба прекратится.

— Прекратить! — кричал Иван, размахивая руками. — Прекратить.

Пулемет замолчал. Иван двинулся через поле, тяжело передвигая ноги в грязи и матерясь. Все сейчас прекратится. Все. Сейчас. Прекратится. Он ткнет в морду отупевшему от гарнизонной жизни майору свое волшебное удостоверение, потребует…

Он не успел додумать эту свою мысль, правильную и конструктивную. Справа и слева ударили два пулемета. Два гребаных крупнокалиберных пулемета. С дистанции в сто метров. Две коротких очереди, для пристрелки, а потом…

Иван повернулся лицом к сараю и замер, беспомощно опустив руки. Сарай исчез, превратился в груду обломков, которую длинные пулеметные очереди продолжали ворошить, как ворошат зерно на токах. Огненные пунктиры трассеров влетали в облако пыли и гасли. Лишь одна или две пули ушли рикошетом, светлячками вылетели вверх.

Пулеметы все еще стреляли, все еще перемолачивали обломки, дробили, словно старались стереть бетон в порошок, а темные фигурки солдат двинулись редкой цепочкой сразу с трех сторон, вдоль линий, прорисованных в холодном воздухе трассирующими.

Только когда солдаты подошли к тому, что раньше было сараем, почти вплотную, пулеметы замолчали, и затрещали автоматные очереди.

Сволочи, прошептал Иван. Какие сволочи…

Кто-то подбежал к Ивану сзади, схватил за рукав, Иван вырвался. Его схватили снова, попытались завернуть руку за спину, но Иван вывернулся и ударил. Потом еще раз. Он очень хотел достать пистолет и выстрелить, но ему было некогда — несколько человек одновременно навалились на него.

Почти целую минуту Иван держался на ногах, потом поскользнулся и упал. На него навалились сверху.

Кто-то ударил по ребрам, и старая боль полыхнула с новой силой. Иван закричал от боли и ярости, и его отпустили.

Несколько секунд Иван возился в грязи, пытаясь найти опору. Возился бы и дольше, но тут кто-то схватил его за воротник куртки и помог встать.

— Александров?

— Александров, — подтвердил Иван.

Глаза были залеплены жидкой грязью, Иван попытался ее стереть, но руки и рукава были не чище. Кто-то вытер Ивану лицо. Кажется, платком.

— Привет, — сказал кто-то. — А мы ждали…

Иван оглянулся на голос, прижимая руку к горящему огнем боку.

— А, — сказал Иван. — Майор… Ненадолго ты майор, майор… Я тебе, сука, лично погоны пообрываю. За сокрытие. И за убийство.

— Само собой, — сказал майор. — Как допрыгнешь, так и оторвешь… Ехал бы ты в Новый Иерусалим, господин Старший Исследователь. Скажи спасибо, что это именно я у пулемета был, другой кто мог бы и зацепить тебя, не представившегося. Если вдуматься — у меня такая потрясающая возможность была… Эх… Бойцы, проводить господина инквизитора до моей машины и проследить, чтобы он доехал до места назначения.

— Тебя как зовут, майор? — спросил Иван.

— Ильей меня зовут, господин Александров. Ильей Ильичом Зайцевым. Смешное сочетание, не находишь? У деда было чувство юмора, согласись. Ну, и у бати, само собой. Легко запомнить, чтобы в рапорте не напутать. Я завтра все равно собирался быть у Патриарха, вот и пересечемся, пообщаемся.

К плечу Ивана кто-то осторожно прикоснулся.

— Ладно, — сказал Иван, — пересечемся.

Без угрозы сказал. Почти совсем без угрозы.

В машине Ивану стало совсем плохо. Водитель гнал «козла», не обращая внимания на ухабы и ямы, то ли стараясь наказать брата Старшего Исследователя за неуважительный разговор с комбатом, то ли чтобы выполнить приказ того же комбата как можно быстрее.

Боль в поврежденных ребрах уже даже и не беспокоила Ивана — просто терзала, рвала в клочья, до темноты в глазах и до тошноты. Какое-то время Иван крепился, потом застонал и потребовал, чтобы машина остановилась.

— Есть тряпка большая? — спросил Иван у водителя. — Большая, чтобы я мог обернуть ее вокруг туловища.

Водитель полез под сиденье, покопался и достал свернутый полотняный мешок.

— Сойдет, — кивнул Иван и прямо поверх куртки туго обтянул свои ребра. — Закрепи чем-нибудь, хоть булавкой, хоть иголкой…

— Замерзли? — спросил водитель, застегивая на повязке булавку.

— Ребра у меня сломаны, — буркнул Иван. — И не вашими придурками, а чуть раньше. Если бы не это, я бы вам насовал…

— Может быть, — буркнул солдат. — Плохому танцору…

Он попытался на ходу пару раз поймать колдобину правым колесом, но Иван пообещал, что пристрелит урода, пообещал таким голосом и таким искренним тоном, что водитель сбросил скорость, и дальше «козел» ехал без особых рывков и скачков.

Иван даже и не разглядел домов того самого Нового Иерусалима, тупо смотрел перед собой, сцепив зубы, чтобы не стонать. Остановив машину, водитель посмотрел на него, ожидая, что Иван выйдет, потом сообразил, что совсем плохо Инквизитору, выскочил сам и скрылся в здании. Через пару минут вернулся в сопровождении двух крепких парней в белых халатах. Парни быстро, не спрашивая, вынули Ивана из машины и почти внесли на высокое крыльцо.

— Я сам… — пробормотал Иван, пытаясь нащупать ногами ступеньки, но санитары были неумолимы.

Ивана доставили к лифту, потом по коридору в кабинет. Там осторожно усадили на стул и вышли. С минуту Иван сидел один, потом в кабинет вошел мужчина средних лет. Белый халат на нем был отутюжен и накрахмален.

— Ну-с, что тут у нас? — спросил врач.

Иван рассказал, не вдаваясь в подробности. Упал, сломал, а тут вот разбередил.

Доктор смотал с Ивана мешок, бросил на пол, потом попросил раздеться и встать. И убрать пистолет, если не трудно.

Иван молча поставил пистолет на предохранитель и положил на стул поверх одежды.

— Значит, так, — сказал врач, осторожно пощупав ребра Ивана. — Молодцом. Продолжайте в том же духе, и трещины в ребрах станут переломами. И, если повезет, переломами открытыми. Сломанные ребра так забавно торчат из разорванной кожи… Такое милое сочетание кроваво-красного и белого… А на изломе ребра даже немного напоминают минерал. А еще иногда сломанные ребра не кожу рвут, а легкие. Тогда у пострадавшего появляется такая восхитительная пена на губах, с кровью, с пузырьками воздуха…

Непринужденно болтая, врач обработал бок Ивана чем-то холодным, туго обмотал бинтами и вкатил укол в вену.

— Но, с другой стороны, вы живы, и это уже неплохо… Если бы у нас погиб второй Инквизитор подряд, то, боюсь, это немного испортило бы реноме не только клинике, но и всему Новому Иерусалиму. Вы, кстати, откуда?

Врач сел за стол, достал несколько листов бумаги и ручку.

— Я могу одеваться? — спросил Иван.

— Если можете — одевайтесь. Если не можете — не одевайтесь. Вы ведь свободный человек, — ответил врач. — Так откуда вы прибыли в наши места?

Иван вдохнул, выдохнул, закрыв глаза. Боль начала отступать, но особо шевелить рукой не хотелось. Иван набросил на плечи куртку и сел на стул, переложив пистолет на колени.

Доктор терпеливо ждал с милой улыбкой на лице.

— А вы сами, доктор, часом не из Говнюков будете? — спросил Иван.

— Что?

— Не из Говнюков, спрашиваю, будете? — Иван улыбнулся, попытавшись скопировать улыбку доктора.