На маленьком клочке пергамента той же рукой, но торопливо и небрежно написано:

«Если желаешь приобрести нашу благосклонность, это послание положи в раку св. Стефана под покрывало и без промедления отправь такое же послание от своего имени в Сен-Жиль, дабы положено оно было в киворий св. Эгидия. Такое же послание с верным апокризиарием отправь ко всем подчиненным тебе монастырям и по другим монастырям. И да будет ведомо всем вам, в том числе и тебе, что никаких возражений на сказанное мы, епископ Тулузский, не потерпим. И еще твердо помни, что ныне, когда еретическая ржавчина, с одобрения его святейшества папы Гонория, уничтожается огнем, ныне — смерть и жизнь во власти языка».

Хаит, царице всей Нагаранны, шел у тридцать второй год, когда в сражении с одним из беспокойных племен, населявших Гаулан, погиб ее отважный супруг. О Хаит говорили в народе, что она добра и сострадательна к бедным, и потому вся Нагаранна с радостью признала ее правительницей, хотя в обычаях того времени редки были случаи добровольного вручения царской власти слабой женщине.

Два года ее царствования протекли мирно и благополучно. Путем торговых договоров удалось заключить мир с Мидией, Ликией и Педазосом, беспрерывные войны прекратились. Но в третий год дыханием восточного ветра занесло в Нагаранну неведомую болезнь, от которой погибло множество народа. С того времени царица Хаит охладела к делам государства, замкнувшись в размышлениях о суетности жизни. Страной же стал управлять ее маг Умбадара.

Печальная и тоскующая, бродила Хаит по своему дворцу, и ничто не могло заполнить пустоту, выжженную в ее сердце холодом рассудочности. Перестали ее занимать и дворцовые интриги, к которым чувствовала склонность еще с одиннадцати лет, когда сделалась супругой покойного царя.

Тщетно старался маг Умбадара развлечь ее разными зрелищами, для чего из далеких стран приглашал людей, обученных искусству смешить. Маски фигляров очень быстро наскучили ей, и неизбывная тоска давила ее по-прежнему.

Преданный маг напрягал все усилия своего старого мозга, чтобы найти интерес для нее в жизни, и пробовал даже посвятить ее в тайны сложной науки о влиянии планет на судьбы людей. Но первые же уроки еще более убедили Хаит в непостоянстве вещественного мира и, изнемогая под тяжестью мыслей, жаливших, как скорпионы, она затосковала сильнее прежнего.

— Не послать ли, госпожа моя, — спрашивал ее Умбадара, — быстроногих гонцов в страну Ароматов или страну Пунит, чтобы привезли они благовонных курений?

— Нет, добрый Умбадара, — отвечала Хаит, — не надо. Благовонные курения не излечат тоски моей.

Маг скорбно опускал седую голову и огорченно вздыхал.

Случилось так, что прислуживавшая Хаит рабыня-эфиопка заговорила однажды о живых радостях материнства и замечталась о будущих своих детях. Хаит жадно выслушала ее и вдруг затрепетала от восторженного безумия: никогда она не была матерью. В ту же ночь рабыня тайком привела к ней в опочивальню стройного юношу. До самого утра пробыл он у царицы и покорно, как женщина, делал то, что она приказывала.

Судьба, однако, не была благосклонна к Хаит и ни этот юноша, ни все остальные, кого выбирала для нее рабыня-эфиопка, не дали ей изведать сладкого счастья стать матерью: бесплодие ее было отмечено роком.

Зато тайные встречи, тревога ожиданий и опьяняющая власть первых слов разбудили в ее сердце неутолимую жажду настоящей любви, которой Хаит еще не знала. И вот, почувствовала она, что долго отыскиваемый смысл жизни был, наконец, найден: полюбить и быть любимой.

— Добрый Умбадара, — сказала она однажды магу, — добрый Умбадара, я хочу узнать настоящую любовь.

Умбадара был стар, и любовные утехи уже казались ему ненужным пережитком прошлого. Но, как опытный царедворец, он соразмыслил, что лучше ему подыскать ей любовника, нежели ждать, пока она это сделает сама.

Он радостно кивнул ей головой и торопливо ушел от нее, точно сейчас же хотел исполнить ее пожелание.

Но не так понял тоскующую Хаит старый маг. Он уже забыл, что такое настоящая любовь, и думал, что, окружив Хаит красивыми юношами, даст ее томлению верный исход. Он упустил из виду, что хоть и пахли губы Хаит миррой, нарумянены были кончики ее пальцев и благоуханны были следы ее сандалий, но время отняло у нее безжалостно то, что одинаково ценно и для царей и для смертных. Как и все женщины ее страны, в тридцать семь лет она уже была стара, и никакие снадобья не могли сгладить ее морщин. Не загорались у юношей глаза при ее появлении, и хотя избирала она для любви наиболее достойных из них, но скоро убедилась, что одни любили ее из страха, другие по долгу, третьи — ради карьеры и богатства.

И в тиши душных ночей, когда воздух был недвижен и напоен зноем, неслышно выходила Хаит из своей опочивальни и прокрадывалась на маленький дворик, где журчали водометы.

Тут, предаваясь пышным мечтам, вслух называла она себя голубой птичкой, зарей утренней и предвечерней звездочкой. Никогда никто так ее не называл, и уху ее было приятно слушать, как звучат ласковые слова.

Случилось далее так, что маг Умбадара в тщетных поисках развлечений для Хаит задумал, как это делалось многими из властителей, созвать из разных стран опытнейших и лучших рассказчиков. К тому времени умом царицы Хаит от неустанных мечтаний овладели украшающие жизнь вымыслы, и план Умбадары показался ей занятным. Она дозволила ему отправить гонцов во все страны к северу и востоку, чтобы объявить о своем желании, а в посланиях, которые были даны гонцам, повелела указать, что тому, кто расскажет самую короткую сказку, будет щедрая дана награда: яшмовый ларец, покрытый рубинами, в нем 24 золотых кольца, семь лазоревых камней, что привозятся купцами из страны Элам, и драгоценный скарабей, предохраняющий от злых сил. Так говорилось от имени Хаит, царицы всей Нагаранны.

Много месяцев спустя прибыли гонцы, а вместе с ними и рассказчики. Было их семь.

Окруженная свитой и прекрасными юношами, ласково принимала их царица Хаит, сидя на троне из золота и слоновой кости, как это было предписано обычаем.

Первый рассказывал об одном муже, который прежде, чем стать человеком, был растением, рыбой, птицей и, наконец, зверем. Предчувствуя близкую смерть, ибо уже был насыщен днями, он все же возроптал, и в молитве, обращенной к богам, напомнил им о том, что еще не был насекомым.

Выслушав сказку, Хаит улыбнулась. Прочие же выразили одобрение неудержимым смехом, который перепугал всю рыбу, находившуюся в водоемах.

Второй говорил об одном философе из города Феста, внезапно уснувшем в то время, когда поучал своих многочисленных учеников вечным истинам. Он проспал шестьдесят семь лет, и, когда проснулся, продолжал свою речь с того самого слова, на котором остановился. Слушатели встретили его речь насмешками, а его самого назвали обманщиком. Нашелся даже такой, который занес над ним нож. До самой смерти философ не мог понять перемены, происшедшей в людях, и упорно продолжал учить своей истине, не догадываясь, что за шестьдесят семь лет она превратилась в ложь.

Третий, четвертый, пятый и шестой рассказали истории не менее поучительные. Слушая их, царица Хаит забывала о своей запоздалой жажде любви и улыбалась.

Седьмой сказал так:

— Был я на острове Ази, пробирался к Родосу, был в стране ахеян и данайцев, доходил даже до далекого Гадира, где много свинца и серебра. Всюду имеются люди, искусно умеющие рассказывать, и множество чудесных историй узнал я от них и мог бы тебе передать, повелительница. Но ты непременно хочешь самую короткую, а, стало быть, самую значительную историю. Изволь.