— Чтоб об этом — никому! — гаркнул грозно, обведя свое воинство суровым взглядом. Бойцы закивали головами, как болванчики…

Переехав через рельсы на железнодорожном переезде, направились к штатлагу около станции. Там уже всё закончилось: с вышек капает на землю кровь расстрелянных часовых; там, где их застала смерть, в разных позах валяются трупы охранников; многострадальная казарма охраны вновь раскурочена 37 и 20мм снарядами… У ворот лагеря стоят пленные и настороженно смотрят на бойцов, вставших цепью перед воротами… Автоматы на плечах, но руки касаются цевья: вскинуть автомат и полоснуть очередью могут за пару-тройку секунд… Напряжённая тишина висит над пленными и бойцами: пленные, видимо, пытались поговорить, но — в ответ тишина. Вылез из кабины Бюссинга, направился к воротам. Бойцы расступились, разойдясь в стороны: они знают что я сейчас скажу…

— Товарищи пленные… Толпа колыхнулась, заволновалась…

— Товарищи бывшие пленные. Ну вот другое дело — этого я и добивался — есть контакт. — Спецназ СССР провёл успешную операцию по захвату станции Берёза; уничтожению гарнизона станции и вот… — вашему освобождению… — закончил первую часть речи…

— А почему нас не освобождают? — выкрикнул кто то из толпы… Медленно обвёл всех стоящих внимательным взглядом. Что такое? Среди стоящих я не увидел аур трусости, хитрости, предательства… Невероятно! Хотя… Тех, кто хочет выжить любой ценой и согласен работать на немцев уже забрали отсюда: рабочие руки, да ещё добровольные, в городе всегда в потребности. Ладно — продолжим…

Дом, милый дом…

— Прежде решим один вопрос… Вам даётся выбор: первое — кто хочет остаться в лагере и служить немцам — пусть отойдут к дальней стене: слово командира что им ничего за это не будет.

— Нет здесь таких! — выкрикнул молодой парень лет двадцати пяти. Не из политруков ли? Нет — у тех аура другая…

— Тогда тот, кто не хочет сражаться с немцами, а хочет уйти сам куда то — отойдите к дальней стенке…

— И таких здесь не имеется! — опять этот энергичный ответчик…

— У меня принято каждому отвечать за себя! — упёр взгляд в глаза крикуна — а отвечает за других тот, кому я дал такое право!

— Виноват товарищ капитан! — изобразил стойку неугомонный — но к чему зря время терять: не здесь таких — все об этом знают! Надо обозначить свое отношение к этому умнику:

— А вот это мне решать, а не тебе лейтенант — обрезал его я. У того глаза стали удивлёнными — откуда я узнал, что он лейтенант: знаков различия на нём не было, а без них как определить?…

— Тогда простой выбор: тот, кто хочет бить врагов в моём подразделении остаётся у ворот, а те, кто хочет это делать не в моём подразделении — сами: отходят к дальней стенке… Тот, кто готов драться вместе с моими бойцами, став одним из них — уедет со мной. Те, кто останется — забирают оружие немцев; продукты; все, что понадобится из ранцев и уходят в лес… Мы сами по себе — они сами по себе… Не спешите — подумайте. Пару минут…

— А как драться с немцами товарищ капитан? Опять этот неугомонный. Но вижу — тема для многих интересная…

— Драться?… — задумался я — драться с удовольствием! — ухмыльнулся в лицо лейтенанту. — А для того, чтобы так драться — придётся этому научиться. И это будет нелегко, а очень даже трудно! Но возможность выжить после этого в войне сильно возрастёт! Тот, кого я возьму, а возьму я не всех, кто захочет… — продолжил я, глядя в глаза лейтенанту — попадает в группу рекрутов. Пройдя один курс подготовки переходит в разряд новичков… В боевых действиях участвуют только стажёры и бойцы — следующие группы… Демонстративно глянув на часы повернулся и отошёл к броневику. Бюссинг стоял на маленьком взгорке, так что я видел, как тоненькие цепочки потянулись к дальней стенка Выждал две минуты, подошёл к воротам, окинул взглядом тех, кто не ушёл — остался, отмечая тех, кого я не возьму, не смотря на их согласие и желание… Подошел к воротам, в смущении сдвинул пилотку на лоб:

— Совсем забыл сказать: командиры у меня, не взирая на звание, начинают только с командира отделения — это в лучшем случае. А некоторым и отделения не даю — служат как рядовые… И наоборот: у меня два сержанта на ого-го каких должностях! В общем: кто что делает и умеет, тот за то и получает. И никак иначе! И ещё! — взгляд мой стал жёстким — не все, кто попадет — останутся: ленивые, хитрые, трусливые и хитрожопые у меня не задерживаются!

— Ну это всё не про меня! — воскликнул неугомонный лейтенант. Оставить его, что ли, здесь — мелькнула в голове ленивая мысль: как пример для остальных… Лейтенант, видимо что то почувствовал:

— Виноват товарищ капитан! Это наверное от волнения — как перед экзаменами… А так я смирный… — вокруг негромко рассмеялись…

— Ну что ж — товарищи бойцы и командиры… Раз с распределением разобрались — прошу на выход по одному тех, кто идёт служить ко мне: теперь я буду проводить отбор… Пленные выходили через открытую створку ворот; я проводил селекцию — отбор… Кого то останавливал, спрашивая специальность; кого то из остановленных заворачивал обратно; кого то заворачивал, ничего не спрашивая… Подъехал грузовик с сопровождением — Бюссингом: не всё ещё спокойно на дороге… Так что лучше перебдеть, чем недобдеть — лучше прослыть живым перестраховщиком чем мёртвым героем-пофигистом…

В полевой кухне, готовящей для охраны, каша уже готова, осталось только подогреть: угли ещё не потухли, пока мы штурмовали лагерь и вели разговоры… Вышедшие пленные разделились на две группы: наши и «не наши»… На столы с грузовика сгружались тарелки с ложками, взятые из столовых, хлеб, сахар, колбаса, масло… Колбаса и масло — для своих… Кружек, даже с теми, что привезли не хватало, поэтому глянув на ауры — нет ли больных, ставили большие чашки с чаем и рядом кружки: зачерпнул сладкого чая, выпил — дай выпить другому… Антисанитарно? А как напоить сразу полтысячи человек?

Лёгкий перекус и наши 512 человек, отправились на станцию, о оставшиеся — около шестидесяти человек, начали потрошить всё, что осталось в лагере, в том числе и мёртвых немцев… Вот так — суровая проза войны: сам по себе — сам себя и обеспечивай! На станции всё идет уже привычным ходом, правда разгрузки эшелонов не наблюдается, но они уже стоят готовые к отправке. Во всех учреждениях, работающих на немцев — работники под охраной. Пленные немцы — заперты в пустой склад… Подъезжал к одному немецкому учреждению; проводил разделение: пришедшие служить добровольно; по принуждению или обстоятельствам… «Добровольцев» выводили и, иногда под плачь, уводили в ближайшее пустое место: склад, здание, подвал… Сами виноваты…

В управе — вроде нашего горисполкома, наткнулся на шум, крики, оскорбления в адрес моих бойцов, стоящих угрюмо, но выполняющих приказ: никого не выпускать! Появление нового лица, да ещё и начальника, было встречено новой волной «народного» гнева! На меня обрушился поток упрёков, претензий, оскорблений! И стандартное — Мы вас кормили, дармоедов, а вы нас бросили под немцев! Стоял молча, смотрел скучающе, слушал…

Крики стали стихать: что надрываться, если это не действует… Видя, что крики результата не дают бабы — они и кричали, попёрли на меня и бойцов с целью — прорвать линию обороны… Пора и нам перейти к активным действиям. Рявкнул так, что все вздрогнули:

— ТИХО! В таких случаях важно СЛОВО! Крикни я — Молчать! и на меня тут же набросились бы — А ты нам рот не затыкай! А так — все тут же замолкли, глядя настороженно…

Упёрся взглядом в самую крикливую: ага — доброволец! Чует вину и хочет выскочить отсюда под шумок, а там ищи ветра в поле! Громче всех — Держи вора! — кричит именно вор, стараясь увести погоню и внимание по ложному следу! Вот с тебя, голубушка и начнём «разбор полётов» вашей «тёплой» компании!

— Ты когда меня кормила и чем — я что то запамятовал? Баба растерялась… — А может ты кого то из моих бойцов кормила — так покажи пальцем, не стесняйся!