Белая девка может появиться и в лесу, выгоняя оттуда пришедших драть лыки крестьян. «„Давай, говорю, Лавруш, подерем етта лык!“ Он отошел эдак в сторонку от меня, срубил березу, дерет сибе лыка, я тоже. Вдруг как закричит во все горло! Еле-еле пришел в себя и говорит: „Пришла, говорит, ко мне девка, высокая, белая, косы распущены, да как схватит меня рукой за галстук (шарф) и галстук сорвала“. Я посмотрел, а у ево на шее пятно большущее багровое… „Ну, говорю, Лавруш, побежим скорие домой, это леший с нами шутит, щобы чево худова не сделал, видно, березняк-ать – это ево“» (волог.).

В окрестностях Семипалатинска рассказывали, что в одном из курганов у Иртыша скрыт, по преданию, клад: «Иногда по ночам над этим курганом появляется белая женщина на белом коне. Кладом никто из людей не воспользовался».

Женщинами в белом нередко представляли болезни: «Есть люди, утверждающие, будто видели, как в полночь в избу входила женщина в белой одежде и, пройдя по избе, неизвестно куда исчезала; или же останавливалась перед кем-либо из семейства и пристально, долго на него глядела. На другой день этот человек заболевал» (воронеж.) 〈Селиванов, 1886〉.

Полисемантичный (как и весь круг «мерещущихся» и одновременно принимающих женское обличье персонажей – см. МАРА, РУСАЛКА) образ белой женщины все же наиболее устойчиво соотнесен с предзнаменованиями судьбы – неудачи, болезни, смерти.

Предвестником несчастья в поверьях русских крестьян может быть и мужчина в белом одеянии. На Терском берегу Белого моря записаны рассказы о появлении в лесу высокого человека в белом, с лентой через плечо. Он предсказывает встреченному в лесу крестьянину близкую войну и гибель.

В крестьянских рассказах конца XX в. белая женщина чаще все же не преследует человека и даже не вступает в разговор, а плачет или причитает либо просто стоит неподвижно как некий явленный знак грядущей беды (иногда подобным образом описывается появление Богородицы, также вещающей бедствия, перемены).

БЕ́ЛАЯ ЗМЕЯ́ – старшая над змеями; змея – хранительница кладов.

Белая змея – «всем змеям змея, живет, окруженная множеством змей». В Архангельской губернии верили: убивший такую змею получает возможность видеть клады и сокровища.

БЕЛУ́Н – добрый домовой. Белобородый, в белом саване и с белым посохом, он является с просьбой утереть ему нос и за это сыплет носом деньги 〈Даль, 1880〉.

БЕ́ЛЫЙ ВОЛК, БЕ́ЛЫЙ ЦА́РИК – волк, наделенный особой магической силой; царь над волками; леший, принимающий вид волка; лесной «хозяин», царь; оборотень.

«Гляжу – волчиные стада, а с ними белый волк» (смолен.).

Волк в поверьях – исконный властитель, «хозяин» зверей. Белизна волка подчеркивает его исключительность: это «старший» среди волков, лесной царь, оборотень. Царь волков (или «лесовой, принявший волчиный вид») – «бел как снег». «Если этот волк бросается на человека, то и все волки на него бросаются… При встрече со стадом волков нужно поклониться до земли белому волку, и волки не сделают никакого вреда» (смолен.) 〈Добровольский, 1908〉. В рассказе, записанном на Русском Севере, белым волком становится колдун-оборотень.

Промысловики Сибири наделяли сверхъестественными свойствами черных и белых волков, так называемых князьков 〈Зеленин, 1936〉, «являвшихся исключением на фоне преобладающей серой масти. Крестьянин, убивший такого волка, старался никому не говорить об этом. Некоторые тайком сохраняли у себя шкуры таких волков – князьков или выродков, так как считалось, что это приносит счастье (человек, хранящий шкуру, становится как бы совладельцем магической силы, которой обладал волк)» 〈Громыко, 1975〉.

БЕ́ЛЫЙ ДЕ́ДУШКА – дух, обитающий в лесу; леший.

В верованиях крестьян Олонецкой губернии белый дедушка – добрый, праведный лесной дух. Это «седовласый мужчина высокого роста, с головы до ног закутанный в белые одежды». Он «делает только добро и помогает людям. К нему чувствуют особое благоговение и страх, редко произносят его имя».

В быличке Новгородской губернии леший – «высокий старик в белой одежде» – не столь доброжелателен и милостив. Отыскивающая пропавших телят колдунья повествует о нем так: «…по сторонам его стояли два мальчика одинакового роста и в белой как снег одежде. Он грубо спросил меня: „Что тебе нужно?“ Я испугалась и хотела бежать, но бежать было некуда: вокруг меня стоял тын… Я упала подле него. Сама не помню, как ночью вернулась в деревню…»; «После свидания одного теленка нашли в поле живым, а другого мертвым: леший убил его за то, что колдунья, вызывая дедушку, срезала вершину дерева правой рукой, а не левой. Белые мальчики и были терявшиеся телята» (Новг., Белоз.) 〈АРЭМ〉.

Белый цвет одежд, волос, шерсти, традиционно приписываемый лешему в разных районах России, утверждает его принадлежность к иному миру (скорее всего – к миру покойников-предков).

С образом «хозяина леса в белом» соотнесен, вероятно, и образ появляющегося в лесу предсказателя в белых одеждах (мурм.). Образ «властителя в белом» получил развитие в легендах и заговорах. Так, в заговорах упоминается «белый муж» или «белый царь», нередко ассоциируемый со святым Егорием. «Едет святой Егорий, сам бел, конь бел, шапка бела и рукавицы белы» (арханг.); «Помолись истинному Христу, белому царю Егорью Храброму» (костр.). Подобно лешему, святой Егорий – «хозяин» леса, зверей, «волчий пастырь». Многозначный белый цвет характеризует лесных владетелей не только как «иных, потусторонних», но и как «истинных, всесильных».

О лешем – «старике в белом» – рассказывают повсеместно. Свидетельства об исключительно добром белом дедушке единичны. Обычно леший двойствен, он может быть и добрым, и злым.

БЕРЕГИ́НИ, БЕРЕГЫ́НИ – мифические существа, которые упоминаются в древнерусских историко-литературных памятниках.

Вера в берегинь («живущих на берегу»? «оберегающих»?) была, по-видимому, распространена в Древней Руси. Об этом неоднократно (и, конечно, с осуждением) говорится в различных сочинениях отцов церкви. «Одна из вставок в „Слове о том, како первое погани кланялись идолам“ приписывает восточным славянам веру в берегынь. В слове, носящем сходное заглавие, но обозначенном именем Иоанна Златоуста, говорится: „…и начаша жрети… упирем и берегыням…“ – и далее: „…и рекам, и источникам, и берегыням“» 〈Кагаров, 1913〉. По утверждению Е. В. Аничкова, «требы упырям и берегиням» – «ядро древнерусских верований» 〈Аничков, 1914〉.

Судить о том, что представляли собой берегини, по достаточно отрывочным свидетельствам трудно. Часть исследователей видит в берегинях «предшественниц» русалок или отождествляют их с русалками. Такое предположение небезосновательно: берегини определенно связаны с водой; им, по-видимому, подвластны и некоторые существенные стороны жизни людей (см. РУСАЛКА).

Одна из трактовок образа берегини принадлежит Д. К. Зеленину. «Поскольку русалки часто появляются на берегах рек, постольку название берегинь было бы к ним приложимо. Но в народных говорах название это неизвестно. Судя же по контексту речи, под „берегинями“ в слове (имеются в виду два древнерусских поучения, известные по рукописям XIV–XV вв. – М. В.) разумеются скорее не русалки, а весьма близкие к русалкам сестры-лихорадки. „Оупирем и берегыням, их же нарицают тридевять сестриниц“ (Слово св. Иоанна Златоустого). „И берегеням, их же нарицают семь сестрениц“ (Слово св. Григория). В числе семи и тридцати сестер представляются русскому народу весьма близкие по всему к русалкам лихорадки, коим приносят жертвы в реку» 〈Зеленин, 1916〉. Согласно народным верованиям, вода – традиционное местообитания лихорадок и многих других болезней. Поэтому можно допустить, что в контексте древнерусских поучений берегини – «непосредственные прообразы» сестер-лихорадок либо наделены властью над недугами.