— Чем пахнет? — строго спросил посетитель.

Хозяйка наклонилась, понюхала и улыбнулась посетителю:

— Ничем не пахнет.

— Смертью пахнет, — сказал посетитель и, стукнув кулаком по столу, закричал:

— Говори, старая вобла, где прячешь нигилистов?

По тону хозяйка сразу определила служебную принадлежность посетителя и заныла плаксивым голосом, прикладывая батистовый платочек к глазам:

— Не знаю я никаких гилистов. Тут дви людыны жилы, чоловик с жинкой, и обое дворяне.

На вопрос, куда делись, хозяйка отвечала, что две недели назад неожиданно выехали, заплатив за месяц вперед, потому что зимой постояльцев найти очень трудно. Куда уехали, она не знает. Посетитель продолжал стучать кулаком по столу и кричать. Вконец перепуганная хозяйка отвечала сбивчиво и невпопад, но в предъявленной ей фотокарточке опознала свою жилицу. Что касается мужа жилицы, то хозяйка сказала, что он «на личность такий чернявый» и любит апельсины.

— С бородой? — спросил Судейкин (а это, конечно, был он).

— Та воны уси с бородами.

— Кто «уси»?

Хозяйка сказала, что приходили еще несколько человек, но надолго не задерживались, в поведении их ничего подозрительного не замечалось.

— Був ще одын жидочек, — сказала хозяйка. — Приихав з малым чемойданом, а уезжав з велыким. Чижолый був чемойдан.

— Откуда ж ты знаешь, что он был тяжелый? — насторожился Судейкин.

— Та це ж кажному выдно! Он нес його, на бик перехилявся. А потим у другу руку визьме, на другий бик перехиляется. Я у викно дывылась и ще подумала: чи золото вин несе, чи шо?

Впоследствии Георгий Порфирьевич Судейкин выяснит, что под именем Семена Александрова скрывался член Исполнительного комитета «Народной воли» Михаил Фроленко, тот самый Фроленко, который, устроившись надзирателем в Киевскую тюрьму, вывел из нее среди бела дня сразу трех опаснейших государственных преступников: Стефановича, Дейча и Бохановского, тот самый Фроленко, который принимал участие в дерзкой попытке освобождения революционера Войнаральского, тот самый, который впоследствии… Впрочем, впоследствии выяснится многое. Выяснится, что роль жены Александрова исполняла Татьяна Лебедева, тоже член Исполнительного комитета, что жильцом меблированных комнат на Екатерининской улице, который любил апельсины, был не кто иной, как Николай Кибальчич. А пока Георгий Порфирьевич был доволен и малым и, возвратясь к себе в кабинет, достал опять синюю папку и дописал к совсем еще небольшому списку фамилий Фигнер: «она же Иваницкая».

То, что так хотел знать капитан Судейкин, знал задержанный под Елисаветградом Григорий Гольденберг.

Он знал, что Исполнительный комитет только что организованной партии «Народная воля», приняв решение о цареубийстве, немедленно приступил к делу. Предполагалось, что царь из Крыма отправится пароходом в Одессу, а уже из Одессы поездом в Петербург. Поэтому именно Одесса и была избрана первым пунктом. Фигнер, уехав в сентябре из Петербурга, вместе с Николаем Кибальчичем держала теперь нелегальную квартиру на Екатерининской улице, где Кибальчич изготовлял динамит. Фроленко и Татьяна Лебедева устроились на железную дорогу. Здесь они должны были произвести подкоп, заложить динамит и взорвать царский поезд. В ноябре в Одессе появился Гольденберг. Он привез известие о том, что царь поедет из Симферополя и в Одессу не заедет, взял динамит и повез в Москву, но по дороге был арестован. Вторым местом намеченного покушения был Александровск. Здесь под видом купцов Черемисовых, желающих открыть кожевенное производство, поселились Желябов и Анна Васильевна Якимова.

Им помогали рабочие Иван Окладский[12] и Макар Тетерка. В ноябре на четвертой версте от Александровска были заложены две мины с магнезиальным динамитом.

16 ноября (этого уже не знал и Гольденберг) из Симферополя приехал Андрей Пресняков и сообщил, что царский поезд проследует через Александровск 18 ноября.

18 ноября Желябов, Окладский, Пресняков и Тихонов выехали в поле в телеге, на которой лежала гальваническая батарея и спираль Румкорфа. При приближении царского поезда они соединили провода, идущие от мины, с батареей. Как только поезд подошел к тому месту, где была заложена мина, Желябов соединил концы проводов, но взрыва почему-то не произошло, и поезд благополучно проследовал дальше.

Теперь вся надежда была на Москву. Именно здесь, а точнее, на третьей версте Московско-Курской железной дороги под видом супругов Сухоруковых поселились Лев Николаевич Гартман и Софья Львовна Перовская. Из купленного ими дома Лев Гартман, Степан Ширяев, Александр Михайлов, Николай Морозов и некоторое время Гольденберг в течение двух месяцев вели грандиозный подкоп. Работали в невыносимых условиях, стоя, а иногда и лежа в ледяной грязи. Осень была дождливая, подкоп заливало, приходилось вычерпывать тысячи ведер воды. А наверху, в доме, дочь бывшего петербургского губернатора готовила пищу и держала при себе револьвер. В ее обязанности входило, если ворвется полиция, выстрелом из револьвера взорвать бутылку с нитроглицерином и похоронить всех под обломками. Несмотря на то что все делалось своими руками, на сооружение подкопа было потрачено около сорока тысяч рублей.

Вечером 19 ноября 1879 года от взрыва мины потерпел крушение поезд, с большой скоростью подходивший к Москве. Но это был не тот поезд, к встрече которого так долго готовились супруги Сухоруковы и их гости. И третья, труднейшая попытка окончилась неудачей.

О взрыве под Москвой Вера узнала из газет, а потом уже подробно от товарищей.

Покуда дотошный Георгий Порфирьевич Судейкин наводил о ней справки, она жила тут же, в Одессе. После несостоявшегося здесь покушения Фроленко, Лебедева и Кибальчич уехали из города, а она только перебралась на другую улицу. Исполнительный комитет поручил ей вести пропаганду среди здешней молодежи.

Некто Батышков, крестьянин Олонецкой губернии, вот уже несколько месяцев служил в Зимнем дворце столяром. Он был искусный мастер, и ему поручали самые сложные работы, даже в царской столовой. Столяр работал добросовестно и с удивлением наблюдал окружающую его жизнь. Пока император пребывал в Ливадии, в столичном дворце царил неслыханный беспорядок. Если через парадные двери могли пройти только самые высокопоставленные лица, да и то лишь после тщательной проверки, то через черный ход проходил кто угодно, пользуясь малейшим знакомством с любым из слуг. Во дворце процветало воровство: слуги тащили вино и другие припасы из царских погребов и прямо здесь устраивали праздники, свадьбы и просто попойки. Воровство здесь было настолько общепринято, что и Батышкову пришлось подворовывать, чтобы не навлечь, на себя подозрений. Вскоре он стал здесь совсем своим человеком, к рождеству ему было выдано сто рублей премии, а жандарм, следивший за столярами, узнав, что новый столяр холост, делал к нему всяческие подходы, желая выдать свою дочь за хорошего человека. Если бы жандармы потрудились проследить, с кем Батышков встречается вне дворца, они могли бы сделать весьма любопытные наблюдения. Они могли бы выяснить, что скромный столяр встречался с государственным преступником Квятковским. Именно у Квятковского Батышков получал динамит. После ареста Квятковского Батышков стал встречаться с другим человеком, которого называл Тарасом. Они встречались, и Тарас при каждой встрече передавал Батышкову новую порцию динамита. Батышков каждый раз был недоволен, требовал еще.

— Хватит, — однажды сказал Тарас. — Уже почти четыре пуда.

— Мало, — настаивал Батышков. — Нужно еще.

— Нужно, — сказал Тарас, — думать о людях. Там солдаты, они ни при чем. Лишних жертв нам не надо.

— Надо! — Батышков сердился, и румянец пылал во всю щеку, — Надо, чтоб было наверняка. Так ахнуть, чтобы на всю Россию.

— Хватит, хватит, — успокоил Тарас. — Хватит и на Россию, и на Европу. Когда ждать?