— Тяжело холостому-неженатому, — бормочет Дробанюк. В другой раз он бы охнул при виде всего этого, но сейчас ему не до повышенных эмоций. — Горяченького никто не сварит ему…

— А мы привыкши, — с елейной улыбкой произносит Ярозубов, отвечая этим на подковырку. Затем жестом подбадривает Дробанюка. — Тащи побольше на стол, загрызать будем…

Дробанюк выкладывает на стол и балык, и икру, и консервы — все, что попадается под руки, и они с Ярозубовым по-варварски отламывают пальцами, откусывают зубами, зачерпывают хлебными горбушками, обходясь без ножей и вилок.

— Воспрянул ты, Леша, вижу, — с набитым ртом говорит Дробанюк. Затем показывает глазами на закуски — Выбился, значит, в хироманты?

— Какие еще хироманты? — недовольно возражает Ярозубов. — Я экстрасенс, понимаешь ли ты, что это такое?

— A-а, не все ли равно, — скептически хмыкает тот.

— Я биотоками лечу, био-токами! Разница как между небом и землей.

— Развелось вас таких сейчас — как собак нерезаных…

— Да таких, как я, если хочешь знать — единицы. А то и меньше, — сердится Ярозубов. Он сосредоточенно жует, размышляя, что сказать дальше. — Если не в единственном роде.

— Ну в каком же единственном? — искренне возражает Дробанюк. — Вон в Ростове, говорят, один дед практикует, в Донецке есть…

— То шарлатаны, — презрительно скривившись, говорит Ярозубов. — Невежественные проходимцы. Как правило, без образования. А я — профессиональный врач. Наряду с биотоками я применяю рентген, иглоукалывание и гипноз. Такое уникальное сочетание и дает уникальный эффект… Именно поэтому я как экстрасенс произвел, так сказать, экстрасенсацию! Только смотри, не ляпай, где не следует, — предупреждает он Дробанюка. — Я-то практикую неофициально, исключительно по личным просьбам, в виде дружеских услуг… Через ассистентку вынужден, как видишь, клиентов отбирать.

— Не бойся, ты меня не первый день знаешь, — успокаивает его Дробанюк.

— Первый не первый, а помнить надо об этом. А то меня в два счета с больницы кышнут.

— Эх! — при напоминании о больнице тяжело вздыхает Дробанюк.

— У тебя что — неприятности? — спрашивает Ярозубов. — A то ты сегодня как с креста снятый.

— Когда их не было, этих неприятностей? — безотрадно машет рукой тот.

— Развеяться надо, — советует Ярозубов. — Это я тебе как экстрасенс говорю. Любовница у тебя есть, Котенька?

— Развеяться-то можно, и любовница найдется. Да ведь завтра-до снова идти на службу горб гнуть, — делает прозрачный намек Дробанюк, пока что воздерживаясь от откровений. — Это если бы неделька была свободная под рукой…

— Ты хочешь, чтобы я тебе больничный на недельку сделал, так? — спрашивает Ярозубов, пронизывая его своим гипнотическим взглядом.

— Ну, если это несложно… — старается побеззаботнее говорить Дробанюк.

— Несложно только языком размахивать без надобности, — отрубывает Ярозубов. — Я ведь рентгенолог и к больничным доступа не имею. Как ты, например, к выписке стройматериалов — ну, там кафеля, линолеума, сантехники. Но я, если тебе надо, — разобьюсь, а сделаю. Усек?

— Усек, конечно, — кивает Дробанюк, с облегчением отмечая, что не напрасно он осторожничал насчет своих плачевных делишек. Ярозубову что-то от него надо, и, кто знает, как бы обернулось все, если бы тот узнал, что кресло под ним рухнуло. На недельку бюллетень он бы, может, и раздобыл, но требуется-то ведь на месяц. Неделька — слишком маленький срок для сглаживания острых углов, особенно в борьбе с такими отъявленными бульдогами, как Бязь и Поликарпов.

— Словом, Котенька, можешь считать, что больничный уже у тебя в кармане, — заверяет Ярозубов, глядя на Дробанюка все тем же испытующим взглядом гипнотизера. — На недельку или поболе?

— На недельку — вот так, — показывает на горло тот. Раньше времени раскрывать свои карты Дробанюку не хочется.

— С понедельника?

Дробанюк сжимает гармошкой кожу на лбу, показывая, будто задумался над тем, удобно ли с понедельника. Затем, соглашаясь, не очень решительно машет рукой.

— Пусть будет с понедельника. Хотя и не с руки… Срочных дел накопилось — вагон и маленькая тележка. Но — из принципа надо похворать, — грозится кому-то Дробанюк, устремляясь независимым взглядом куда-то в пространство, сквозь стены. И объясняет, как бы извиняясь, что лезет со всякими пустяками в душу: — Понимаешь, Леша, я со своим управляющим поцапался малость, он у нас без году неделя, еще не в курсе, а кое-кто и рад воспользоваться моментом, чтобы попытаться бочку на меня столкнуть…

— Бывает, — с пониманием кивает Ярозубов. И вдруг, снова проникая в самую душу своими темными зрачками, отчего Дробанюку становится неуютно, с явным намеком на что-то известное ему говорит — А если, Котя, тебя выгонят с работы — не тужи. Пристройся где-нибудь сторожем или безответственным дежурным, чтобы сутки на работе — трое дома, и выращивай себе розы на здоровье.

— Шутишь? — недоверчиво спрашивает Дробанюк, потрясенный проницательностью Ярозубова. Может, он не только лечит своими биотоками, но и мысли может распознавать на расстоянии? С этим хиромантом надо быть поосторожнее. Что-то в нем все-таки есть.

— Только отчасти, — насмешливо отвечает тот. — Ты только представь себе миллион, миллион, миллион алых роз — и все по рублю за штуку?

— Почему ж так дешево? — с мрачной иронией спрашивает Дробанюк.

— Сразу видно, что ты не продешевишь, — говорит Ярозубов. — Так что есть прямой смысл персональным розарием обзаводиться.

— Чего ж ты сам не обзавелся? Какое-никакое поле у тебя уже имеется, — поддевает его Дробанюк. — Хоть и био. Внес бы побольше удобрений — и получил бы этот миллион.

— Думаешь, шучу? Взвинчен ты, Котенька, вот и воспринимаешь все под несколько смещенным углом, — похлопывает его по плечу Ярозубов. — А что касаемо меня, то будь спокоен: не обладай я уникальным биополем, я бы наверняка уже обладал бы уникальным полем роз. Впрочем, для души я все-таки заведу себе грядочку-другую… И вот тут-то я рассчитываю на твою помощь, Котенька.

— Удобрениями? — саркастически улыбается Дробанюк. Он никак не поймет, к чему клонит тот. Петляет и петляет, рисует свои узоры…

— Ну, как бы тебе получше растолковать? — рассуждает Ярозубов. — Взял я участочек в пригороде и замыслил небольшой домик соорудить… Нет-нет, Котенька, я у тебя не буду просить ни шифера, ни кирпича, ни даже унитаза. Я попрошу у тебя такую же примерно бумажку, как больничный лист. Она тебе будет стоить ровным счетом ни рублика, как и мне бюллетень, но эта бумажка тоже даст мне право на кое-что. Кстати, тебе-то даже заплатят по больничному — в отличие от меня, бедного, который ни гроша не получит за твою бумажку.

Дробанюк с недоумением смотрит на него: что за бумажка?

— Пустяковая, — объясняет тот. — Мне нужны квитанции. Липовые, конечно. Будто бы я выписал этот самый шифер, кафель и даже унитаз…

Дробанюк в удивлении качает головой: вот так прицел у эскулапа! Далеко метит захлебывающийся в «Наполеоне» хиромант! Дробанюк чувствует, как все поры его тела, весь он до мозга костей заполняется жгучей завистью к этому везунчику в идиотском бархатном халате промотавшегося аристократа. Ну, почему он, Дробанюк, должен идти ко дну, а вот этот вальяжный Леша-Лешенька прет на самую верхотуру благополучия?!

— А что за домик ты хочешь построить? — спрашивает Дробанюк, облизывая пересохшие от волнения губы.

— Не решил пока. Теряюсь в проектах… — скромненько роняет Ярозубов, упиваясь впечатлением, которое он производит на Дробанюка. — Видел недавно у одного скромного завмага домишко на садовом участке — вроде ничего. В русском старинном стиле, наподобие теремка. Резные наличники, кукошники, фасад на манер боярских хоромов. Ну, и к тому же два этажа, не считая нулевого, где гараж и сауна. Причем, входишь в сауну, точнее — открываешь дверь, а тебе в физиономию фейерверк! — цветомузыка, она автоматически включается. Как ты считаешь, Котенька, стоящий ли проект? Что ты мне, как друг, посоветуешь? Мне ведь домишко нужен с учетом профиля. Прием там буду вести. Кабинет специальный оборудую, стены декорирую пластиком и фольгой, чтобы оградить клиентов от магнитных завихрений извне… Следовательно, потребуется и комната ожидания с камином и баром, где белочка будет учет вести, истории болезней заполнять… Да и гараж придется на два бокса сделать. Пациенты, надо полагать, будут приезжать на личном транспорте. Не бросать же им машины на улице без присмотра и на виду, верно? А въезд во двор — галлерея из винограда, и по обе стороны — розы, розы, розы…