— Кого ты привел?!

— Будь Спок, Идуня, — обороняется тот. — Это декорация. Ты лучше поинтересуйся, сколько у него сберкнижек. Да он подпольный миллионер, как пить дать.

— Пока что пить давать надо забулдыге, — чеканит та.

После рюмки армянского коньяку Дробанюк жадно набрасывается на закуску, а Ида Яновна сразу же отрезает от ароматного гуся увесистую ножку и кладет на тарелку гостю. Но Обыгалов сидит не прикасаясь ни к салатам, ни к ножке.

— Виктор Петрович! — удивленно уставляется на него Дробанюк. — Ты почему не вкушаешь?

— Пробуйте гуся, должен быть вкусный, — с напряженной любезностью добавляет Ида Яновна, пораженная этой невоспитанностью.

— Мгэ-гэ! — несколько смущенно прокашливается Обыгалов. — Я — это… после первой… мгэ-э… не закусываю.

— А-а! — с радостной облегченностью восклицает Дробанюк. — Так это поправимо! Идуня, ну-ка замени нам эти интеллигентские микрососуды. Дай нам, как старым школьным корешам, по истинно народному наперстку… Да, да, эти самые, — одобрительно говорит он, когда жена приносит с кухни стограммовые стопки.

Не успевает Обыгалов опрокинуть одну стопку, как Дробанюк тут же наливает ему вторую. Лишь после этого гость начинает кое-как ковыряться вилкой в закусках, а гусиную ножку, понюхав, кладет на тарелку, даже не попробовав. Зато на глазах веселеет, и когда Дробанюк в своем очередном тосте снова напоминает о старой школьной дружбе, Обыгалов вдруг нетерпеливо стучит по столу, не давая договорить.

— Врешь! — говорит он и с вызовом уставляется на Дробанюка.

— Как врешь? — ошарашенно моргает тот.

— А я вот тебя не помню!

— То есть как? — никак не может прийти в себя Дробанюк. — Я ж тебе сколько по математике подсказывал…

— Опять врешь! — обличительно прицеливается вилкой на него Обыгалов. — У меня с математикой завсегда все было в порядке…

— Постой, а Викентий Матвеевич!.. — приподнимается в возмущении Дробанюк. — Ты ж никак не мог выучить, сколько будет дважды два, вспомни!..

Обыгалов презрительно кривится.

— А че Викентий Матвеевич? Ну, делал для него обслугу. По адресу. Дважды два, толкую ему, у нас, в обслуге, одиннадцать, усек? А иногда и поболе. Потому как наценка! Согласился — как миленький… А вот тебя я не помню, — снова тычет он вилкой в Дробанюка. — Могу клятву дать.

— Ну что ты, Котя, упрямствуешь? — вмешивается в спор Ида Яновна. — Может, человек действительно не помнит? Главное, что вы оба помните Викентия Матвеевича. Значит, надо по-новому дружить и встречаться..

— Во, во! — с одобрением воспринимает это Обыгалов. — Дама — в точку. Все хотят со мной дружить, заводят связи.

«Скотина»! — багровеет Дробанюк от этой беспардонности.

— Всем я, Обыгалов, нужен, — продолжает тот, тыча на этот раз вилкой на себя. — Потому как обслуга! Сделай то, сделай это. Сделай срочно зеленый горошек! А если завоза нету? Сделай из собственного резерва, потому что у Крючка завсегда завоз. Сделаю, кому нада!

— Вот именно, — с кислым энтузиазмом поддерживает Ида Яновна.

— Конечно, конечно, — вынужден согласиться и Дробанюк. Хотя внутри у него все полыхает.

— А жлобов не уважаю! Не уважаю! — пристукивает вилкой по столу для пущей убедительности Обыгалов. — Если хорошая обслуга, то и дважды два должно быть как положено, верно? Вот такая сейчас математика!

— Это уже как положено, обязательно, — поспешно заверяет его Ида Яновна. — Мы, например, никого никогда не обижали. И вас, Виктор Петрович, не обидим.

— А я и не позволю себя обижать! — с вызовом стучит вилкой тот. — Я сам кого хошь обижу, если нада! А ежли…

— Так и должно быть, — перебивает его Дробанюк, до которого наконец дошло, что гость слишком захмелел и вряд ли дает себе отчет о собственных словах. — Лучше выпьем еще!..

— Котя-я! — пытается удержать его Ида Яновна.

— Нет, нет, мы еще по граммулечке!.. — настаивающе произносит Дробанюк и наливает Обыгалову полную стопку, себе — на донышке. — Мы должны как следует отметить встречу…

Через несколько минут гость выходит в туалет, и Ида Яновна, не скрывая недовольства, упрекает мужа.

— Кого ты привел?

— Не волнуйся, это та еще птица. Наводит тень — разве не видишь? Ты слышала, как он насчет дважды два? То-то же…

— Ой, что-то не верится, что он большой человек. Как бы не наоборот.

— А я тебе сразу сказал: простой большой человек. То есть большой маленький… Тут свои нюансы. Вот сейчас я про балычок и икорку намекну и посмотрим… Только еще стопку ему подсуну, и он окончательно расколется…

Появившегося Обыгалова Дробанюк встречает радостным возгласом.

— К столу! Разве мы не мужчины, верно? Разве мы не школьные корешки?

— Э-э, — загораживается рукой от стола Обыгалов. — Мера! На сегодня влил!

— Как — ты отказываешься? За дружбу? — делает безмерно удивленное лицо Дробанюк.

— Норма! — поднимает ввepx палец тот. — Пора на отстой…

Как ни уговаривает его Дробанюк, Обыгалов отказывается. И тогда не выдерживает Ида Яновна.

— Да что ты пристал, как с ножом к горлу?! Видишь — человеку пора домой. Лучше проводи его…

— Дама — в точку, — замечает Обыгалов. — Я пойду…

Охая и ахая, Дробанюк идет за гостем в прихожую и уже там — отступать дальше некуда — решается намекнуть насчет балыка и икорки.

— А может, на посошок? И загрызнем. Конечно, насчет балыка или там икорки у нас на этот раз пробел… Это товар по твоей части…

— О! — поворачивается к нему Обыгалов. — Хорошо, что напомнил…

Сердце у Дробанюка замирает в радостном предчувствии.

— Ты, кажись, насчет какого-то большого начальника говорил… Ну, который в гостях у тебя был?..

— A-а, да! — утвердительно кивает Дробанюк. — Начальник главка. Фигура! Большой человек.

— Во, во! — подхватывает Обыгалов. — А я — маленький.

— Ну уж! — подобострастно хмыкает Дробанюк.

— А могу стать большим. Ежли ты поможешь.

— Я-а? — удивляется Дробанюк.

— Пусть твой начальник замолвит словечко где нада, чтоб мне на развоз отпускали продукт повышенного спроса. Ну, балык, икорку…

— A-а… А что, тебе н-не дают их? — заикаясь, выговаривает Дробанюк, с ужасом воспринимая смысл просьбы.

— Если б давали!.. — обиженно цедит Обыгалов, грозя кулаками кому-то невидимому. — Так пусть твой начальник похлопочет, ладно! А я уж тебе завсегда сделаю, ежли надо будет.

Он протягивает на прощание свою детскую ручонку. Дробанюк механически жмет ее и долго еще смотрит в дверь, за которой тот скрылся. Когда же он поворачивается, перед ним, грозно подперев руки в боки, вырастает Ида Яновна.

— Ну, что скажешь? — уничтожающим тоном спрашивает она. И дает мужу звонкую пощечину. — Вот тебе за большого человека. Вот тебе за маленького, — бьет она по другой щеке. — Вот тебе за обоих сразу!..

Гневное выражение на ее лице сменяется гримасой страдания, и Ида Яновна, всхлипнув, уходит в спальню.

Безропотно снесший все это, Дробанюк еще долго стоит в каком-то оцепенении. Потом идет в зал, садится за стол и, залпом опрокинув полстакана коньяку, свирепо вгрызается в гусиную ножку, которую взял с тарелки Обыгалова. «Хорошо, что хоть гусь целый остался, — думает он, со злостью пережевывая мясо. — Да и я тоже хорош гусь… Это же надо — какого-то алкаша за стоящую птицу принял!..»

ДЕСАНТ

робанюк на ощупь находит на тумбочке у изголовья часы и дергает за шнурок торшера. Половина четвертого, кошмар! Никогда еще он в такое петушиное время не просыпался по доброй воле, а теперь вот — пожалуйста. Да, собственно, какая тут добрая воля? Довели до бессонницы, а может быть, и до инфаркта…

При мысли об инфаркте у Дробанюка внутри все обрывается, и он, плотно приложив к сердцу ладонь, чутко прислушивается, не дает ли оно сбой. Но сердце стучит довольно равномерно, и тогда Дробанюк, не веря этому, нащупывает на руке пульс и сверяет толчки в вене с бегом секундной стрелки на часах. На первый раз выходит шестьдесят пять — подозрительно мало, и он считает снова и снова, с некоторым разочарованием убеждаясь, что обмана тут нет. И тогда Дробанюк приходит к выводу, что не помешало бы измерить давление — может, в нем вся загвоздка? Иначе откуда бессонница, если сердце тарахтит вроде бы ритмично, да и пульс никуда не торопится?