— Мужчина, так бы с самого начала и говорили, — упрекает его прозрачно-звонкий голосок, — подождите, его пригласят, если он на месте.

Через несколько минут в трубке раздается покашливание, потом лобовой вопрос:

— Чего?

— Это я, Дробанюк! — радостно кричит Дробанюк. — Так ты меня подождешь в шесть? Уговор помнишь?

— А-а, — несколько разочарованно произносит тот.

— Слушай, Витек, если я малость подзадержусь, ты жди меня. У меня в пять совещание, понимаешь, а вдруг затянется? Я, конечно, попытаюсь смыться вовремя, но сам знаешь, как бывает иной раз. Ты меня обязательно дождись, хорошо? Там супруга такое понаготовила — закачаешься!

— Я в семь кончаю, — раздается в ответ.

— Вот и хорошо. Значит, обязательно встретимся. Жди!..

Когда Дробанюк выходит из телефонной будки, автомобильная колонна, чихая и натужно гудя от малых оборотов, уже кое-как движется, а грузовик с полунемым рыжебровым папашей сумел отъехать метров на сто. Дробанюк вприпрыжку догоняет его, на ходу вскарабкивается в кабину.

— Хух! — выдыхает он и расслабленно откидывается на сиденье, вернее — пытается это сделать, поскольку кабина слишком тесная — совсем не то, что в легковом автомобиле, например в «Волге» двадцать четвертой модели. Дробанюк закрывает глаза, пытаясь отвлечься от всего окружающего: папаши с его светло-рыжими ежиками над впалыми щеками и вечно дымящейся сигаретой, забивающей легкие до тошноты, трясущейся впереди бесконечной очереди разногабаритных автомобилей, от телефонной будки с прозрачно-звонким девичьим голоском в трубке, оставшейся где-то позади, от пропыленной, несмотря на февраль, кабины, в которой надо сидеть сгорбившись. Дробанюку хочется собраться с мыслями, сосредоточиться на главном, прикинуть предстоящее на сегодня стратегически, панорамно, как оказал бы Ухлюпин, но что-то мешает ему, что-то раздражающе завихряет мысли. В беспомощности он раскрывает глаза, взгляд натыкается на спидометр грузовика, напоминающий циферблат часов, и Дробанюк, холодея от ужаса, осознает, что безнадежно опаздывает на совещание. Он смотрит на часы — так и есть, уже почти половина пятого, и теперь что-то надо придумывать в оправдание. Дробанюк косится на рыжебрового папашу, но тот невозмутимо дымит своей сигаретой, перебрасывая ее из одного уголка рта в другой — такого бирюка бесполезно подгонять. Да уже и смысла спешить, пожалуй, нет.

Рыжебровый папаша, будто чувствуя, что сейчас мысли Дробанюка заняты им, вдруг поворачивает к нему голову — на безмятежном лице его по-прежнему нечто вроде пренебрежения. Дробанюку от этого становится не по себе, а безмятежность шофера кажется теперь враждебно-пугающей, чреватой какой-то неясной угрозой. Прикидывая, как поубедительней оправдаться по поводу неявки на совещание, он никак не может отделаться от ощущения, что заодно надо подстраховаться и от рыжебрового свидетеля. Но — обстоятельства! Этот черепаший грузовик, неприметный магазинчик на глухой улице из домишек частного сектора — что тут придумаешь путевого?! Остается одно — проехать куда-нибудь подальше, до первого попавшегося общественного здания, до учреждения с телефоном, оттуда позвонить в приемную и что-нибудь такое выдать секретарше, чтобы та предупредила в нужном духе управляющего. А заодно замазать этим маневром глаза рыжебровому папаше.

— Давай пока, давай! — подбадривает Дробанюк шофера. — Еще немного, и мы на месте…

А сам впивается взглядом в неказистое строеньице, мимо которого они как раз проезжают — тот самый заветный магазинчик, где тресковая печень. «Да, умеют жить некоторые!»— вздыхает Дробанюк. Кому, какому контролю взбредет в голову, что сюда, в эту развалюху, течет умело направленный ручеек дефицита?!

Они еще долго трясутся по колдобинам этой окраинной улицы, пока, наконец, не попадается на глаза строение погабаритнее частных домов, с несколькими вывесками у входа.

— Стоп, папаша! — дает команду Дробанюк. — Приехали. Можешь двигатель не выключать — я буквально минуту-другую, поскольку опаздываем на совещание. Согласуем пару цифр — и порядок…

Дробанюк подхватывает свой желтый, представительный портфель и, скользнув взглядом по вывескам — «Отделение связи», «Сберкасса», «Опорный пункт охраны общественного порядка» и каким-то еще, уверенно поднимается на крыльцо, поворачивает в коридоре не раздумывая направо и, постучав в слегка приоткрытую дверь, по-хозяйски протягивает на ходу руку молоденькому лейтенанту милиции, сидящему за столом.

— Рад приветствовать. Зам управляющего Дробанюк.

Лейтенант в смущении пытается взять под козырек, но Дробанюк, по-отечески взяв его за плечи, с должным усилием усаживает на место.

— Что вы, сидите, пожалуйста, сидите. Я— сугубо гражданский человек, хотя и вроде подполковника по должности, если перевести на вашу субординацию. — И, протягивая руку к телефону, спрашивает: — Можно воспользоваться?

— Конечно, — подвигает аппарат тот. Лицо у лейтенанта совсем юное, большие голубые глаза лучатся искренностью. — Что-нибудь случилось? — спрашивает он.

— Абсолютно ничего в смысле серьезных происшествий, — успокаивает его Дробанюк.

«Наверное, только вчера из школы милиции», — думает он. Дробанюк набирает номер приемной управляющего и, по-свойски подмигнув лейтенанту, расплывшемуся в доверчивой улыбке, говорит:

— Але, Зоечка? Это Дробанюк. Ты меня слышишь?.. Я звоню из больницы, из регистратуры, тут целая толпа, шумят…

Дробанюк снова подмигивает лейтенанту, но тот на этот раз не только не улыбается, а, напротив, сжимает свои пухленькие девичьи губы в подобие жесткой складки. «Шерлок Холмс ты мой зелененький, — снисходительно расценивает это Дробанюк. — Сразу видно, что ты жизнь учил только по учебникам…»

— Зоечка, в пять у шефа совещание, а я только пятый на очереди к терапевту… Да, да, неожиданно так схватило, даже не успел предупредить, на такси — и в больницу… Да ничего, я думаю, особого, а все ж на случай чего провериться не мешает, верно? Вот молодчина, ты так и пере…

Договорить Дробанюк не успевает. Вскочивший вдруг со стола лейтенант, едва не столкнув его неловким жестом и буквально спикировав лицом в телефонную трубку, срывающимся от возмущения голосом кричит:

— Неправда!.. Он врет, Зоечка! Он не в больнице! Он в милиции!

Отшатнувшийся в испуге Дробанюк смахивает со стола телефонный аппарат, и тот со звонким треском сваливается на пол. Машинально подхватив его, Дробанюк выпрямляется и, поставив на место, отступает на шаг от стола — как бы на безопасное расстояние.

— Вы что себе позволяете?! — с гордым негодованием произносит он. — Я этого так не оставлю! Я на тебя напишу начальнику УВД!

— Пиши куда хочешь! — Голубые глаза лейтенанта пылают такой ненавистью, что кажется, из них вот-вот полетят настоящие искры.

— И напишу! — кричит Дробанюк уже в дверях. — Не отплюешься и не отмоешься, понял? Мне поверят, мне! У меня, может, и свидетели есть!

— Ах ты, гад ползучий! — с перекошенным лицом выскакивает из-за стола лейтенант. — Вон отсюда! А то — на пятнадцать суток!..

Но Дробанюк уже в коридоре. Он быстрым шагом выходит на улицу и направляется к поджидающему его грузовику. В тот момент, когда он открывает дверцу кабины, на крыльце появляется лейтенант.

— Я б таких за нарушение общественного порядка раньше хулиганов привлекал! — кричит лейтенант. — Прохиндей! Ловчила!

Нервно захлопывая дверцу, Дробанюк торопливо бросает рыжебровому папаше:

— Паняй! Вишь — как бушует товарищ! А почему — правда не нравится! Цифры ему наши не нравятся. Да и хлебнул уже, наверное. Тут, на периферии, с утра начинают…

Вскоре они подъезжают к магазинчику. Дробанюк еще метров за двадцать до него делает озабоченное лицо.

— Продмаг, что ли? — рассуждает тот вслух, косясь на шофера. — Ты тормозни на минуту. Я что-нибудь к ужину прихвачу… А то потом некогда будет.

Дробанюк входит в магазинчик. Здесь всего три покупателя. На ходу бросив продавщице: «Я из горторга. Директор здесь?», Дробанюк решительно приоткрывает перегородку, ведущую в подсобное помещение.