Он уже подходил к двери — с огромной надеждой, что в последнюю секунду профессор остановит его и скажет что-то напоследок, и Хейдену не придётся возвращаться в общежитие с тяжелым грузом в душе от своих чувств к МакГрегору, и тот словно услышал его мысли.
— Постой, Хейден! — крикнул он, подрываясь со стула и подскакивая к студенту. Последний чуть не рухнул на пол от неожиданности, когда поворачивался.
— Вы что-то хотели? — хоть и дикая боль окутывала его душу, Кристенсен, подавляя в себе слёзы, но всё же не скрывая любопытства, заглянул профессору в глаза.
И Юэн молча достал из кармана небольшую связку ключей и протянул Хейдену. Тот вопросительно на них посмотрел. Прежде чем он успел задать хоть какой-либо вопрос, МакГрегор выдал:
— Это ключи от моей квартиры. Теперь они твои. Мой дом — твой дом, и ты можешь приходить ко мне, когда захочешь. В любое время дня и ночи я приму тебя.
Хейден нарочно пытался скрыть слезы, накатывавшие на его глаза, пока Юэн преподносил ему столь ценный подарок. А затем он, не сдерживая своих чувств, уткнулся профессору в грудь, обнимая его, и МакГрегор услышал тихие, едва заметные всхлипывания. Он, погладив Хейдена по волосам, поцеловал его в макушку, успокаивая. И прижал его к себе, поглаживая по спине, понимая, что только он сам способен вытащить юношу из темноты.
========== Часть 23 ==========
Лазурь чистого неба накрывала лужайку, как будто ложась на неё. Возможно, так казалось лишь Энакину. Атмосфера, царская вокруг, дарила ему умиротворение.
Энакин не хотел вспоминать о прошедшем дне. Во-первых, он спал, а сон для того и нужен человеку, чтобы отвлечься. Во-вторых, в последнее время слишком много событий и происшествий легло на него, они окутывали его и поглощали, не давая возможности выбраться.
А ведь он так давно не видел обыкновенных снов. Обычных, где-то странных или забавных, в которых отражались все его эмоции и впечатления, полученные за день — а то и за всю жизнь. В детстве ему всегда снилось что-то хорошее — естественно, он засыпал рядом со своей матерью, в запахе душистого мыла и вкусного теста. Он старался не забывать лицо своей матери, но оно, как назло, пряталось от него в сумерках воспоминаний. Всякий раз, как он возвращался к определённому моменту из детства, он всё реже и реже видел отчётливые черты лица Евы или её голос. И от этого ему становилось невыносимо больно.
А сейчас он лежал здесь, на зелёной лужайке, посреди мягкой травы, прислушиваясь к дуновению ветра и чувствуя, как солнце бросает на землю ласковые лучи тепла. Рядом была Падме; прикрыв глаза от наслаждения и слегка улыбаясь, она наслаждалась свежей погодой. Всё, казалось, так и пропитано умиротворением и спокойствием, пока в душе Энакина бушевала гроза. Как будто сама судьба приказывала ему перестать думать обо всех тревожащих его вещах. Прятала Хейдена под оболочкой Энакина и подавляла все его чувства.
Если бы можно было так легко забыть о той истории, что ему рассказали Джон и Юэн, то раствориться в моменте казалось не таким уж сложным действием.
— Падме? — окликнул он девушку, и та, приоткрыв один глаз, покосилась в сторону Энакина.
— Да? — с любопытством ответила она.
— Могу ли я попросить тебя просветить ещё в один аспект переселения душ?
— Конечно, — хмыкнула Падме. — Спрашивай что хочешь. Считай меня своим личным экскурсоводом.
Энакин тут же вспомнил, как примерно таким же образом Юэн охарактеризовал девушку, и усмехнулся.
— Скажи, возможно ли такое, чтобы человек умер в собственном видении? Что произойдёт в таком случае?
Падме заметно напряглась.
— Почему ты подумал об этом?
— Да так, — Энакин и вправду не знал, что ответить. — Я думал насчёт истории своей мамы. Ведь её прошлые инкарнации погибали. Что происходило дальше?
Падме поудобнее устроилась на траве — так, чтобы видеть перед собой лицо Энакина. Своей фигурой она загородила попадание солнечных лучей на его лицо, отчего тот перестал щуриться и посмотрел на неё.
— Сновидение менялось следующей жизнью, — стала объяснять она. — Это как сериал: ты заканчиваешь смотреть один эпизод, и тебе сразу же подают следующий. Так же случается и с инкарнациями: ты следишь за определённым человеком всю его жизнь, начиная с определённого момента. А затем — ты ощущаешь его последние надежды, сожаления, всё то, что что он чувствовал в момент до… перерождения, так сказать. А затем тебе показывают новую инкарнацию, с самого её рождения. Скорее всего, воспоминания из детства будут частыми, обрывочными, чтобы душа поскорее подошла к основному моменту развития событий, становлению человека.
— Понятно, — кивнул Энакин, хотя сам смутно что понимал.
— Бывает кое-что иное, — добавила Натали. — Человек, понимая, насколько сильно его захватывает жизнь в сновидениях, лично хочет раствориться в ней навсегда. Тогда он, отрекаясь от своей собственной, ломает всю свою временную линию и самолично останавливает своё существование в момент смерти той личности, которой он навсегда посвятил себя.
— И что происходит в такой ситуации?
— Он попадает в отрицательный мир. Мир всего не существующего.
— Аналог загробной жизни?
— Можно и так сказать. Понимаешь ли, в этот мир попадают только отъявленные преступники и подобные самоубийцы. А ещё — те, кто хоть как-то пытался поменять своё прошлое. Ведь от этого зависит ход всей истории. Судьба не позволит изменить в себе даже маленькую, незначительную вещь. Всё должно оставаться на месте. Мы лишь зрители и не имеем права ничего менять.
— А что насчёт будущего? К примеру, я ведь прямо сейчас могу пойти и спрыгнуть со скалы? — предложил Энакин.
— Можешь, — Падме утвердительно и серьёзно кивнула. — Этот наш мир — всего лишь предупреждение от Судьбы, каким он может быть, если мы не предпримем никаких действий в прошлом. Остаётся только одно: гадать, что именно мы должны совершить и какой ценой.
Энакин прикрыл глаза и выдохнул.
— Спасибо тебе, Падме.
В этот момент девушка казалась ему такой мудрой, умной, искренней, доброжелательной и серьёзной, такой идеальной, что он больше не мог смотреть на неё. Свет от её лица был ярче самого солнца, освещавшего планету. Хейден уже не сопротивлялся чувствам Энакина. Потому что он слишком долго сопротивлялся чему-то в принципе. Он улёгся на бок, напротив легла Падме, и так они и лежали, смотря друг другу в глаза и чувствуя, как им обоим нужен отдых.
— Как же я устал, — едва слышно прошептал Энакин, осматривая лицо девушки: её миндалевидные карие глаза, аккуратный нос и розовые пухлые губы. Тонкая белая шея и красивые черты лица.
— Ты не должен сдаваться, Хейден, — ответила уже Натали в обличье Падме.
Энакин грустно улыбнулся и кивнул головой. Как бы это ни звучало банально, он ещё должен выяснить подлинную правду о своей матери и о своём предназначении в будущем. Потому-то он и не должен бросать начатое. Хотя бы ради Евы — ради мамы.
— Падме, я должен признаться кое в чём, — проговорил он, пытаясь не прятать взгляд. — Я не в силе сдерживать чувства и эмоции Энакина, а потому… передаю, что он любит тебя.
Девушка, в радостном изумлении раскрыв глаза, лучезарно улыбнулась, хоть в её глазах и стояли слёзы — слёзы счастья. Она, ласково погладив по волосам Энакина, приблизилась к нему и прошептала:
— Тогда передай ему от Падме, что она тоже больше не может сохранять спокойствие от каждого его взгляда, направленного в её сторону, и голоса, зовущего её по имени.
И она прикоснулась своими устами к его устам, ласково, осторожно ведя рукой по его лицу. Он гладил ее кудрявые локоны и держал её так аккуратно, словно боялся разбить. Энакин никогда не бывал с девушками до этого — ему и запрещалось быть к ним эмоционально привязанными, а сейчас он нарушал этот закон и, вопреки всему, поддался чувствам, не думая о другом мире, тревогах и страхах, наполнявших его душу. Он видел только настоящий момент, и лишь он был живым, насыщенным и ясным, беззаботным и таким сладостным.
