Как оказалось, наши души были связаны. Я говорил тебе, что если люди находятся рядом в одной жизни, то они так и будут продолжать течь в одном потоке и преследовать друг друга вечность, пока не искоренится человечество. А затем — неизвестно, что случится с их душами. Наверняка они будут блуждать в бесконечном пространстве и времени в поиске пристанища. Так вот, душа Евы после её смерти долго ждала меня, чтобы переродиться. Так случается. Хотя в обычных случаях душа сразу же вселяется в тело новорождённого; но если у неё есть крепкая связь с чужой душой, то они навсегда будут вместе. Что бы ни случилось. Возможно, поэтому Ева никак не может отделаться от Адама.

Помнишь ли ты, Хейден, тот момент истории, где после смерти Евы некий добродетель, приютивший её, выдумал открыть лагерь для людей с таким же даром — или проклятием? Это был я. Моя инкарнация обзавелась такой идеей. Это я был тем самым врачом. Такое уж у моей души пристрастие к науке: я либо доктор, либо учёный.

Я пропущу последние несколько столетий и жизней, в которых мы с Евой, не обзаведясь парой или потомством, жили друг с другом, как добрые друзья, испытали только лишь самые искренние преданность и верность. В любом времени и в любом пространстве мы находили друг друга, хотя истинно пытались найти утешение.

Во время текущей нашей с ней инкарнации, двадцать лет назад, мы познакомились с ней, будучи ещё детьми. Я учился в престижной школе, где преподавал мой отец — наверное, лишь потому я туда и попал, — а Ева в то время жила в детском приюте. Ей так и не нашли родителей или достойную семью — по глупой причине: её вид отталкивал всех. Она казалась ребёнком самого дьявола, и, хоть владельцы приюта тщательно пытались скрыть тот факт, что девочка кричит по ночам и страдает от сильнейших кошмаров, один лишь её взгляд, полный испуга, гнева и усталости одновременно, выдавал все, что тщетно хранили в тайне, боясь разгласить под страхом смерти.

Она сбежала из приюта в возрасте пятнадцати лет и, будучи проворной и юркой, не позволяла себе прятаться на улицах и темных переулках, кишащих разбойниками и убийцами. О, её душа подсказывала ей, где лучше прятаться. Девочка знала окрестности достаточно хорошо из-за долгих ночных прогулок, которые совершала, сбегая из приюта, просто чтобы не спать ещё одну ночь. Ева изучила многие подземные ходы, канализации и тайные проходы между зданиями, даже неизвестно когда построенными здесь. Так она добралась до городской библиотеки, где ночами зачитывалась собраниями сочинений всех психологов и докторов, которых только могла найти. Она хотела разгадать свою тайну, тайну своих сновидений, и в один из тех дней, когда она заимствовала книги без разрешения и убегала в подземелья, я застал её ворошащей труды на полках в неистовой панике. Мне было пятнадцать лет, и я, не до конца понимавший, что она делает, так и стоял, опешив и смотря на неё во все свои испуганные глаза с томом квантовой физики подмышкой. Я как сейчас помню: она молча приставила палец к своим губам, прося меня не раскрывать её тайну, и я не раскрыл. Она исповедалась мне, повторяя, что слишком долго искала меня в своей ещё короткой жизни, и я не понимал, о чем она говорит, пока не узнал тайну её снов. Я снился ей более взрослый, и всегда мы проживали всю жизнь целиком. С тех пор ко мне тоже приходили эти видения.

Система сновидений устроена хитрым образом. Мы можем получать их только после определенного момента нашей жизни. Об этом мне рассказала Ева, а затем — Лиам. Когда мы сталкиваемся с чем-то бывшим важным для нас в прошлом, наши обыкновенные сны меняются на видения из другого времени. Я встретил Еву, и мое сознание начало проектировать все мои инкарнации.

Мы быстро подружились с ней. Я не мог испытывать к ней никаких чувств по определенным причинам, а она принимала меня за младшего брата, принимая роль наставницы. Я не говорил о её присутствии руководству и даже предложил жить вместе с моей семьёй — наш загородный дом представлял возможность подселить ещё одного человека. Но она отказалась, уверяя меня, что это лишь принесёт ещё больше проблем.

Когда ей исполнилось восемнадцать, я чувствовал, что потерял её, ибо Адам выследил её среди большого города. Она забыла обо мне, забыла обо всем, что имело для неё значение прежде; она отдалась ему со всей страстью и искренним чувством. Такой отвратительный в её снах, он очаровал её — утонченно, благородно, с бешеной скоростью. Вначале ей казался его настырный взор из-за полок стеллажей в библиотеке (добавлю, что сам я, как только завидел, куда направлен её взор, не замечал в том месте ничего, кроме обыкновенной обстановки); затем она слышала его шаги на улице, а, оборачиваясь, находила глазами полы чёрного пальто из-за угла очередного дома; позже он посылал ей записки, очевидно пошлое содержание которых ей казалось самым чувственным. Он очаровал её. Возвращаясь вечером из школы, я увидел их в свете восходящей луны — такими счастливыми, истинными влюблёнными. В тот момент я окончательно осознал, что лишился своей подруги, своей наставницы и своей сестры.

Я искал её по библиотекам и обзванивал больницы, полицейские участки, господи, я бегал по самым опасным переулкам города, чтобы найти её, там, где она обитала раньше, но я потерял с ней связь. Адам присвоил её себе, чего хотел на протяжение уже нескольких веков. Ева влюбилась в своего худшего врага. Чистая ненависть превратилась в истинную любовь.

О дальнейшей её жизни я могу судить только по слухам, пользующимися популярностью среди переселенцев. Говорят, её дух был замечен неподалёку от нашего лагеря, но это всего лишь предположение.

Я встретил её в твоём сознании, и лишь потому напился так сильно в тот вечер. Прости меня. Я не осознавал, что делал. Я не верил, что дорогой мне человек может оказаться так близко ко мне. Я оплакивал её. Думал, что она мертва. Она утверждала, что, поселившись в твоём разуме, обрела поистине вечную жизнь; спасает тебя от Адама, способного растягивать свои паучьи лапы до близких Еве людей. Она говорила, что тот хочет забраться в твой мозг и заставить своими руками совершить какое-то преступление касательно самой Евы и её отношений с Адамом. Она призналась, что стёрла все воспоминания о себе из моей головы ради моей же безопасности. Битва с Адамом — её битва, и больше никто не должен страдать от сражения, что ведут два разума на протяжении нескольких веков. Возможно, она как-нибудь поговорит с тобой. Возможно. Но ты должен знать, Хейден, что твоя мама всегда с тобой. Она навсегда в твоём сознании. И она спасёт тебя, когда тебе будет больно.

***

Юэн выдохнул, облокачиваясь о спинку стула. В аудитории воцарилась тишина. Удушающая, раздражающая, она, словно одинокая капля воды, билась о твёрдый каменный пол. Хейден не мог выдавить ничего; он даже не мог посмотреть на профессора — каждый взгляд на него напоминал теперь о Еве.

— Разве переселенцы имеют способность поселять свой разум в чужой голове? — прошептал Кристенсен. — Я думал, это срабатывает только с душой.

Юэн грустно улыбнулся.

— Ты забыл, что Ева была одним из самых сильных переселенцев? Она могла проделывать такие трюки, от которых мороз по коже шёл.

«Но я никогда не буду хотя бы немного походить на неё», — подумалось Хейдену, и он, запустив свои руки в немного отросшие кудри, застонал, сам не понимая от чего: то ли от скорби, то ли от осознания услышанной истории.

— Спасибо, что рассказали мне все, профессор, — прошептал он.

— Не за что, Хейден. Береги себя. И не забывай хоть иногда называть меня просто по имени.

Кристенсен с печалью в глазах посмотрел на профессора и кивнул.

— Если тебе удастся поговорить с ней, дашь мне знать? — с надеждой в голосе спросил Юэн. Хейден кивнул.

А затем встал, чтобы удалиться из кабинета. Присутствовать здесь, сидя напротив МакГрегора, смотреть в его синие глаза и слушать сладкий голос более было невыносимо.

— До свидания, Юэн, — его голос дрогнул. — Приятно было с вами увидеться.