Но всё же они присутствовали в моей жизни.
Самый яркий представитель — широкоплечий низкорослый парень, напоминавший собой комод, по фамилии Земо. Его внешность действительно приближала его по внешности к какому-то многоуровнему шкафу: глаза навыкате, выпирающий подбородок, обвисший живот (прошу заметить, обвисший не из-за какой-нибудь болезни, а из-за постоянных перекусов на стороне за счёт украденных им самим денег). Насколько я поняла, этот мальчик обладал низкой самооценкой, раз самоутверждался унижением беззащитных ребят. Этот-то повсюду за собой таскал компанию, состоящую из двух-трёх его одноклассников, таких же грязных, воняющих помоями и грязью мальчуганов, которые не просто пытались запугать всё, что движется, а ещё и отвергнуть от себя — настолько, что их обходили стороной и не подступали к ним ближе, чем метров так на двести. Я часто задумывалась, каково приходилось ученикам в мужском туалете, когда туда заходил Земо. Нелегко, если так подумать.
И однажды, когда я, угрюмая, выходила из класса по окончании последнего урока, держа в голове домашнее задание и направляясь к выходу, я вся была в раздумьях по поводу своих родителей: перекручивала в голове их историю, снова и снова представляя образ двух студентов, которые просто хотели… изменить мир? Остаться вместе и создать семью? Жить счастливо? Всё вместе. Я набрала специальных учебников и книг по психологии в библиотеке, надеясь дома поискать материала, связанного с таким человеческим фактором, как страх, а там, возможно, поинтересоваться, не остались ли какие-нибудь, хоть самые короткие, заметки из газет о моих родителях и их проектах. Вероятно, их статьи публиковались в научных журналах и разного рода справочниках. Если они запомнились такими рискованными и решительными, то мир должен был постараться их запомнить!
С такими мыслями я следовала по коридору со стопкой учебников в руках, смотря исключительно в пол и не думая даже обходить людей, мельтешивших вокруг меня. И так я смотрела долго, очень долго, даже добралась до ворот, ведущих на школьный участок, пока не поняла, что прямо передо мной, внезапно, как цунами, возник Земо и снёс своим выдающимся пузом все мои учебники, отчего те полетели на пол и рассыпались — явно не в том порядке, в каком я их бережно складывала. Парочка из них раскрылась, страницы примялись, загнулись уголки — мне было так больно смотреть на них! Окатив Земо самым гневным взглядом их всех, что накопились в моём арсенале, я с поджатыми от злости губами и продолжая смотреть на него исподлобья, наклонилась, чтобы собрать учебники. Он ухмылялся. Злорадствовал.
«Мне тут птичка нашептала, что у нашей Ванды появились новые родители, — начал он. Я уже подозревала, к чему он ведёт. — Говорят, теперь она живёт в обеспеченной семье. Свой дом в городе, неплохо, правда, парни? — он обернулся к своим дружкам и загоготал. Те загоготали вместе с ним. Стадо баранов, не иначе. — Из грязи в князи. Вот как это делается. Готов поспорить, теперь ноги её не будет в нашем приюте.»
Я уже поднялась и, заручившись учебником, была готова с поворота зарядить им по этому расплывающемуся лицу. Я ещё не говорила, что этот Земо напоминал мне Джаббу? Но как только пособие по психоанализу было готово встретиться с его текучими, как мороженое на солнце, щеками, он выдал последующую свою тираду, от которой мой лоб покрылся испариной, а сердце застучало так быстро, что, наверное, вот-вот выпрыгнуло бы из груди и совместными усилиями мы бы надавали этому гаду за его слова. «Кстати, я видал ту семейку, что приходила за ней. Кажется, у них есть сынок. Ему лет так восемнадцать. Девчонки говорили, что выглядит он привлекательно, но я не знаю, я не специалист по парням, на самом деле. Я вот что думаю: теперь у Ванды появился новый объект восхищения. Эх, а мы-то все думали, как теперь ей придётся без Вижна! Ведь она в нём души не чаяла. А он сбежал от неё. Ну ничего, думаю, новый брат его заменит. У Ванды есть какая-то странная особенность — чувствовать влечение к своим братьям, не так ли? О, кажется, он идёт прямо сюда! Могу видеть его взгляд. Он прожигает насквозь, не так ли?»
Все его слова сливались для меня в единый поток бессмысленных звуков, его длинная, насыщенная, как ему, наверное, казалось, возвышенными словами речь для меня была нечленораздельной, а его хитрая самодовольная ухмылка так и сияла ярче полуденного солнца. Пытаясь не выдавать наворачивающиеся на глаза слёзы я со всей силы замахнулась и ударила Земо по лицу, прямо пособием по психоанализу (простите, дорогие авторы, но я только что показала мгновенную карму одному мальчику, не знавшему о существовании таких простых понятий, как «мораль» и «тактичность»). Я смотрела, как его щёки развеваются по ветру, как в замедленной съёмке, а он прижимается рукой к подбородку, боясь, как бы от подобного удара у него не вылетели зубы. Я сжала губы в узкую трубочку и сделала глубокий вдох, пряча слёзы. Прислужники Земо тут же кинулись к нему, интересуясь, не сильно ли он пострадал (боже, это было жалкое зрелище! Трое долговязых худощавых хамов утешают бедненького мальчика, которому, наверное, первый раз в жизни задала девчонка. Причём не обычная девчонка, а Ванда, та самая, над которой можно было бы хорошенько поиздеваться. Ох, кажется, только что ущемили их чувство собственного достоинства).
Я почувствовала, как кто-то, повторяя моё имя вперемешку со словом «спокойно», оттаскивает меня от парней, и только через пару секунд я заметила, что это был Пьетро. Он пытался угомонить меня, пока я не наделала чего-нибудь безрассудного, о чём потом точно бы пожалела, но я даже при этом вырывалась из его крепких рук, желая хорошенько наподдать хулиганам, от которых страдала вся школа Ещё бы! В следующем году они бы перешли в выпускной класс. Остальные именно в силу их возраста их и боялись. Но я к числу детей, которых можно запугать, более не принадлежала.
Пьетро оттащил меня, крепко держа за подмышки. Во мне вскипала кровь от злости, и, несмотря на все его утешения, мне до сих пор хотелось врезать Земо со всей силы. «Тихо, Ванда, тихо», — повторял брат. Ему легко было говорить! Только что никто не кричал ему прямо в лицо о тайне, которую он пытался скрывать столько лет. Тогда я внезапно осознала, что все вокруг, похоже, узнали о моих чувствах к Вижну. С большой вероятностью он и сам о них знал — я постоянно напоминала себе о его сообразительности.
Пьетро в два счета помог мне собрать упавшие книги, пока я отряхивала школьную форму от пыли и земли. Мои волосы растрепались. Кажется, пока я пыталась ударить Земо, я ещё и прокатилась по асфальту — иначе откуда у меня эти свежие царапины на коленях? Всегда завидовала мальчикам — в их брюках можно было не беспокоиться за внешний вид голых ног.
Пока мальчишки помогали своему предводителю оправиться от самой сильной психологической травмы в его жизни, Пьетро, крепко схватив меня за обе руки, отвёл меня за территорию школы и усадил на лавочку, которую не было заметно за высоким каменным забором. Я старалась дышать спокойно, даже пыталась усмирить себя, прогоняя в уме цифры по порядку от одного до десяти — старый проверенный метод. Книги были сложены аккуратной стопкой между нами. Пьетро осторожно, я бы даже сказала нежно, отодвинул пару локонов, выбившихся из общей прически, с моего лица и стряхнул едва заметные пылинки с рубашки. Я шепотом, еле слышно, поблагодарила его, стыдливо потупив взгляд. Южный ветер ласково обдувал лицо, а вот весеннее солнце палило не на шутку. Я поджала губы. Слова сами не приходили на ум. Во мне поселилась надежда, что, может быть, Пьетро сам начнёт разговор, но… неловкое молчание затянулось надолго. Не зная, как вести себя в подобной ситуации, я принялась рассматривать собственные ногти, ладони, кисти, пытаясь отыскать мнимые остатки земли или грязи. Ох, они бы так спасли меня сейчас!
Пьетро сделал глубокий вдох, облокотился о накалённый солнцем забор и покосился в мою сторону мне снова показалось что он изучает меня словно под микроскопом и пытается найти во мне какие-то особенные черты. Похоже, это его забавляло. Он делал так всегда, когда я сидела сантиметров в тридцати от него и мы не обменивались даже формальными фразами. Мне оставалось только смириться. Пусть делает, что хочет.
