Дослушав эту историю, лившуюся из уст мамы и папы параллельно (они дополняли слова друг друга, и это было так романтично!), я вытерла губы салфеткой, отодвинула тарелку и надрывающимся голосом попросила разрешения отойти в уборную. Они указали мне на вторую дверь по коридору направо. Я, едва сдерживая слезы, быстрыми решительными шагами выбежала из столовой и, заперевшись в ванной, скатилась на пол по двери, протирая лицо руками. Я была плаксой. Той ещё! Я всегда завидовала сильным, стойким девушкам, которые в моменты горечи или внутренней борьбы не показывали свои истинные чувства, а наоборот — стремились успокоить остальных и уверить их, что с ними самими все в порядке. А я же… удивительно, что достаточно суровая жизнь в приюте не закалил меня. Возможно потому, что там мое внимание сосредотачивалось на Вижне и мисс Денверс, но не на собственных несчастьях и поражениях.
Я не знаю, из-за чего плакала. Может, внезапное появление новой семьи так на меня повлияло. А может, их рассказ о моих биологических родителях, стремившихся одновременно осуществить проект всей жизни и при этом не потерять друг друга. Да, возможно, так оно и есть.
Я не помню, сколько просидела на холодном кафельном полу ванной, время для меня перестало существовать. Помню только, как дверь попытались открыть, и я отперла замок, извиняясь за долгое отсутствие. Я надеялась, что к тому моменту слезы уже успели высохнуть, и, ещё пряча взгляд, увидела на пороге даже не родителей. Это был Пьетро. Должно быть, он так же попросился выйти, понимая, что опешившие родители ещё долго будут принимать решение, и направился сюда же. А может, ему и вовсе понадобилась уборная.
«Ты чего-то хотел?» — я не заметила, как всхлипнула.
Пьетро, не говоря ни слова, резко заключил меня в вот объятия, тихо поглаживая по спине и волосам. От такого наглого вторжения в мое личное пространство я опешила и поначалу хотела оторваться, накричав ему в лицо все характеристики, что успела о нем составить. Но затем… я поняла. Если он так поступил, значит, мне это было необходимо. Я осторожно, едва касаясь, обвила его талию и прижалась к груди. На меня сразу снизошло огромное облегчение. Я как будто почувствовала прикосновение ангела. Мне было комфортно в его объятиях. Я ужаснулась: где-то на уровне подсознания мне показалось, что в его объятиях гораздо мягче и комфортнее по сравнению с Вижном.
«Все хорошо», — повторял он снова и снова; его голос был спокойный, тихий, мягкий, сравнить его можно было только с бархатом.
«Пойдём обратно? — спросил он, слегка отрываясь, чтобы посмотреть на него. Я покачала головой в отрицательном ответе. — Ну хорошо. Постоим здесь.»
Он понял меня. Господи, спасибо!
«Знаешь, люблю вот так вот стоять в ванной. Обниматься с кем-нибудь. Нет, ну конечно, лучше было бы в душевой кабинке, чтобы вода текла ещё.» Я отстранилась и в недоумении — даже испуге — посмотрела на него, мой взгляд так и вопрошал: «Ты адекватный — такие шутки шутить?!» А Пьетро лишь залился в добром смехе. «Прости, мой юмор весьма специфичен, — ответил он, оставляя улыбку на губах. — Тебе придётся к нему привыкать».
В тот момент у меня появилась надежда, что похотливый взгляд мне всё-таки привиделся, а Пьетро на самом деле довольно приятный парень, но своими шутками он все испортил. Я осознала: мне нужно относиться к нему настороженно. Это всё-таки не Вижн, каждый шаг которого можно было более-менее предугадать. Это был совершенно другой человек, и ожидать от него того же было бы глупо. Так что я смирилась с этой мыслью, и вместе мы покинули ванную комнату.
Мне ещё долго пришлось свыкаться с мыслью о том, что вся моя жизнь круто повернулась, но при этом в глубине души у меня засела такая печаль от потери родителей, просто хотевших преобразить этот мир, что я поставила себе задачу в определённый день найти их.
========== Глава 9. Новая история ==========
Итак, теперь, оберегая историю своих родителей под сердцем, я стала жить с новой семьёй, каждый день во время совместных приёмов пищи или прогулок пытаясь выведать у них информацию о пропаже. Как назло, мне не говорили ничего, кроме сухих фактов и подробностей жизни Эрика и Магды, которые я уже слышала тысячи раз.
На второй день моего пребывания я попросила, если родителей это не затруднит, показать мне фото родителей. Они тут же нашли старый запыленный альбом с общими снимками. Я увидела пожелтевший, погнувшийся по краям снимок. На нём были запечатлена группа студентов и аспирантов — я сразу узнала ту самую компанию, собравшуюся реализовать масштабный психологический проект, — и чета Максимофф стояла почти посередине. Рядом с ними, по центру, я заметила двух молодых людей, их глаза светились от счастья. Мужчина обнимал женщину за талию, а та, в свою очередь, держала руки на чуть округлом животе. Они улыбались. Искренне. Мои родители… Мы все до сих пор таили надежду на то, что они остались в живых, хоть и бесследно пропали.
Я попросила разрешения оставить это фото у себя и, поместив его в рамочку, поставила на тумбу возле кровати. С тех пор первое, что я видела, просыпаясь, были улыбки своих мамы и папы.
Тем временем я продолжала ходить в свою школу. Понятия не имею, каким образом — может, мои знакомые из приюта всем разболтали, — прошёл слушок, что я теперь являюсь членом полноценной семьи. Я старалась скрывать этот факт до последнего (далеко не всем хотелось узнать об этом: половина либо радовались, либо зеленели от зависти — я по себе знала), но теперь чувствовала себя так, будто кто-то без разрешения вторгся в мою личную жизнь, считая своим моральным долгом или задеть меня глупой шуточкой, или безостановочно говорить о том, как же мне повезло. Ну что за люди такие!
Тем не менее, сколько бы хороших знакомых у меня ни было, находились и недоброжелатели, желавшие самоутвердиться за счёт своих нелепых издевательств и унижений, направленных на беззащитных и более слабых детей. Я понимала, с кем мне предстоит встретиться, и готовилась к этому с самого начала. Поэтому у меня и не было друзей — я отгораживалась от мира, пока он не отгородился от меня.
Мне было легче — по крайней мере потому, что я уже могла опираться на свою семью и искать у них помощи и поддержки. Раньше я не осознавала, насколько сильно в ней нуждалась, и поняла это только сейчас, когда со мной стали происходить события, о которых я иногда вспоминаю ночью и которые вызывают у меня панику в душе, хотя — казалось бы — ничего страшного не произошло. Но это было нелепо. Наш мозг почему-то обожает вспоминать нелепые истории, пока мы усердно пытаемся заснуть.
Это случилось в выпускном классе. Мне было нелегко, ведь постоянно приходилось думать о предстоящих экзаменах, а времени подготовиться часто не хватало. Тем более требовались усилия, чтобы осознать грандиозные изменения в моей жизни с появлением семьи. Ведь именно из-за неё у меня возникали некоторые проблемы.
В приюте я знала некоторых недоброжелательных детей, которые по субъективным причинам ненавидели этот мир и полагали, что жизнь представляет собой смесь грязи, отвращения и несправедливости. Если быть честной, я и сама иногда допускала подобные мысли, хоть изо всех сил и старалась смириться с этим фактом и жить дальше, не допуская подобным бедствиям каким-нибудь образом отразиться на мне. Так или иначе, я понимала, что вся эта жестокость отверженных детей задевает меня и вводит в подавленное настроение, а потому каждый раз усердно пыталась от неё отказаться, сколько бы мне того ни стоило. Иногда, забываясь в других проблемах, у меня это даже получалось. Как-то приходилось спокойно жить шестнадцать лет подряд.
Но я была исключением из правила. Остальные дети не подавляли себе зависть и злость. Я говорю не обо всех детях, конечно же: большинство из них были добродушными, самостоятельными и самодостаточными. Однако же мне приходилось встречать ужасных, не способных на сочувствие и сопереживание, в том числе они не могли и радоваться за других, пусть даже мало знакомых им людей. Их, на моё счастье, оказалось совсем мало.
