— Вижн, — вместе с выдохом произнесла я и побежала вверх по трапу, обнимая его.
— Здравствуй, — произнёс он, прижимая меня к себе. Мои ноги обмякли. Я не могла твёрдо устоять на земле.
— Я скучала, — я уткнулась в его плечо, вдыхая старый знакомый запах: запах, напоминающий мне о детстве.
Многие друзья приветствуют друг друга поцелуем в щеку. Мы с ним никогда этого не делали.
Я держала его в своих объятиях, чувствуя под формой ярко выраженные мышцы, а он гладил меня по волосам, и совсем скоро — не знаю, было ли это его решение или же наша чрезмерная наглость стоять на проходе, — он резко отпустил меня.
— Рад тебя видеть. Как же я давно не бывал в этих краях, — он обвёл взглядом порт.
— Вернулся на родину после долгого плавания, — я попыталась улыбнуться. В глазах у меня стояли слезы.
— Пора вспомнить прошлое.
Он взял свой чемодан, и мы направились в сторону города.
Мы проходили мимо залитых утренними лучами солнца улочек Портленда, и в каждой витрине, в каждом окне, в каждом отблеске солнца я видела нас, свою широкую улыбку и искрящийся взгляд. Я слушала, как о своих далеких плаваниях говорит мне Вижн; будучи всего лишь на два года старше меня, он повидал целый мир, возможно, и не думая обо мне, в то время как я вздыхала над его письмами всякий раз, как он присылал мне их, и каждая буква врезалась в мое сердце его чернилами. Я и не знала, что способна так сильно скучать.
Наша с ним история началась ужасно давно.
========== Глава 2. История ==========
Наша с ним история началась слишком давно.
Мое первое воспоминание относится к тем временам, когда я почувствовала ласковое прикосновение нежных рук работницы детского приюта. Она — все хорошее, что осталось у меня из детства.
Двадцать два года назад, шестого сентября, поздно вечером несчастного, заливающегося слезами ребёнка оставили у порога дома милосердия в аккуратной корзине — под одеялом. Ворота уже думали закрывать, а игравших во дворе детей отправляли спать. С огромной неохотой покорные ребята плелись как птенцы за мамой-гусыней — воспитательницей, нёсшей в руках небольшой свёрток: в голубом одеяльце преспокойно спал двухлетний малыш. Мисс Денверс, молодая, двадцатилетняя женщина, сбежавшая из собственного дома из-за насилия своего отца, пять лет назад нашла приют в Доме Милосердия святой Агнессы. С тех пор она стала наставницей и матерью оставленных здесь детей. «Быстро за мной! — повторяла она притворным строгим голосом, хотя на самом деле ей трудно было казаться грозной. — Джо, Паоло, положите жуков на место! Их дом — на земле, в травке, которую так усердно рвёт Ида. Тучи набежали, вы же не хотите промокнуть под дождём?» В ответ послышалось нестройное, принудительное «не-е-ет». Когда группа подошла к главному входу, мисс захотела удостовериться, что охранник запер ворота, но при одном только взгляде на мужчину она поняла, что что-то пошло не так. Приказав детям взойти на крыльцо и стоять всем на одном месте, она направилась к охраннику, изумленный взгляд которого остановился на крохотной корзинке, что он держал в руках.
Мисс Денверс привыкла к подобным случаям: пока она жила и работала в Доме, она не раз была свидетелем того, как родители — по большей части, молодые неопытные люди — оставляли своих невыращенных чад у порога. Молодая женщина — девушкой уже было трудно назвать её, она пережила слишком много, чтобы чувствовать кипящую в жилах молодость, — наклонилась над корзиной, попутно тихо качая ребёнка в пеленках. «Какая красивая малышка… — прошептала синьорина, осматривая новорожденного. — Только посмотрите, Джеймс, ведь это не ребёнок: это дар божий нашему Дому!» Девочка действительно поражала своим детским милым личиком: в её глазах отражалось темное небо, её руки стремились объять весь этот мир. «Ну что же, — вздохнула женщина, — возьмём тебя под своё крыло, красавица. Джеймс, пожалуйста, донеси её до крыльца и закрой ворота, — мисс повернулась и, аккуратно коснувшись ребёнка, что она держала на руках, произнесла: — Вижн, у тебя появилась сестрёнка.»
Тем же вечером, искупав новорожденного и убедившись, что девочка не голодна, она, укладывая её спать, наткнулась на крохотный кусок пергамента в корзине, с которой она прибыла. Женщина с любопытством развернула послание. «Назовите её Вандой», — гласило оно. Мисс послушалась совета.
С тех пор я жила под её покровом в Доме Милосердия рядом с остальными ребятами, покинутыми родителями. С самого детства моя воспитательница приютила меня под своим боком и заменила мне мать — даже больше, чем остальным детям. Между нами установилась глубочайшая эмоциональная связь; она отдавала все силы на то, чтобы растить малышей, весь день находилась на ногах, готовя, убирая, играя с нами, решая наши проблемы. Ей было всего лишь двадцать лет, а она уже испытала всё, что только может испытать женщина в срок, гораздо больше этого. Она пережила смерть близкого ей человека, предательство того, которого любила, она едва сводила концы с концами, чтобы выжить; благо, в приюте и для неё нашлось местечко.
Тем временем я росла. Мисс Денверс наблюдала за моими первыми шагами и слышала моё первое слово, коим было «мама» — я нарекла её им. Она заступалась за меня, когда какому-нибудь мальчишке вздумалось насолить мне на детской площадке для игр, она обучила меня морали и благородному поведению, и благодаря ей в моей жизни появились высшие ценности. Я хотела помогать людям, так же, как и она, добровольно, бескорыстно, я хотела посвятить жизнь искусству — моя воспитательница в прошлом писала картины. Во мне она открыла дар к писательству. Мы проводили дни напролёт вместе, в крохотном уголке общей гостиной, читая книги, рисуя, а после обеда вместе с другими детьми выходили на улицу изучать деревья и цветы, чтобы узнать побольше ещё до школы.
Вижн всегда был рядом со мной. Сдержанный, спокойный, как будто бы взрослый. Он всего лишь на пару лет старше меня самой, но эти годы всегда ощущались вечностью. Если бы можно было сравнить его с явлением природы, он был бы солнцем.
В свободное время он играл с более взрослыми детьми, был чемпионом во всех спортивных играх, которые они устраивали. Я помню, как наблюдала за мальчишками, пока те пытались отбить друг у друга мяч в футболе. Я сидела на задворках, боясь быть замеченной или ушибленной тяжёлым, как мне тогда казалось, мячом. Вижн был прекрасен в своих изящных движениях, уверенности шагов, увлечённости игрой. Его взгляд был сконцентрирован на мяче, на земле, по которой он не бежал, а летел и никогда не спотыкался; его страсть к делу читалась в глазах.
Мисс Денверс часто оставляла его читать со мной книги, когда была слишком занята делами в доме. Он отвечал на все вопросы, которым я могла задать, даже на самые нелепые, даже такие, которые я задавала, чтобы его позлить. Мне нравилось проводить с ним время. Пожалуй, я бы разделила с ним вечность, будь у меня такая возможность.
А когда он пошёл в школу, то я стала видеть его намного реже. Тем не менее я умудрялась преследовать его в библиотеках и сидеть рядом с ним, пока он делал уроки. Благодаря Вижну, я узнала школьную программу, ещё когда сама не была определена в учебное заведение. Он всегда виделся мне таким мудрым, величественным, когда склонялся над книгами в попытках найти ответ. На его устах всегда красовалась лёгкая улыбка — наверняка от самодовольства, ведь я была с ним.
Он обучил меня письму и грамоте, некоторым наукам: точным, естественным, гуманитарным. Я не представляла, когда он всё это смог познать. Я преклонялась перед ним как перед идолом. Что уж говорить — он стал моим идолом. Мой старший брат. Мой учитель. Мой друг.
Всем остальным он казался беззаботным, весёлым мальчишкой, рассказывающим анекдоты, смысл которых мне ещё не дано было понять, он был душой компании, красавцем, всеобщим любимцем. Но могла ли их любовь, вместе взятая, быть сильнее моей — одной — собственной? Со мной он становился совершенно другим человеком.
