- Это правда? То есть, да, он сварливый козел, но Дамблдор всегда был так в нем уверен…

Кингсли покачал головой.

- Я не знаю. Но допускать такое неприятно, учитывая, как много он знает об Ордене. Думаю, мы все выясним на его суде.

Но Северус Снейп так и не предстал перед судом. К ночи «Ежедневный пророк» сообщил, что учитель зельеварения Хогвартса исчез.

Ничего не зная о предателях, побегах и подставах, Нимфадора Тонкс продолжала спать.

************

День десятый

Новости принес Рольф. Его изможденный бледный младший брат спустился к завтраку, и Рольф заставил Талию свернуть свою речь о пользе свежих фруктов по утрам одним взглядом. Затем он передал Рейнарду газету.

Заголовок не оставлял сомнений.

«Ах ты грязная крыса! Питер Петтигрю признан виновным!»

В приведенной ниже статье сообщался его приговор. Хотя под контролем министерства оставался всего один дементор, они не собирались использовать его. Питер Петтигрю считался слишком важным источником информации о Сами-Знаете-Ком.

Его приговорили к заточению в одиночной камере максимально защищенного крыла Азкабана, доступ в которую можно было осуществить только с помощью портала или запечатанной шахты сверху. Там он должен будет провести остаток своей жизни.

Из этого помещения не сбежать даже крысе.

Но, ничего не зная о приговорах, о наконец-то свершившейся справедливости, Нимфадора Тонкс продолжала спать.

************

День одиннадцатый

Хестия Джонс, потеряв равновесие, попыталась ухватиться за перила лестницы. Выпутав ногу из подола мантии, она выпрямилась и спустилась по последним нескольким ступеням уже осторожнее. Лежащая внизу со сломанной шеей она будет бесполезна. Кроме того, это особенность Тонкс…

Тонкс…

Ох, пусть это будут хорошие новости, пусть с ней все будет хорошо…

Миссис Тонкс стояла в коридоре у двери в палату дочери. В трясущихся руках она держала сумку так, словно это был спасательный круг.

Глубоко вздохнув, Хестия прошла мимо нее и направилась к палате. Но какую Нимфадору Тонкс она сейчас там обнаружит? В сознании или спящей, нормальной или сумасшедшей, самой собой или абсолютной незнакомкой?

Каждый из этих вопросов был важным. Хестия только надеялась, что ответы окажутся теми, которых все ждут.

Пожалуйста, ох, пожалуйста…

Скрестив пальцы, Хестия вошла внутрь.

И остановилась. И уставилась в изумлении. И охнула.

А затем, громко, потрясенно и недоверчиво, она воскликнула:

- Тонкс!

========== Глава 49. Пробуждение. ==========

«Я чувствую себя странно, словно бы я пустой».

Только так он мог описать свои ощущения от отсутствия чего-то привычного, пустоты, которая представлялась ему трещиной внутри, потери. Он отчаянно старался сконцентрироваться, подумать, вспомнить и осознать эту пустоту, но воспоминания были блеклыми, расплывчатыми – множество разрозненных и похожих на сны изображений самого себя в больнице снова и снова. И он не был там один. Альбус Дамблдор ласково улыбался ему, Фелиция смеялась, Джеймс (Джеймс?) с глазами Гарри (а может, это был Гарри с лицом Джеймса?), и затем отец продемонстрировал ему жука, непонятно чему улыбаясь, отчего Римус предположил, что либо он, либо его отец наконец сошел с ума…

Но почему-то эти воспоминания не имели значения. Важно то, что было до…

Институт.

Питер.

Дементор.

Отвратительные руки, сжимающие его лицо, поднимающие его – слабого и беззащитного – а затем раскрывающаяся пасть, приближающаяся все ближе и ближе, похожая на широкую и неминуемую пропасть. Ужас, такой ужас, какого он не ощущал никогда прежде…

«Империо!»

Ее голос. Нет, Тонкс, нет, нет, не…

Счастье. Неясная отстраненность овладела им, затуманивая разум, поглощая сознание одним глотком. Он чувствовал что-то еще – что-то бескомпромиссное, яростное и триумфальное поднималось внутри него, мимо него к поверхности. Он не мог дотянуться, не мог бороться с этим, он мог лишь плыть по течению…

А затем тишина мира разорвалась.

Разрыв, брешь. Невероятная боль, такая сильная, какой он не испытывал никогда прежде, пронзила его тело и душу. Он дрожал и сотрясался, прижимая ладони к лицу, цепляясь пальцами за волосы, стараясь всплыть на поверхность и прочь от этой пропасти, разверзшейся внутри него…

Пустота.

Одиночество. Он был так одинок, одинок и пуст, как никогда прежде, и он падал, спотыкался, его разум вопил, а воспоминания корежились, перекручивались и местами рвались, оставляя после себя пустоту, обрывки, странный холод и ничто…

«Я не могу, я не могу, не могу, слишком быстро, слишком холодно, слишком…»

А затем… Затем…

- Римус! Римус!

Папа?

Он открыл глаза.

Потерявшись в воспоминаниях, он не замечал, что сидит, что прижимает пальцы к щекам в том самом месте, где еще виднелись следы от поцелуя дементора. Он даже не ощущал рук отца на своей спине или ладоней Ребекки Голдштейн, когда она схватила его за плечи и принялась трясти, стараясь разбудить.

Ребекка!

Она ненавидела его! Она управляла институтом, планировала лишить резидентов душ, она…

Воспоминание – потрепанное, поврежденное и изодранное, похожее на сновидение, всплыло на поверхность. Дольф Греймур, заклятие Империус, Ребекка под его контролем…

«Мне это приснилось? Было ли это на самом деле? Было?..»

- Римус? Сын?

Нежная ладонь накрыла его собственную, отнимая от лица. Римус посмотрел во встревоженные глаза отца.

- Римус, - повторил он мягко с намеком на легкую улыбку. – Все в порядке.

Нет, не в порядке, совсем не…

Было сложно дышать, концентрироваться, думать. Ужасающее видение рта дементора все продолжало стоять перед глазами. Он поцеловал его. Он чувствовал, как его ужасные руки схватили его, чувствовал ледяной холод, когда монстр высасывал из него душу, стараясь поглотить его сущность. Но как он может продолжать говорить, как может находиться здесь, когда?..

Ради Мерлина, что с ним случилось?

Он попытался облечь мысли в слова.

- Я помню… помню, как меня поцеловали, а потом я был в больнице, не раз, и чувствовал себя так странно, и… не все помнил, но не понимал, что происходило, и я не… - Он содрогнулся и посмотрел на отца с немой мольбой. – Папа, я совершенно сбит с толку.

Отец улыбнулся, и сразу же, как в детстве, волна облегчения и уверенности в том, что все будет хорошо, захлестнула Римуса. Он всегда мог положиться на своего папу.

- Я знаю, Римус, - сказал он тихо. – И я также знаю, что все это должно быть очень странно для тебя. – Он посмотрел на Ребекку, которая серьезно ему кивнула. – Но если ты постараешься успокоиться, я попробую тебе все объяснить. Ты помнишь, почему я наложил на тебя чары забвения в ту ночь, когда тебя укусили?

Римус вспомнил уставшее лицо отца в больничном крыле Хогвартса, раскрывающего семейную тайну.

- Мой разум… он не мог перенести того, что произошло.

Рейнард снова сжал ладонь сына.

- Ты помнишь, как тебя поцеловали? – спросил он, и Римус содрогнулся в ответ. – Что ж, сын, произошло что-то похожее, только на этот раз твой разум словно бы перезапустился, отправляя тебя в раннее детство.

- В… куда? – потрясенно глядя на отца, переспросил Римус. Но неожиданно он снова вспомнил маячащие перед глазами картинки: его преждевременно поседевший отец, Джеймс и Гарри, смешавшиеся в одно целое, Фелиция, что-то болтающая о старящем зелье…

- Раннее детство? – повторил он недоверчиво.

Отец снова хмуро кивнул.

- Но мы сумели вернуть тебя в настоящее с помощью усиливающего память зелья – по три года за день и так в течение одиннадцати дней. И, кстати, держи. – Римус не осознавал, что отец поднялся на ноги, пока он не вложил маленький стакан воды в его руку. – Я знаю, что это зелье отвратительно на вкус, а ты выпил его немало. Запей.

Честно говоря, Римус даже не заметил странного привкуса во рту – его полностью занимали другие проблемы. Осторожно он отпил маленький глоток и уставился в мерцающие и преломляющие свет глубины воды в стакане, тогда как его мысли постепенно упорядочивались. Его разум напоминал ему самому швейцарский сыр, потертый на терке; его воспоминания о событиях прошлой ночи (прошлой? ему казалось, что да, но папа сказал, что прошло одиннадцать дней) странно исказились, яркие моменты, когда он бегал по темноте в образе волка переплелись с бесформенными и изменчивыми воспоминаниями о том, как он бродил по коридорам человеком.