Но они все были слишком медленными. Слишком поздно – им не успеть.
Римус, с перекошенным от страха лицом, в купе маггловского поезда рассказывает ей о поцелуе Каина и заклинании Империус, а также о том, что это могло означать – армию бешеных оборотней под управлением Сами-Знаете-Кого…
Заклинание Империус. Наложенное на оборотня. Подавляет человека и отдает контроль волку внутри него. Это не пройдет для нее бесследно. Возможно, даже убьет ее.
Но если это позволит спасти его душу, остальное ее не волновало.
«Римус, я тоже тебя люблю».
- Империо!
Откуда-то издалека и сзади донесся потрясенный возглас Ребекки, потому что только она точно понимала, что только что сделала Тонкс. Тонкс видела, как сверкнуло ее заклинание, как оно попало в цель, как Римус охнул, зажатый, словно тисками, и выгнул спину. Его пальцы сжались подобно когтям, и все его тело содрогнулось. На мгновение, когда его глаза широко распахнулись, она заметила, что они полыхнули золотом.
Это было последнее, что она увидела. Невероятная, невидимая и неизбежная сила отдачи отправила ее в беспамятство.
========== Глава 45. Отдача. ==========
Этого не произошло на самом деле. Не могло произойти.
До конца жизни Кингсли Бруствер не сможет забыть развернувшейся перед ним картины. Эти несколько страшных минут навсегда засели в его памяти с поразительной четкостью и привкусом неверия. Он помнил бледное лицо Тонкс, когда ее отшвырнуло назад, словно тряпичную куклу, и она безвольно упала и осталась лежать неподвижно. Он помнил выражение абсолютного ужаса на лице Римуса, когда дементор отпустил его, и на его коже виднелись красные пятна, оставшиеся после кошмарного поцелуя; свернувшись в клубок, дрожа и рыдая, он царапал пальцами голову, будто бы когтями, и явно не замечал ничего вокруг. Он помнил, как закричала от страха Гермиона Грейнджер, а затем зажала рот ладонями; он помнил, как глаза Рона Уизли наполнились ужасом, а Гарри Поттер взирал на происходящее с неверием и яростью. Он помнил, как Грозный Глаз зарычал от бессильного гнева.
И он помнил дементора – это зрелище не так-то просто будет забыть.
Какое-то мгновение он стоял на месте, глядя на свою содрогающуюся жертву без каких-либо эмоций, что вполне характерно для его вида. А затем он начал дрожать – сначала едва заметно, но все сильнее с каждой проходящей секундой.
Кингсли заметил, когда дрожь усилилась, распространяясь от сокрытой под капюшоном головы вниз, на грудь и конечности, заставляя колыхаться длинную мантию. Отвратительно выглядящие пальцы существа сжимались и разжимались, словно бы оно пыталось царапать воздух. Дементор покачнулся и как будто споткнулся, а затем согнулся пополам, прижимая руки к груди; его ужасный рот открывался и закрывался в беззвучном крике. Его кожа пошла странной рябью, и из нее повалил фиолетовый дым.
В следующее мгновение дементор распался.
Его пальцы сжались, затем вдруг отделились от рук и серовато-фиолетовыми фрагментами попадали на пол. Из складок мантии вырвались облачка пыли, все тело содрогнулось, безглазое лицо обратилось к потолку и снова, казалось, издало беззвучный вопль. И вот уже дементор, дергаясь и извиваясь, словно бы сложился сам в себя и рассыпался в пыль.
Только мантия осталась лежать кучей на полу, и пыль потихоньку оседала вниз.
Некоторое время Кингсли потрясенно таращился на то, что осталось от дементора; его разум не в состоянии был осознать случившееся. Что, во имя Мерлина, только что…
- Кингсли, профессор Грюм! – взволнованно позвала Гермиона, привлекая его внимание. – Тонкс не приходит в себя, и она едва дышит! Помогите мне, пожалуйста! – Теперь в ее голосе звучало отчаяние. – Я не знаю, что делать!
Кингсли резко повернул голову в сторону девушки, сидящей на коленях возле Тонкс. В три широких шага он оказался рядом.
Глядя на распростертую и бесчувственную Тонкс, он на мгновение вспомнил отдел Тайн. Опустившись на колени, он проверил ее пульс и, к счастью, обнаружил его – слабую пульсацию под его пальцами. Ее грудь едва заметно вздымалась и опадала; лицо было бледное, а глаза – закрыты.
Голос Гермионы снова вклинился в его мысли.
- … попробовала Энервате, но она даже не моргнула! Профессор Люпин говорил, что использование заклинания Империус на оборотне может быть летально, но она все равно… ох! – Глаза Гермионы расширились от ужаса. – Профессор Люпин! Тот дементор, он…
- Осторожно!
Кингсли услышал страшный, отдающийся эхом рык, но, даже уже разворачиваясь с палочкой наизготовку, знал, что делает это слишком медленно. Пальцы, оканчивающиеся когтями, вцепились в его лицо, и он обнаружил, что смотрит в горящие золотом глаза склонившейся над ним фигуры…
- Остолбеней!
Заклинание поразило его неудачливого нападающего подобно физическому удару, и он отлетел назад и ударился о стену с тошнотворным хрустом. Он осел на пол и больше не поднялся.
Со все еще поднятой палочкой Ребекка Голдштейн вышла из дверного проема, где укрывалась во время боя. Она смотрела на только что поверженную ею фигуру со смесью жалости, удовлетворения и отвращения.
Какое-то мгновение Кингсли не мог вздохнуть. Откуда, черт возьми, взялся…
Нет. О нет. Это не мог быть…
С упавшим сердцем он проследил за взглядом Ребекки и с облегчением выдохнул.
Дольф Греймур, граф Адольф Минган-Мориц, пожиратель смерти и специалист по заклинанию Империус лежал неподвижно и тихо, его золотые глаза были закрыты, а человеческая душа потеряна безвозвратно. Теперь волк безраздельно владел этим телом.
- Следи, чтобы ей было удобно. Если станет хуже, позови меня, - велел Кингсли. Ободряюще, как он надеялся, похлопав Гермиону по плечу, он встал и подошел к стоящей неподвижно бледной Ребекке Голдштейн. Когда он приблизился к ней, она посмотрела на него; ее подбородок слегка дрожал.
- Я ожидала чего-то в этом роде, - тихо и безэмоционально сказала она и одним движением палочки послала заклинание, благодаря которому ее бывшего мучителя связали толстые веревки. – С того самого момента, когда его поцеловали, я знала, что его человеческая душа исчезла, и что это означало. – Она судорожно вздохнула и поджала губы. – Мне хотелось использовать заклинание посильнее, - добавила она. – Может быть, даже одно из непростительных. Но мне импонирует сложившаяся ситуация, в которой он будет вынужден продолжать жить вот так. Усиленная камера на уровне шесть подойдет ему идеально.
Холодок жути прокатился по телу Кингсли, когда он обернулся и посмотрел на все еще лежавшего на полу – скрючившегося и дрожащего – Римуса. Грозный Глаз, который, очевидно, только что загнал последнего дементора назад в их темницу и опечатал дверь, сидел рядом с ним на корточках. Судя по тому, как держал палочку, он был готов как оказать помощь другу, так и отразить смертельную опасность.
Вопрос вселял в него ужас, но Кингсли должен был задать его.
- Что насчет Римуса? – тихо и заранее опасаясь ответа, спросил он. – Он будет таким же?
Голубой глаз Грюма крутанулся в глазнице, все его лицо было мрачным.
- Хотелось бы мне знать. Следует ли нам запереть его или отправить в больницу?
Кингсли ощутил тревогу, порожденную прямотой Грюма, но тот, несомненно, был прав. Он обернулся к Ребекке.
- Вы у нас специалист. Можете вы определить, человек он или нет? – резко спросил он.
Ребекка слегка покачала головой, оторвала взгляд от распростертой фигуры бешеного Дольфа и, поспешно подойдя к Римусу, опустилась на колени возле него. Внимательно глядя на него, она коснулась пальцами его дрожащего тела, а затем принялась изучать его раны. Ее губы сжались, и она резко втянула воздух; пробормотав успокаивающее заклятие, она с помощью Грюма подхватила обмякшего Римуса и уложила его на пол. Только после этого она ответила на вопрос Кингсли.
- Сложно сказать, - проговорила она мягко, но прямо. – В любых других условиях я бы сказала, что обращение в бешеного неизбежно, но здесь замешано заклинание Империус, и кто знает, как оно повлияло? Зависит от того, насколько хорошо сработало заклятие, насколько сильно волчий разум был отделен от человеческого, и даже тогда… - Она с сомнением посмотрела в глаза Кингсли. – Я не знаю, - призналась она наконец. – Но кто бы теперь ни заправлял его головой, эти раны угрожают его жизни. Нужно доставить его в больницу. Сейчас же.
