- Позвольте поддержать вас, - Диглер зашел за шпалеру и обнял Бачу, не давая ей упасть. Наверное, в новой роли ему уже сделалось все равно - что он до нее дотронулся.

- Я запачкала кружева на вашем платье, - прошептала Бача и наконец-то перетянула рану белой салфеткой. Все. Пинта.

- Вовсе нет, ничего вы не запачкали, - успокоил Диглер. Голос его звучал доброжелательно и безразлично, - Я провожу вас до кровати. Что делать с тазом? Хотя я, кажется, догадался. На самом деле - подслушал. Вы говорили это, когда я стоял у вас под дверью. Пинта крови - черной собаке. Верно?

- Все верно, Кристиан.

Диглер довел ее до кровати, усадил на подушки и даже подоткнул подушечное гнездо - поудобнее. Потом с каменным лицом вынес из-за шпалеры таз и поставил перед собакой:

- Прошу, Трезор. Его зовут Трезор, Сокровище, и это - мальчик.

- Спасибо за помощь, Кристиан, - слабо улыбнулась Бача.

- Теперь вы в расчете с вашим божеством?

- Теперь - да.

- Завидую пану Сташевскому - за меня и некому отдать целую пинту крови. И желающих пока не предвидится. А где он - ваша трудная добыча?

- Гуляет, - вздохнула Бача.

- А-а... а вы-то - сможете идти? Я же не просто так явился - я за вами.

- А я-то подумала - соскучились.

- По госпоже Сташевской? Упаси господь. Мой папи зачем-то пожелал с вами познакомиться. Собственно, оттого и платье - не мог же я представить ему Базиля Оскура в его мужских штанах. Вы сможете идти?

- Минут через двадцать - наверное, смогу. Нужно только спрятать порез...

- Дам вам перчатку. А пока позовем Михеля - пусть уведет Трезорку, наш невольный жрец уже все слакал. Михель!

Явился Михель, и Диглер заговорил с ним холодно, совсем не так интимно, как говорил прежде:

- Верни собаку в мой дом, псарям. И скажи кучеру - через полчаса едем.

Михель поклонился, несколько разочарованно, и увел пса.

- Прежде вы были с ним куда милее, - напомнила Бача.

- Прежде был Диглер, больше его нет. Сегодня мы подписали все необходимые документы, - голос его звучал механически, безжизненно, - перед вами наследник графа Левенвольде. Признанный наследник. Один из самых желанных женихов Священной Римской.

- В вашем рту так и лязгает самый суровый трензель, - заметила Бача, - Вы и в самом деле переменились.

Он по-прежнему двигался так, как научил его некогда семейный танцмейстер, и говорил - вкрадчиво и чуть насмешливо, но был это - уже совсем другой человек. Не истерический отчаянный содомит Диглер. И даже не затурканный отчимом несчастный сиротка Нордхофен. Ледяной, безучастный ко всему, сдержанно благожелательный, бесконечно благородный, достойный и безупречный, и совершенно чужой дворянин, наследник древнейшего рода. Признанный наследник, черт бы его побрал.

Что подумает Яська, когда вернется - и узнает, что она в гостях у папаши господина Нордхофена, столь им любимого? А не все ли равно? Яська, кажется, не очень-то думал о ней, когда уходил в свой анабазис по игорным домам - со всеми ее деньгами.

- Несите свою перчатку, Кристиан, - сказала Бача, глядя в чужие отныне, льдистые глаза, - Я готова ехать.

Диглеру - или же Кристиану фон Левенвольде, с недавнего времени - очень повезло с наследственностью. Бача прикинула, что отцу его должно быть почти восемьдесят, и представляла, что будет сморчок. Фридрих Казимир фон Левенвольде оказался высоким, пусть и излишне упитанным, но вполне моложавым и осанистым усатым стариканом, на вид не старше шестидесяти. Он приник к Бачиной ручке со старомодной галантностью, напомнившей о временах чуть ли не мадам Монтеспан.

- Рад видеть вас у себя, фрау Сташевска. Наслышан о вас от сына, - граф Казимир кивнул одобрительно на скромного, примерного своего Кристиана, смиренно опустившего очи долу, - И не мог не увидеть вас, прежде, чем вы отбудете в свое поместье.

Бача оглядела гостиную и, собственно, гостей. Цвет венского общества собрался у графа, судя по всему - об этом так и кричали ордена, кружева и покрой рукавов - по последней моде. Скромной фрау Сташевска явно не место было среди подобных звезд. Но двоих гостей она знала. Фрици фон дер Плау, собственной персоной. И еще - хрупкий господин в черном, с набеленным злым лицом, в одиночестве подбиравший мелодию на расстроенных клавикордах.

Хозяин дома подвел ее к Фрици - и что-то в его лице, какое-то скрытое любопытство, говорило о том, что графу Казимиру уже известна вся история с Бачиным сватовством к Веронике:

- Барон Фридрих Пауль фон дер Плау, - представил хозяин Фрици, и Бача лукаво улыбнулась:

- А ведь мы с вами знакомы, барон. Узнаете?

Фрици вгляделся, и у него приоткрылся рот.

- Госпожа Сташевска, - представил ее граф Казимир.

- Сташевска? - переспросил Фрици охрипшим голосом, и парик надо лбом у него опасно приподнялся, - Та самая пани, что читает колоду через рубашку, и при каждой игре до конца доводит банк?

- Тут мой супруг мне польстил, - опустила ресницы Бача.

- Он здесь, с вами? - спросил взволнованно Фрици.

- Увы, уже отбыл на родину.

- Жаль, - в голосе Фрици послышалось облегчение, - Я рад был бы сообщить ему лично, что не стыжусь признать свои ошибки. Он был совершенно прав, когда говорил о вас, пани. Жаль, мы с вами мало сыграли.

- А хотелось бы повторения? - из-за отцовской спины самым медовым голосом вопросил сынишка Кристиан.

- О, лукавый адвокат Оскура! - поднял брови Фрици, и парик его опять зашевелился, - Вы исполнили в спектакле неоценимую роль. Знаете, граф, - обратился он к хозяину дома, - ваш превосходный сынок великолепно знает законы. Он настоящий маэстро, мог бы выступать в суде...

- И выступал, - тонко улыбнулся граф, - представлял собственные интересы. Дело Нордхофена - но вы навряд ли о нем слышали, оно слушалось на Майорке. Он был великолепен, мой мальчик.

- Папи, вы, как всегда, мне льстите, - потупился Кристиан.

Музыка, тихая и неверная, плывущая, ленивая мелодия, еле различимая из-за расстроенных клавиш клавикорда - вползла в гостиную, как змея. Universelle große Liebе, томный романс давно казненного сочинителя Столетова. Хищный оскал Диглера отсветом упал на фарфоровый тонкий лик Кристиана - и тут же растаял.

- Я оставлю вас ненадолго, - извинилась Бача. Два графа, отец и сын, отошли к другим гостям, и Фрици остался пережевывать свой проигрыш, а Бача - устремилась, как фурия, к бренчащему инструменту.

- Здравствуйте, герр Шкленарж, если я верно запомнила, - поздоровалась она, и черный старичок насмешливо посмотрел на нее - снизу вверх.

- Вы правильно запомнили, девочка, - ответил он ласково, - Шкленарж, и никак иначе.

- Зачем вы его мучаете? - спросила Бача, задыхаясь от злости.

- Клавикорд? - переспросил иронически ее черный собеседник.

- Кристиана. Вы же знаете, что для него - эта песня.

- Я больше не буду, - старичок покорно снял руки с клавиш, - Знаете, девочка, это жестокое искушение - вызывать демонов. Трудно удержаться. Но ради вас - я не стану тревожить демонов молодого Кристиана, пусть спят.

- А у вас с графом Казиком - воссоединение семьи? - догадалась Бача, - Встреча разлученных братьев?

- Отпущение грехов, - проговорил задумчиво ее собеседник, - На краю могилы. Казика уже приговорил его домашний хирург, ему осталось всего пара месяцев. Я вовремя успел.

- Простите за любопытство, - вдруг вспомнила Бача, - Тот господин в Варшаве, так похожий на вас - ваш сын?

- Мора? Нет, не сын, ученик, - загадочно улыбнулся черный человек, - Тут же возникает вопрос - чему может научить такой, как я? Увы, ничему хорошему. Но тем не менее - этот господин всего лишь мой ученик. Мне не так повезло, как Казику - сыновей у меня нет.

Лакей беззвучно подошел и возжег на клавикорде свечи.

- Вам идет голубое кружево, - сделал собеседник ненужный Баче комплимент, - и особенно эта розовая перчатка.

- Под ней повязка, - пояснила Бача, - я порезала руку.