Яська лениво, как тигр или лев, поднялся с кровати, подошел к Баче и за плечи поднял ее со стула. Посмотрел в глаза:

- У тебя вообще есть здесь женская одежда?

- Нет. Но есть - деньги.

- Играла?

- Играла. И, вроде бы, выиграла.

- Ненавижу тебя, Базилис Оскура, - Яська отбросил разделявший их стул и наконец-то поцеловал ее.

Они провели эту ночь - в кровати под пыльным пологом, и полная луна светила в стрельчатых витражных окнах - кроваво-красным. Хозяин дома не потревожил своих гостей, упивался, наверное, отцовской любовью, только Михель вкатил в комнату под вечер нежданный подарок - платье тревожного сиреневого оттенка, с бледно-бирюзовыми кружевами. Михель не знал, к чему такой подарок - только пожал плечами в обычной своей расслабленной манере.

Бача смотрела на спящего Яську - наконец-то он снова был ее. Надолго ли? Бача знала, что хорошее не задерживается в ее жизни надолго. Яська и во сне то обнимал ее, то сплетал ее пальцы со своими, словно боялся, что Бачу могут у него отнять. "Не сомневайтесь, ваш пан Сташевский вас любит..." Любит-то любит, но какую цену придется за это отдать? Все время, что были они женаты, Баче казалось, что она что-то украла, взяла чужое. Такое же чувство пронес, наверное, и отец ее, Джиро Оскура, через весь свой счастливый брак. Дракон в русинской легенде похитил солнце, и случилась вечная ночь. Так и Бача случайно позарилась на блистательного пана, мамино солнышко, не удержалась, украла - и вечная ночь опустилась отныне на ее жизнь, и прежде не игравшую огнями.

Бача отбросила от себя мрачные мысли и зарылась носом в Яськины волосы, упоительно пахнущие белой амброй. "Делай что хочешь - и будь что будет".

9.Господа Левенвольде

Бача проснулась - часы на камине показывали полдень. Яськи рядом не было. Бача встала с постели, сполоснула лицо водой из кувшина - кто-то поставил этот кувшин за шпалеру, утром, наверное, пока она спала. Платье на манекене в свете дня смотрелось до неприличия роскошно, и Бача понадеялось, что это все-таки женское платье, Диглер не отдал ей свое. С него бы сталось. Рассмеявшись этой мысли, Бача облачилась в привычное мужское и спустилась вниз, в столовую. Царивший в столовой веселенький Михель мгновенно накрыл на стол и даже извлек откуда-то дышащий паром кофейник.

- Михель, а где... - Бача запнулась, - господин Сташевский?

- Ушел, - отвечал Михель, одновременно извиняясь и насмехаясь, - Он оставил для вас записку.

Бача развернула листок, исписанный знакомыми буковками - круглыми и мелкими, как муравьиные яйца. "Базилис, прости мне мое внезапное бегство. Но это унизительно - путешествовать за счет женщины. Ты довольно уже сделала для меня, и мне стоит хотя бы позаботиться о том, чтобы нам было на что нанять карету до Шклова. К ночи я раздобуду денег, и утром мы с тобою покинем этот город. Постараюсь вернуться к ночи. Не злись и пожелай мне удачи. Твой И." "И" - потому что при крещении Яська назван был Иоганном.

- Он не сказал, куда отправился? - спросила Бача у Михеля, и тот завел глаза, вспоминая.

- Герр Сташевский планировал рейд - сперва к Коржику, затем к Дюпо, если не выпрут в его-то скромном жюстикоре, но с его лицом и манерами, думаю, ему не будет отказа... Потом к Пуссенам.

- Идиот, - вздохнула Бача. Она не проверяла оставленный в комнате кошелек, но уже догадалась - ничего в нем не окажется, Яське же нужно было как-то делать свои ставки.

- Я для вас собачку привел, - напомнил Михель, - черную, как просила ваша милость.

- И где она?

- В людской привязана, ножки у стола грызет. Я ей палочку предлагал - так не хочет, а ножки еще как хочет.

- Приведешь ее ко мне в комнату попозже, - сказала Бача, и Михель кивнул с любопытным видом, не смея спросить, зачем.

- Еще дама к вам пожаловала, в приемной сидит, - вспомнил Михель с неестественным оживлением, - Правда, она сказала, что пришла к Нордхофену, но для нее-то Нордхофен - это, кажется, ваша милость.

- Что же ты молчал?

- Так вы изволили почивать, а герр Сташевский убежал...

Бача отставила чашку и направилась в приемную. Она знала, кого там найдет - Вероника фон дер Плау сидела на гобеленовом диванчике, смиренно сложивши ручки. Лицо у нее при этом было румяное, но весьма и весьма постное.

- Здравствуйте, фройляйн Вероника, - Бача, в мужской своей роли, поклонилась, но ручек уже целовать не стала, - Что привело меня к вам? Кажется, наши с вами дела все в прошлом.

- Я согласна, - Вероника порывисто вскочила с кушетки и двинулась на Бачу - так, что той пришлось отступить, - Я согласна пойти за вас замуж, герр Нордхофен.

- И отчего такая перемена?

- Я пойду за вас, если вы отпустите - того господина, Сташевского...

- Да ну вас, - махнула рукой Бача, подражая незабвенной манере Диглера, - Тот господин давно домой уехал. Еще рано утром... Одной ночи с ним мне было вполне достаточно.

Вероника переменилась в лице, топнула ножкой и пулей вылетела из приемной. Бача толком не поняла - то ли она обрадовалась, то ли разочаровалась в своем предмете.

- Собачку прикажете, ваша милость? - на пороге стоял развязный Михель. Очень ему было интересно, что Бача собирается делать с черной собачкой.

- Приведи ее ко мне в четыре, - Бача сама прекрасно знала, что будет делать, но ей предстояло еще набраться храбрости.

Бача переоделась в сиреневое платье - из любопытства. В зеркале отразилась унылая носатая дама - даже если подвести глаза и натыкать цветов в прическу, лучше не станет. А ведь платье было красивое...

Бача знала, что на второй круг Яськиных приключений ее сил уже не хватит - если он опять проиграется или угодит в переплет. Разве что просить помощи у Диглера - но тот, кто был столь предан Базилю Оскура, вряд ли снизойдет до фрау Сташевска. А бегать по игорным домам и искать его - нет, это уже из репертуара девушек типа фройляйн Вероники. Не исключено, что младшая фон дер Плау уже рыщет по домам Дюпо и Пуссенов в поисках своего сокровища.

Стрелки на часах подползли к четырем, и топот послышался по коридору, и сдержанное рычание - Михель привел собаку.

- Привяжи ее к столбику кровати, - попросила Бача.

- Изгрызет... - предположил Михель.

- А тебе не все равно? Привязывай.

Михель привязал, глянул лукаво:

- Помощь моя не требуется, ваша милость? Может, подержать собачку?

- Пока я буду ее резать? - уточнила Бача, - Михель, я не буду. Ступай.

- Вам очень идет это платье, ваша милость, - приторно проговорил Михель, и Бача усмехнулась:

- Не ври, ладно? Иди уже.

Лакей удалился, притворив за собою дверь. Бача взяла из-под подушки бритвенное лезвие - лезвие это когда-то отпало от одиозного Диглеровского пояса, да так и осталось лежать в постели, благо, белье с тех пор не перетряхивали. Бача протерла лезвие и ушла с ним за шпалеру - там стоял таз для умывания, Бача выплеснула воду из него в угол. Она прерывисто выдохнула, собралась с силами, подняла повыше бледно-бирюзовый кружевной рукав и полоснула бритвой по руке - вдоль вены. Спасибо Диглеру - бритва у него была острая. Кровь закапала в таз, темная, густая, словно черная карамельная патока - теперь надо было ждать, когда наберется пинта. Или примерно - наверное, папа Огун простит ей подобную неточность. Бача смотрела на стекающую черную кровь, и в голове у нее мутилось. Надо было принести стул и делать это сидя, как же она сразу не догадалась, а теперь уже поздно...

- Вы отдаете долги, Базилис? Тому господину с зеленой свечкой?

Он неслышно вошел и теперь осторожно заглядывал за шпалеру - боялся, наверное, застать женский туалет и оголенные феминные части тела.

- Вы угадали, Кристиан, - Бача подняла глаза от кровавого водопада и увидела его - как в тумане. "Вы меня не узнаете". Больше уже не Диглер и не Нордхофен - так изменило его это новое выражение лица. В целом все осталось прежним, пудра, пепельные волосы, жемчужные кружева - но лицо его было совсем другое, фарфоровая безжизненная маска. Трензель и строгий ошейник - для его демонов.