Бача аж рот раскрыла - от внезапной вульгарности этой румяной обтянутой коровы. Впрочем, ведь это племянница Фрици - как говорится, яблоко от яблони... Внезапная догадка осенила ее:

- Певчая птичка - не Янош ли Сташевский ее зовут?

- Вам какое дело?

- Может, желаю вызвать его. Вас-то вряд ли удастся.

- Меня вам проще будет вызвать, - усмехнулась Вероника, - Впрочем, я слышала, вам не попасть в цель и с пяти шагов.

Бача рассмеялась совершенно искренне:

- Если хотите, могу доказать вам обратное. Вы положите на голову яблоко - и я обещаю попасть в него даже с тридцати шагов.

- Это даже не дуэль, это будет просто убийство. Ну, или промах, как повезет. Что за человек так странно смотрит на нас? - вдруг спросила Вероника почти с испугом. Из дверной арки на них смотрел герр Диглер - абсолютно белыми ледяными глазами, и кусал губы. Черный парик оттенял его бледность, делая лицо совершенно мертвым.

- Мой адвокат, господин Оскура, - ответила Бача.

- И вы еще спорили со мною - что молодой Нордхофен не питает склонности к собственному полу? Да этот красавчик сгорит вот-вот от ревности. А какие глаза - как у самоедской собаки, как спиртовое пламя...

- Моя-то в чем вина, он на меня смотрит, не я на него, - обиделась Бача, - Знаете, милая фройляйн - да простят меня ваши панталоны - завтра же вам доведется убедиться, что молодой Нордхофен вовсе не это ваше обидное слово.

- Как же? - спросила Вероника с чистосердечным недоумением.

- Увидите, - Бача взяла ее руку - мозоли и ногти квадратной пятерни говорили о любви Вероники к стрельбе и охоте - и поднесла к губам прежде, чем девушка успела ее отдернуть, - Это будет сюрприз. А теперь простите - я должен увести господина Оскура, пока он не принялся петь.

Бача поднялась с подлокотника - господин с полубородкой проводил ее восхищенным взором, а вредная Вероника указала глазами - вот, мол, еще один. Бача взяла Диглера под руку и прошептала:

- Что вы уставились? У вас что - очередной амок?

- Наш наследник Курляндии все проиграл, и его выкинули вон, - отвечал Диглер, - а я как раз тверд и спокоен.

- Тогда пойдемте домой. Вы так таращились, что фройляйн фон дер Плау сочла меня педерастом. Почему меня, а не вас - не знаю. Так что завтра я явлюсь к барону просить ее руки. Нордхофену это можно?

Диглер пожал плечами:

- Не повредит. Что ж, пойдемте домой.

Он вырвал руку и пошел к выходу. Бача разыскала хозяйку, простилась с ней со всеми необходимыми в таких случаях ритуалами, и тоже направилась прочь. В прихожей слуга-арап подал ей плащ и шляпу - роскошные плащ и шляпу наследника Нордхофена. Диглер и проигравшийся принц уже ждали ее в карете.

- Вот кому - точно повезло,- предположил Герасим Василич.

- Ей-то как раз нет, - за Бачу отвечал Диглер, - ее намеченная цель посчитала господина Нордхофена, прости господи, педерастом. Теперь фрау Базилис обречена просить руки своей обидчицы.

- Так разве мы не этого хотели? - удивился Герасим Василич.

- Мы надеялись на мимолетную интрижку, а не на узы брака, - возразил Диглер, - Впрочем, когда все раскроется, я, конечно, на ней не женюсь. И, знаете, господа, пока вы проигрывали в свои игры - я выиграл в свою. Мне встретился господин, готовый предложить мне два ружья системы Лоренцони. Сбудется давняя моя мечта...

Диглер сладко потянулся, выгнувшись, как кот, и сорвал с головы черный парик - пепельные волосы рассыпались по его плечам. Он улыбался, и даже глаза его сделались живыми и заиграли:

- Единственное, что я люблю. Оружие и музыка. Деньги не могут купить мое счастье, но могут купить мне хотя бы - вот это.

Бача разделась, раскидав по комнате роскошное убранство молодого Нордхофена - сил не было вывешивать все это на манекен. Смыла краску с лица, сняла парик и разве что его повесила на болвана. Завернулась в причудливый халат, задула свечу и скользнула под одеяло, нащупав ногами теплую грелку. Кажется, у нее начало получаться. Ниточка, нащупанная в темноте наугад, вдруг да приведет к выходу из лабиринта. А Яська-то хорош, рассказывает воспитаннице своего тюремщика светские сплетни...Бача попыталась представить - что он получает в ответ, в благодарность, и тут же заревновала и разозлилась. В дверь тихонько заскреблись.

- Я уже легла, - сонно пробормотала Бача.

- Базилис, прошу вас...

В голосе Диглера слышалась мольба и что-то настолько жалкое, что Бача встала и отодвинула задвижку.

- Вам что, приснился бука?

Диглер стоял на пороге, даже без свечи, и пепельные волосы его в темноте отливали серебром.

- Базилис... - глухо проговорил он.

- Что, Кристиан? Вам не спится? И вы решили заодно уж не давать спать и мне?

- Базилис, разрешите мне войти.

- И - что? Что вы станете делать дальше?

Он был в своем домашнем, стеганом. В темноте - глаза его казались черными на меловом лице, такими широкими были зрачки.

- Позвольте, я лягу у вас в ногах. Не спрашивайте, зачем, Базилис. Просто позвольте.

Так уж вышло, что Бача видела уже на своем веку нескольких психов. Один из них даже приходился ей отцом.

- Как я понимаю, вы не ко мне, вы к господину Оскура? И ваш чудесный пояс сейчас на вас?

Диглер судорожно выдохнул и кивнул.

- Снимите и давайте сюда. Только так я вас впущу.

Диглер после секундного замешательства погрузил руки под свое стеганое домашнее и извлек - опасный позвякивающий пояс, и отдал Баче:

- Возьмите.

Бача приняла пояс и отошла от двери:

- Прошу. Не запирайте, мне так будет спокойнее. И там, в ногах - там у меня грелка.

Бача спрятала звенящий, подрагивающий лезвиями пояс под подушку, села на постели, завернувшись в одеяло, и следила, как темная тень с отсвечивающей серебром гривой укладывается у нее в ногах.

- Не боитесь, что вас стошнит? - спросила она насмешливо, - Я все-таки дама.

- А у господина Оскура - у него есть имя? Свое, не ваше?

- Нет, он тоже Базиль, как и я, - отвечала Бача, и ей сделалось не по себе - от присутствия здесь этого воображаемого третьего. Она бросила Диглеру одну из своих подушек, и он с удовольствием на ней устроился.

- Спокойной ночи, Базиль, - сказал он нежно, - У меня ведь совсем нет друзей.

- Здесь, в Вене?

- Нет, нигде нет.

Бача вытянула ноги - добрый Диглер пододвинул ей грелку. Она лежала, даже не касаясь его ногами - рост ей позволял. Кажется, он тут же уснул, дыхание его было тихим и ровным. Бача смотрела на него в темноте - как он спит, свернувшись, как кот, в клубок. Отчего-то она совсем его не боялась, и ей очень было жаль его - нелепого, с его странными пристрастиями и воображаемым господином Оскура, в которого его угораздило влюбиться. Как жил он прежде, и как будет жить дальше? Чем кончится его путь - эшафотом или комнатой с мягкими стенами?

Бача давно спала, когда он проснулся, и сел на постели. Он смотрел в темноте - на черные волосы поверх подушек, на кончик носа, всего лишь торчащий из-под одеяла - ночью в комнате было холодно. Одеяло сбилось, и выглянула узкая ступня с фарфоровой пяткой, и он поправил одеяло, но прежде поцеловал эту пятку, осторожно, чтобы не разбудить хозяйку.

- Спокойной ночи, Базиль.

Он завернулся в свой стеганый домашний наряд, бесшумно вытянул из-под подушки сверкнувший мертвенно бритвенный пояс, и с ним в руке вышел из комнаты, и тихонечко прикрыл за собою дверь.

6.Время разбрасывать камни

На дверцах кареты молодого Нордхофена пока еще не было вожделенного черно-золотого герба, но герб тот был уже заказан, и Бача видела, как мастер снимал с кареты мерки и прикидывал, какую загогулину куда повесит. Герасим Василич навязался в поездку с ними, но пообещал, что вылезать не будет, только покажет - где томится пленный Сташевский.