– У Вас давно с ним был секс?

– Какое Вам дело?!

– Давно. Вы забыли, когда. Секс, телесная любовь – проявление любви духовной. Со мной он готов это делать всегда и везде. Он не может жить без меня, а я без него.

– Зачем он Вам? Только для постели? Лучше найти кого-нибудь попроще.

– Мы любим друг друга.

– Будете встречаться с ним дважды в неделю, а сыну говорить, чтобы он сам ужинал и ложился спать, потому что Вы задерживаетесь у знакомого дяди? Не скрываясь летать с ним в отпуск, выводить к родственникам и друзьям, показывать, что личная жизнь у Вас устроилась? А может Вы хотите получить этот дом?

– Что Вы! Бог с ним, с домом. Мне нужен только он!

– Или деньги? У него их нет.

– Уверена, вдвоем мы сможем разрешить все бытовые проблемы.

– Вы понимаете, чего Вы добиваетесь? Разбить семью, которая создавалась много лет, увести мужа, который не идеален, но это – мой муж, и я не хочу никому его отдавать!

– Я понимаю Ваши чувства, знаю Вашу жизнь с ним. Поверьте, как женщина, Вам очень сочувствую, поэтому пришла, чтобы поговорить с Вами без него.

– Вы надеялись, что я скажу: “Берите, с Вами ему будет лучше?”

– Нет, этого я не ждала. Я хочу избавить его от скандалов, сцен и истерик. Он очень страдает от раздвоенности своего положения, чувства вины перед Вами, семейных обязательств. Удерживать – только добавлять мучений ему и Вам. И мне.

За окном послышался звук мотора, скрип колес по мокрому гравию, хлопнула дверца машины, в прихожей повернулся ключ в замке, раздался мужской голос:

– Девятая дорога перекрыта из-за ливня: мне пришлось вернуться домой…

15. L'Amour ardent

Маша спешила на выступление. В музее Жакмар-Андре открывалась выставка “Желание и искушение”, составленная из картин и рисунков английских пре-рафаэлитов. Для музыкального фона во время церемонии открытия и коктейля предполагалась соответствующая по стилю и характеру музыка того же времени.

Дирекция планировала пригласить квартет музыкантов, но в последнюю минуту разбушевалась знаменитая французская скупость и, в целях экономии, пригласили только Машу: в главном зале стоял рояль и торжественный вечер совсем без музыкантов выглядел бы странно.

Маша сбегала в парикмахерскую, наскоро пересмотрела романтический репертуар, набрала сумку нот и морально приготовилась в одиночку отдуваться за несостоявшийся квартет.

Ехала в переполненном метро – народ возвращался с работы по домам. Пахло мокрыми плащами, второсортными духами и холодным ноябрьским вечером. В тесноте Маша оберегала самое важное – чехол с концертным платьем. Туфли лежали вместе с нотами в сумке, сумка, как автомат – через плечо.

На станции-пересадке Сан-Лазар в вагон, прихрамывая, вошел мужчина в черном – пальто из тонкой шерсти, брюки, берет… Маша решила, что он иностранец: короткий нос, светлые волосы и бородка, сапоги – в таких ходят американцы, но не французы.

Весь вагон обратил на него внимание: в руках мужчина держал букет прекрасных алых роз. Пять штук – идеальные по форме, аристократические по цвету, на длинных элегантных стеблях – L'Amour ardent, Пылкая Любовь. Когда-то Маша хорошо знала эти королевские розы…

Она стояла неподалеку и до нее доносился волнующий запах роскошных цветов. С таким букетом в метро не ездят – только в случае дорожных пробок и угрозы опоздать на свидание.

Все пассажиры смотрели на американца: женщины мечтательно улыбались, мужчины задумывались, молодежь иронично хмыкала…

Мужчина с цветами вышел на той же станции Мироменил, что и Маша. Ей надо было позвонить и она потеряла алый букет из вида.

Поговорила по телефону и заспешила в сторону музея. Впереди, слегка припадая на одну ногу, двигалась знакомая фигура. На перекрестке с бульваром Осман мужчина встретил белокурую женщину в черной накидке, вручил цветы, поцеловал. Женщина показалась знакомой, словно, из другой жизни или забытого сна. Маша торопилась переодеться к выступлению и пробежала мимо них.

В музей прибывал народ – подъезжали на лимузинах, дорогих машинах, такси, подходили пешком. Маша успела попробовать инструмент, убедилась, что он настроен. В зал потянулись первые гости с бокалами шампанского – мужчины во фраках и смокингах, женщины в вечерних платьях, золоте и бриллиантах. Открытие выставки ожидалось внушительное.

– Могли бы раскошелиться на квартет, – ворчала Маша, подкрашивая ресницы в подсобной комнате.

Привела себя в порядок, запихнула вещи в сумку и понесла в гардероб, где была мини-камера хранения, как на вокзале. Гости, пришедшие на открытие выставки прямо с работы, клали туда портфели, лэптопы, сумки.

К Машиному огорчению, последнюю ячейку забрала белокурая женщина, которую встречал мужчина с цветами. Маша заняла очередь, чтобы сдать сумку вместе с пальто, волнуясь за сохранность телефона – больше ничего ценного в карманах не было, только месячный проездной на автобус и метро.

– Хочу оставить букет в камере хранения: будет неудобно все время носить его и пластик станет шуршать, – услышала Маша русскую речь.

Женщина пробовала положить букет в ячейку, поворачивала его и так и эдак, но длинные стебли мешали, упрямо не хотели залезать в тесную железную камеру.

– Извини, дорогой, немного укорочу стебли, чтобы вошли…

– Букет – твой, делай с ним, что хочешь…

Женщина напряглась и сломала первый из прекрасных цветов. Шипы были срезаны в магазине, поэтому женщина ломала стебли голыми руками. Мужчина отвернулся и отошел на пару шагов.

Второй цветок поддался легче. Мужчина уткнулся взглядом в стену.

Жалобно хрустнул третий стебель и сразу за ним четвертый.

Маша и несколько человек из очереди с сочувствием смотрели на мужчину.

– Какие красивые цветы, – сказала женщина и сломала последний.

Завернула обломанные стебли в целлофан обертки и выбросила в мусорную корзину.

Изуродованный букет легко вошел в шкафчик, щелкнул, закрываясь, замок.

– Ну, вот, все в порядке! Теперь можем идти… Ты обиделся, что я убрала их в шкаф? Там они будут сохраннее и мне гораздо удобнее.

Женщина взяла мужчину под руку и направилась к главной лестнице. Мужчина медленно поднимался по ступенькам, держась за перила и хромая сильнее, чем когда спешил к ней навстречу. Пару обгоняли нетерпеливые гости, женщина не обращала на них внимание, спокойно шла рядом с мужчиной.

После выступления Маша переоделась в подсобке обратно в цивильное и вышла покурить во внутренний дворик – приходилось ждать, пока оформят чек за выступление. В Париже, как в Нью-Йорке, запретили курить во всех общественных зданиях, курительные комнаты ликвидировали, пепельницы убрали, и курильщики жались по подворотням словно беспризорники.

Из музея выходили довольные зрители: выставка оригинальная и интересная, шампанское хорошей марки и в достаточном количестве, музыка соответствовала настроению картин – нега, томление, желание, обольщение, сладострастие…

Возле Маши остановился тот самый мужчина и по-французски, но с сильным акцентом, попросил купить у нее сигарету. Маша не удивилась просьбе: табак сильно вздорожал в последние годы и “стрелять” сигареты выглядело неприлично.

Она молча протянула ему пачку и зажигалку, жестом отказалась от протянутой монеты в два евро. Говорить не хотелось, тем более по-русски. Мужчина помялся, сунул монету в карман, неловко затянулся сигаретой раз, другой и замер, о чем-то думая. Маша сделала вид, что ничего не замечает, рассматривала облака и гребень стены, отделявшей музей от дороги.

Одной из последних в гардероб вернулась белокурая женщина, сдала аудио-гид, портье помог ей с черной накидкой. Женщина вынула из камеры хранения помятые цветы, вышла из музея, отыскала взглядом во дворе мужчину, подала ему руку и зашагала к воротам.