В тишине послышалось далёкое тиканье часов.
========== Часть 2. ==========
Локи проводил почти всё своё время подле портрета — он даже поставил его в спальню, лицом к кровати, пускай и в ночной темноте временами начинал ощущать странное неприятное чувство под горлом, будто нарисованные глаза смотрят прямо на его затылок в свете большой бледной луны. Боясь картины ночью, днём он не стеснялся ни капли своей нарциссичной любви к ней и даже однажды поцеловал ухмыляющиеся ему с картины губы. Просто потому что захотел. Иногда, по утрам, открыв глаза и не совершив больше ни единого движения навстречу грядущему дню, он долго всматривался в черты портрета, и для него это было подобно вставшему только ради него солнцу, зайчиками света скользящему по лицу и согревающему его кожу. Он обожал свой портрет за его красоту, молодость, идеальные черты, и он никогда бы не согласился отдать его кому-либо другому. Чтобы кто-то ещё наслаждался этим даром господним? Ни за что! Сама мысль об этом заставляла юношу вздрогнуть и поморщиться. Портрет принадлежит только ему, и он совершенно не согласен отдавать его в чьи-либо руки.
Но однажды, под конец лета, что-то произошло. Облачившись в ночнушку, Локи, как привык, подошёл к портрету, чтобы неслышно пожелать ему спокойных снов. Бледными, аристократичными худыми пальцами он провёл по воздуху в пяти миллиметрах от губ и скул своего отражения, пока не наткнулся взглядом на что-то, сбившее его с толку. В портрете абсолютно точно что-то исказилось. В нём стало что-то не так.
Но что именно? Он не мог ответить на свой вопрос. Нахмурившись, Лафейсон одёрнул руку и сделал шаг назад, чтобы взглянуть на картину в целом и, быть может, заметить пугающее его изменение. На секунду в разум врезалась ужасная мысль: вдруг с портретом всё в порядке, и это он изменился? Что, если отражение в зеркале утром было другим, и только сейчас, сравнивая себя с портретом, Локи стал способен осознать это? Нет! Он быстрым шагом направился к своему трюмо и схватил зеркальце, то поднося его ближе к лицу, то отдаляя. Нет. С ним всё в порядке. Ни морщин, ни желтизны, ничего. Он неслышно выдохнул с облегчением и вновь повернулся к портрету, всё ещё сжимая в руке золотую ручку зеркала. Он медленно, словно его ноги сдерживали тяжёлые цепи, подходил к нему, собравшись сравнивать свои черты с его чертами при помощи зеркальца, когда вдруг остановился.
Он понял, что не так.
Это было выражение лица. Чуть заметное изменение — просто уголок губ, слегка приподнятый в пугающей ухмылке, и немного сощурившиеся глаза. Локи испуганно отпрянул, выронив зеркальце и осев на свою огромную кровать. Сжав пальцами зелёные бархатные простыни, он неверяще смотрел на картину так, будто человек — его отражение — секундой позже выйдет из плена полотен и схватит нож, намереваясь зарезать перепуганный до смерти оригинал. Он совсем не понимал, что происходит. Сердце под рёбрами билось, словно пташка в узкой клетке, снова и снова взмахивающая крыльями и ударяющаяся ими о прутья, причиняя себе неистовую боль.
За дверью послышались звуки приближающихся шагов: кто-то поднимался по лестнице. Локи в панике схватил покрывало и в последнее мгновение накинул его на портрет, скрывая от любопытных глаз. В дверь учтиво постучали.
— Уже очень поздно, милорд, а на завтра у вас многое запланировано, — осведомил, не заходя в комнату, дворецкий. Локи неслышимо облегчённо выдохнул. — Мне разбудить вас в восемь?
— В семь, Дженкинс. Не беспокойся, я уже гашу свечи, — ответил быстро он и, слушая удаляющиеся вниз по лестнице шаги, вдруг вздрогнул, когда порыв ветра из открытых окон стянул с портрета изумрудную ткань. В этот момент сын Лафея принимает первое роковое решение переместись портрет как можно дальше от своей комнаты и накрыть самым толстым одеялом, которое только сможет найти Дженкинс.
Но это утром. А сейчас он гасит в комнате все свечи, оставив только один небольшой подсвечник и, взяв его в свои руки, подносит к портрету и долго, до самого рассвета, глядит в тёмные глаза напротив, смиряющие его насмешливым, пугающим до мурашек по спине, взглядом.
Теперь он начинал понимать. В память врезалась фраза, произнесённая им в порыве ярости на ужасающую реальность, желание, чтобы грехи мира сего отражались не на нём, а на портрете. Неужели всё сбылось? Невозможно. Но даже если так, почему портрет начал изменяться именно сейчас?
На заданный вопрос в мгновение ока нашёлся ответ: сегодня он впервые за долгое время увиделся с Грандмастером. Они говорили так, будто и не было никакой ссоры, и Локи позволял себе флиртовать, в глубине души полностью осознавая всю неискренность того, что он произносит. Он лгал, чтобы добиться от лорда желаемого, и ему так это нравилось, что после разговора он ещё долго прибывал в приподнятом настроении, как обыкновенно бывает после обретения тайны, в которую посвящён только ты и никто другой — это чувствуется чем-то приятным на самом кончике языка и щекочет горло. Теперь собственный язык казался Локи змеиным.
Неужели это и послужило истинной причиной изменения портрета? Одна небольшая ложь так исказила его лицо? А что случится, если он продолжит лгать? Или начнёт воплощать в жизнь другие грехи? Станет корыстным, горделивым, впадёт в уныние? Все его действия отразятся на невинном портрете, но не на нём самом. Значит ли это, что он вправду обрёл бессмертие и вечную молодость? Избежал встречи со старухой с косой? Локи поднял с пола зеркало и начал разглядывать своё лицо, трогая более бледную, чем обычно, кожу. Да! Сомнений не было.
Он в момент ощутил в себе столько силы, которая отзывалась покалыванием в кончиках пальцев, что сразу понял, какой ужасный выбор ему предстоит. Картина — его совесть, его судья и его мученик. Она могла бы помогать ему идти по правильным дорогам, не ступая на тропу преступную, грешную. Быть может, ему стоит заглянуть в церковь и покаяться? Изменит ли тогда портрет свои черты в его пользу?
Лафейсон покачал головой, слабо улыбаясь самому себе. Нет. Он просто продолжит жить своей жизнью — ничего от неё не упуская, наслаждаясь каждым её моментом. И пускай за мысли и действия его страдает портрет, а не он. Пришла пора приручить своего агнца и заковать в кандалы, занавесив его глаза и заперев на старом пыльном чердаке. Жизнь страха грядущей старости закончилась. Что ж.
Да здравствует новая жизнь!
Комментарий к Часть 2.
пишу только под настроение, поэтому главы будут выходить редко (просто заранее предупреждаю)
========== Часть 3. ==========
Локи ощущал себя спутанно. Его уверенность в собственной безопасности сменялась необузданным страхом за собственную жизнь, и эта почти обжигающая внутренняя противоречивость в конце концов побудила его заглянуть к автору его необычного портрета на чай и провести разговор на оптимально безопасной территории, чтобы художник находился как можно дальше от картины. Пускай та сейчас и покоилась на чердаке, вдали от чужих глаз и покрытая уже приличным слоем пыли, Лафейсон жутко боялся, что кто-то может увидеть его истинное лицо и украдёт его ужасную интимную тайну.
Он не собирался рассказывать Фандралу всё, иначе тот бы счёл его сумасшедшим, как и все приличные люди. Но к Грандмастеру идти было бы ещё более опрометчиво — тот любил его так нежно и трепетно, что Локи просто не хотел это разрушать, боясь, чем это может обернуться. Самое лучше, до чего додумался Лафейсон — попросить Фандрала пригласить его именно в тот день, когда тот обыкновенно выпивает со своим другом-священником. Выписывая это в своей телеграмме, Локи в какой-то момент остановил руку, поджав губы, и замер. Изменится ли портрет от подобных мыслей? Он пользуется влюблённостью художника, чтобы добиться ненавязчивого разговора со светилом местной церкви. Когда-нибудь это может вернуться ему ножом под рёбрами.
Тем не менее, преодолев грызущую его совесть, через пару дней он уже сидит в студии старого знакомого и выпивает бурбон, слушая быструю и неловкую болтовню художника. Поглощённый собственными раздумьями, он вздрагивает лишь в тот момент, когда двери комнаты распахиваются и в них показывается улыбающийся человек, вовсе не похожий на священника, но, судя по реакции Фандрала, в самом деле им являющийся.
