Фандрал восхищённо рассматривает Лафейсона, охваченный необъяснимым трепетом. Прежде он почти не останавливал на нём своего взгляда, увлечённый новым пёстрым нарядом Грандмастера, но сейчас обратил на него внимание и понял в тот же самый момент, что Локи настолько неотразим, что, если Фандрал поддастся, эта неотразимость поглотит без остатка всю его сущность, всю душу и весь талант. Он не знал, как объяснить себе всю палитру собственных чувств в тот миг. Внутренний голос подсказывал, что он на грани кризиса всей своей жизни. Зародилось странное ощущение, будто судьба готовит ему беспредельные радости и беспредельные муки. Он был очарован дьявольски прекрасными чарами и, будь он более суеверной натурой, подумал бы, что здесь действительно замешана какая-то чёрная магия.

Буйство чувств породило в нём яркую искру вдохновения. Он наконец прикрыл восхищённо раскрытые губы и произнёс:

— Будьте уверены, я постараюсь написать портрет, максимально отражающий Вашу красоту, — заверяет он, чуть заметно поклонившись. — Но мне кажется, что любые мои старания просто обречены на провал — ваша красота просто неописуема!

Грандмастер чуть ухмыляется, а Локи смущённо опускает взгляд.

***

Грандмастер очень любил говорить. Обычно его не волновало, кому он произносит свой монолог, но сейчас он подстраивал его именно под своего прекрасного собеседника — а Локи слушал каждое его слово, позволяя лепить себя из податливой глины юности во что ему только заблагорассудится. Энн начал с комплиментов, но быстро упал в ностальгические рассуждения о старости и молодости:

— …Потому что сейчас ты в поре дивной юности, Локи, а юность — единственное, что стоит сохранить. И почти единственное, что сохранить невозможно.

— Я этого не чувствую, — замечает он, оставаясь неподвижным для Фандрала.

— Конечно, сейчас нет. Ты всё прочувствуешь, когда станешь стар и морщины проявятся на твоём лице… Сейчас ты очаровываешь всех, куда бы не пришёл, но долго ли это продлится? Ты невероятно красив, Локи, и не хмурься. Тебе надлежит улыбаться, подобно королю, потому что твоя красота ставит тебя превыше всех остальных людей, делает их твоими подданными — но на короткий срок. Думаю, пара лет цветения тебе ещё обеспечены, но потом… потом юность пройдёт и красота увянет, исчезнет чудесное преклонение. Но на некоторое время мир принадлежит тебе. Цени это, милый Локи. И не калечь своё прелестное личико горестями и прочими страданиями — вместо этого просто улыбайся. Улыбка хотя бы не подарит тебе лишних морщин.

Локи не уловил момента, когда Грандмастер перестал говорить и начал любоваться им со стороны окна — слишком уж погрузился в странные, неприятные раздумья, окутывающие его холодным одеялом непонимания. Минуту назад всё было так просто и ясно, так ярко и легко, а сейчас всё будто начало распадаться на мелкие частички! Светлые губы его были чуть приоткрыты, а взгляд словно устремлён в пустоту. Будь это другая мысль, он бы сказал, что в его тёмной-притёмной комнате вдруг кто-то зажёг свет, но в его случае всё было совсем наоборот: Грандмастер, сам того не ведая, ворвался в его уютную светлую комнату и потушил все свечи до одной, будто ветер, вьюга, или зимний шторм. Он неуютно поёжился от воображаемого холода.

Вата с его ушей постепенно спадала, и он начинал слышать окружающий его мир. Тишину вокруг нарушали лишь мазки и удары кисти по холсту, да ещё Фандрал иногда отходил от портрета на пару шагов и возвращался обратно. Грандмастер курил у окна, наслаждаясь лицезрением истинной красоты.

Так прошло много времени. Художник даже удивился, что друг перестал постоянно разговаривать, и подумал, что, видимо, Локи и правда действует на него как-то по-особенному. К вечеру картина была полностью закончена.

Лорд Гаст подошёл к картине и с расслабленной довольной улыбкой рассматривал её. Несомненно, это был удивительный шедевр, и сходство с оригиналом тоже просто удивительное, даже невообразимое!

— Я поздравляю тебя, Фандрал, ты написал лучший портрет нашего времени. Мой милый Локи, подойди и посмотри на себя.

Юноша вздрогнул, словно пробуждаясь ото сна, и растерянно заморгал, не сразу возвращаясь в реальность. Он сошёл с подиума и всё ещё как в дурмане подошёл к картине, вовсе не улыбаясь и глядя поначалу немного безучастно. Проснувшись окончательно, он словно по-новому увидел потрет, секунды назад казавшийся ему обыкновенным и не таящим в себе ничего необычного. Его щёки зарделись, он немного приоткрыл рот, удивлённо глядя на прекрасные черты в отражающем его портрете. Осознавание собственной красоты снизошло на него, как библейское откровение, и в тот же момент дьявольский голос Грандмастера защебетал где-то под коркой черепа: всё это уйдёт. Испарится, как дивный сон, и на его место придёт кошмар. Наступит день, когда нежное бледноватое личико пожелтеет и покроется морщинами, а зелёные глаза утратят блеск и потускнеют. Его стройная фигура станет заметно менее складной, изящество исказится, а чёрные волосы начнут по структуре своей напоминать изжёванное сено и поседеют. Жизнь, формируя его душу, изуродует тело. Он станет отвратителен, безобразен и неуклюж.

Мысль об этом заставила Лафейсона содрогнуться, как от острой медицинской иглы, что пронзила его в самую чувствительную частичку души.

— Разве тебе не нравится? — растерянно спросил Фандрал, глядя на странную реакцию натурщика.

— Разумеется, ему нравится! — ответил вместо него Грандмастер. — Это ведь настоящий шедевр! Фандрал, я готов отдать за него всё, что попросишь. Я хочу эту картину!

— Боюсь, дорогой Грандмастер, она уже не моя собственность.

— Чья же?

— Локи, конечно же.

— Ах, тогда ему повезло! — с тенью разочарования воскликнул Грандмастер. — Что такое, мой дорогой Локи?

— До чего же грустно… — пробормотал Локи, взглядом бегая по картине. — До чего грустно! Я состарюсь, сделаюсь уродливым и страшным, а картина вечно будет юна, как сейчас. Вот бы могло быть иначе! Вот бы я всегда оставался юным, а картина старилась вместо меня. За это… за это я отдал бы что угодно! Да, в мире нет ничего, чего бы я пожалел. Я готов и душу свою отдать!

— Душу? Мой дорогой, свой прекрасный блеск в глазах ты тогда точно потеряешь, — отвечает с улыбкой Грандмастер, — лучше не разбрасываться подобными обещаниями: душа человека тогда станет продаваться за бесценок. К тому же, это была бы незавидная судьба для портрета. Думаю, Фандрал был бы резко против.

— Конечно, я против! Это мой первый истинный шедевр! — воскликнул художник с нескрытой улыбкой восхищения своей работой. Он постоянно бегал взглядом от нарисованного на портрете Локи к настоящему, что стоял рядышком.

— Ну конечно, — отвечал Лафейсон Грандмастеру, — для тебя я значу меньше, чем твой жалкий Гермес из слоновой кости или глупый серебрёный фавн! Их ты будешь любить всегда в равной мере. А сколько тебе буду дорог я? Думаю, пока у меня не появятся первые морщины. Теперь я знаю, что теряя красоту и старея, человек теряет всё! Этому меня научила эта глупая картина. Однажды она начнёт надо мной глумиться — глумиться по-страшному! И кем я тогда стану? Тенью, отброшенной лучами своего былого величия. Никем!

— Не говори так, Локи, я прошу тебя! — ошарашенно произносит Грандмастер, ладони кладя на плечи юноши, словно стараясь не позволить ему сбежать. — Не слушай глупого старикана: я постоянно говорю, не подумав как следует!

— Нет, ты был прав, — отвечает холодно Локи, одёргивая плечи и поворачиваясь к картине. — Я влюблён в эту картину, Фандрал, мне кажется, что она — часть меня. Если ты не отдашь портрет мне, я не прощу тебе никогда!

— Он стал твоим ещё до того, как я взялся за кисть, Локи, — пожимает плечами Фандрал, рассматривая холодный взгляд юноши на своё отражение, нарисованное густыми красками на свежем портрете. От этого странного и непривычного холода он чуть поёжился, хмуро рассматривая стёкла зелёных глаз. Что-то будто изменилось, но он не мог понять, как и почему.