Всё произошло прохладным июльским днём. Окна студии были распахнуты настежь, и белые полупрозрачные занавески иногда поддавались порывам летнего ветра, вырываясь на улицу под яркое послеполудненное солнце. Где-то неподалёку отстукивали копытцами лошади, везущие пассажиров кэбов в сторону города, а на ветвях соседних деревьев пели мелодичным чириканьем миниатюрные птички.
Художник в это время старательно вырисовывал на холсте последние штрихи портрета своего богатого знакомого — Лорда Дви Гаста, или же Грандмастера. Натурщик почему-то посчитал в своей молодости, что имя «Энн Дви Гаст» недостаточно вычурное для его натуры, и с тех пор просил всех называть себя именно Грандмастером. По непопулярному мнению Фандрала, эта глупая прихоть шла обществу лишь на пользу: любой, кто знакомился с Грандмастером, сразу понимал, что перед ним за человек. Это ведь так безумно похоже на излюбленный писателями приём говорящих фамилий: для чего же подробно описывать персонажей, если можно просто сказать, что одного зовут Разгильдяев, а другого — Трудолюбов? Но если в литературе подобное вызывает в лучшем случае усмешку, а в худшем — отвращение, то в жизни это, как оказалось в случае Грандмастера, безумно помогает. Правильные люди, слыша его имя, в тот же миг понимают, как с ним нужно вести беседу, чтобы получить от него максимальное количество моральных и материальных благ: требуется лишь просто тешить его огромное эго.
Впрочем, если говорить совсем уж откровенно, для составления мнения об этом человеке чаще всего даже не требуется с ним знакомиться: к примеру, на балах и званных ужинах достаточно просто взглянуть на его фигуру в ярком разноцветном фраке и на неприлично большой бутон распустившегося цветка в петлице его пиджака или плаща. В таком случае люди обычно даже не подходят к нему, поступая безусловно опрометчиво — ведь если лорд одет таким образом, он явно в прекрасном расположении духа и из него можно извлечь выгодную сделку или заключить глупое, но выигрышное пари. Когда же он вынужден надеть менее броский наряд, беседу с ним лучше вести максимально аккуратно — просто на всякий случай.
На его портреты всегда уходило огромное количество жёлтой, розовой и голубой краски, но плата за работу всегда сполна возмещала расходы на материалы и неплохо пополняла карман — говоря честно, только из-за этого Фандрал всегда и соглашался писать его в своих картинах. Несколько раз он по собственному желанию пририсовал на заднем фоне букет ярко-жёлтых нарциссов, словно шутя над центральной фигурой полотна, но лорд ни разу ничего не заметил, неизменно обращая внимание только на самого себя и в фоне видя только лишь тусклые краски местного интерьера.
Молча позировать он не умел. Ему всегда быстро становилось слишком скучно, поэтому рот приходилось рисовать по памяти. Каждый раз он рассказывал нечто безусловно глупое и нереалистичное, выдавая всё за чистую правду, и художник делал вид, словно верит каждому его слову, за что получал лишние три монеты.
В этот раз тоже без разговоров не обошлось.
— Дорогой Фандрал, я познакомился на днях с чудесным юношей, — начал свой рассказ Грандмастер, мечтательно глядя в окно, — у него белоснежная, фарфоровая кожа и насыщенно-чёрные кудри, льющиеся по аккуратным плечам. А в его глазах! — с восхищением восклицает он, будто вспоминая яркой вспышкой молнии того молодого человека. — О, Фандрал, в его глазах видишь, насколько он юн и невинен… Смотреть на него — сплошное наслаждение, он будто ангел с дьявольской красотой! А его руки? Милый мой, Вы бы душу продали, только чтобы написать их на своём холсте! Да что там — просто чтобы взглянуть на них, на то, как они зависают над клавишами пыльного пианино, как касаются губ… Он великолепен, я клянусь тебе чем угодно!
— Где же вы встретились? — полубезразлично спрашивает художник, выводя губы синей краской.
— На светском рауте у леди Сиф. Ты тогда не пришёл, видимо, вновь не был в городе, так ведь? — художник чуть кивает, старательно ведя кистью по холсту. — Ты многое упустил, Фандрал, мог бы встретиться там с прелестным Локи Лафейсоном — впрочем, мне это тогда было даже на руку: ты хотя бы не увёл его у меня! — губы Грандмастера изображают простодушную улыбку.
— Лорд Локи Лафейсон… звучит знакомо, — задумчиво хмурится Фандрал, — кажется, я слышал что-то про его отца. Он был убит в собственной спальне, если мне не изменяет память?
— В своей домашней библиотеке, лет десять назад, — поправляет Грандмастер, — полиция не нашла убийцу и решила придерживаться версии о трагической случайности: беднягу убила книга, упавшая ему на голову.
— Ты всегда всё помнишь. Даже не знаю, худшая это твоя черта или же лучшая, — со вздохом произносит художник, отложив кисть и отойдя от картины на пару шагов, чтобы взглянуть на неё под новым углом и издалека. Он возвращается к мольберту, добавляет пару мазков и заканчивает пёстрый портрет своей алой подписью внизу.
— Я не помню ничего, дорогой Фандрал, из того, что меня не интересует. Смерть Лафея и появление его сына на светском рауте заинтересовали меня до бессонницы, поэтому я никогда не забуду этих событий.
Натурщик встаёт с места и подходит к художнику, чтобы рассмотреть картину, и улыбается.
— Как всегда, ты прелестен, — проговаривает с лёгким восхищением Грандмастер, а Фандрал чуть усмехается: он не до конца уверен, кому именно это говорит мужчина. — Знаешь, Фандрал, я обязан вас познакомить! — вдруг восклицает он, смотря уже на художника.
— С лордом Лафейсоном?
— Да! Я бы хотел, чтобы ты нарисовал его портрет, пока он так молод и невинен. Грязные руки жизни ещё не коснулись его, не заключили в мёртвую хватку, и я хочу, чтобы это осталось навеки запечатлено красками на холстах: в наше время другого способа сохранить что-то столь прекрасное не имеется, к сожалению.
— Если он так чудесен, как ты говоришь, я буду только рад, — отвечает Фандрал, — для художника найти красивого натурщика бывает очень трудно.
— О, он не просто красив. Он идеален! Ты должен понимать это: если я чем-то восхищаюсь, это что-то должно быть воистину восхитительно… Я приведу его к тебе утром в четверг. Отложи все дела. Ты должен быть тем, кто первее всех напишет в своей мастерской портрет моего милого Локи Лафейсона!
========== Часть 1. ==========
Локи Лафейсон расхаживал по комнате и рассматривал портреты, что висели на стенах или лежали подле них. Часов рядом было не видно: похоже, художник убрал их куда подальше, чтобы не мешали сосредоточиться и не раздражали натурщиков своим неустанным тиканьем. В воздухе стоял едкий аромат сирени, букет которой лежал на столике у окна. Юноша осторожно взял его в руки, поднося к лицу и вдыхая полной грудью.
Грандмастер, договоривший с дворецким Фандрала, подходит к Локи с лёгкой улыбкой на устах.
— Он в магазине красок и должен вернуться с минуты на минуту, — говорит он, становясь рядом с Лафейсоном и беря из букета маленькую веточку, когда Локи отдаляет его от лица. Энн смотрит на парня и с мягкой улыбкой крутит в руках сирень. — Мне жаль, что он заставляет тебя ждать.
— Не страшно. Мне доставляет удовольствие рассматривать все эти чудесные творения, — отвечает Лафейсон, кладя букет обратно на стол.
— Если бы я не знал тебя, я бы подумал, что ты ему льстишь, — произносит Грандмастер, аккуратно вдевая цветок за ухо юноши. Тот смущённо улыбается, заметно краснея, и у Эна в глазах моментально появляется огонёк.
— Простите, что заставил вас ждать, — вовремя входит в помещение Фандрал, отвлекая внимание Локи на себя, — не мог позволить выбирать краску дворецкому, он в этом абсолютно ничего не смыслит! Здравствуй, Грандмастер. А Вы, должно быть, лорд Лафейсон? — он протягивает руку для знакомства, и тот с мягкой улыбкой её пожимает. — Подумать только: я думал, лорд Гаст меня обманывает! Я Фандрал.
— Рад знакомству, — кивает Локи, а после, заметив, куда направлен мимолётный взгляд художника, смущённо убирает цветок с волос.
