Сын Одина смотрит на него с сожалением и тяжёлым сердцем, но повторяет себе, что должен довести дело до конца, иначе произойдёт что-то ужасное, ведь парень перед ним — убийца, лгун и плут, а его обязанность перед Богом состоит в избавлении мира от таких людей.

Оправдания перед самим собой вдруг прерываются резкой болью между рёбер, где секунду назад билось сердце, сейчас проткнутое острым клинком, незаметно лежащим подле портрета на пыльной тумбочке. Рука, стискивающая чужое горло, ослабевает, и Локи выдёргивает нож из тела недавнего любовника, вдыхая в лёгкие воздух с безумной частотой и наблюдая, как мужчина падает на пол, пытаясь зажать свою рану. Относительно придя в себя, Лафейсон садится рядом с ним на пол, выпуская нож из рук.

— Ты мог бы мне помочь, Тор. Почему ты не помог мне? — спокойно спросил он, смотря на медленно движущегося в лапы смерти Одинсона и беря его за руку. — Ты мне правда нравился, и я не лгу. Ты пугал меня не в меньше мере, чем я тебя… Точнее, ты пугал его. Теперь так легко перепутать… Тш-ш-ш, тише, — прошептал Локи, поглаживая захлёбывающегося кровью Тора по голове, — не волнуйся, святой отец, я буду с тобой, здесь. Я буду с тобой до последнего твоего вздоха.

Сын Одина издал последний всхлип, а после замер. Его глаза вмиг перестали отображать мир, взгляд устремился в пустоту. Локи наблюдал, как жизнь покидает его тело, всё ещё не разжимая ладонь мужчины, будто стараясь удержать его здесь ещё ненадолго. Он поднимается с пола только когда понимает, что для Тора всё действительно закончилось, а через маленькое окно начинают пробиваться первые лучи предрассветного солнца.

Перед выходом из комнаты Локи оборачивается, чтобы взглянуть на портрет, и, коротко хмыкнув своим мыслям, открывает дверь и неторопливо спускается по скрипучим ступеням в свою комнату.

Глаза существа на картине постепенно окрашивались густой чёрной краской.