Девушка тихонько рассмеялась, тряхнула волосами и взяла пару летящих аккордов, мелодично пропела несколько строчек старой баллады:
По дороге в рассвет, по росистой тропе
Ухожу я, забыв свое прежнее имя,
Старых песен моих мне уже не допеть.
Те, что снова родятся — те будут иными…
— А если серьезно, то путь менестреля — говорить слова, которые люди не отваживаются сказать себе сами. В словах скрыта удивительная сила. Одни слова складываются серебряной вязью, другие сплетаются звеньями кольчуги… И все находят дорогу именно к тому сердцу, которому предназначены. Так учил меня мой старый мудрый учитель. Вот ты уничтожаешь чудовищ… А я верю, что слова помогают приручить драконов, живущих в душе человека…
— Но знаешь, если про путь, то часто бывает и так:
Привет, мой друг,
Сегодня мы гуляем!
На стойку гулко
Звякнул золотой…
— Как говорится, все дорожает, а жить-то надо, — еще одна усмешка, легкое пожатие плечами.
Женщины кабацкие, с бусами да косами,
Пригласи, хозяюшка ту, черноволосую…
Смоляные локоны на затылке сколоты
Пусть мне позабудутся косы цвета золота…
— Таким репертуаром я тоже не гнушаюсь, если говорить про Путь, — Медея неожиданно посерьезнела и привычно закусила нижнюю губу. — Но мне почему-то кажется, что ты хотел спросить не про путь менестреля… а про путь оборотня. Скажи, что я ошиблась — сделаешь меня счастливейшей из людей.
Она улыбнулась, пытаясь сгладить эффект от слов, граничащих с дерзостью. Она совсем мало знала этого мужчину и не успела еще нащупать край дозволенного. Но по вытянувшейся физиономии ведьмака поняла, что ее искренность и прямолинейность возымели свое действие.
Солнце перевалило через зенит, и тени от двух всадников начали понемногу удлиняться.
— Это была очень хорошая деревня. Я много успела сказать. Жать, только уехала с одним лишь задатком. Но это только моя вина. Я… слишком торопилась, уезжая. А тебе как?
*
— Объявления? Случайность? Хотя… Если принять постулат о том, что случайности неслучайны, то ты, как никто, ведом своей судьбой. Предназначение, так? Ты в него веришь?
Ведьмак помолчал, пятками направляя коня, чтобы объехал тоненькое деревце выросшее здесь.
— Не знаю, не задумывался. Все, во что я верю — что я нужен этому миру тем, кто я есть — истребителем чудовищ. И хоть с каждым годом их становится все меньше и меньше, что уменьшает потребность в таких, как я… Что ж, — он вздохнул, украдкой глядя на девушку. — Чему быть — того не миновать. И мы не вечны.
Медея взглянула на него, потом потупилась.
— Путь менестреля.. Тебе и правда интересно, или это дань вежливости?
Роберт хмыкнул, вопрос имел риторическое значение.
А девушка ответила. Так, как умела. Слова, словно камни в колодце, падали на дно и поднимали брызги доселе гладкой воды.
«Слова и поступки. Слова и недосказанность. Находят путь? Да. Та песня… должно быть, тоже что-то нашла… Во мне».
Отразившись от холодного сердца, она заставила его дрогнуть, а может только лишь треснула корочка льда вокруг. Теплота костров мая, Беллетейн… А сейчас? Он зажмурился, покопавшись в себе. Сейчас лед снова застыл, плотно укутав льдом окровавленный обрубок того органа, который люди привыкли звать сердцем.
Он задумался на время и почти пропустил следующие слова девушки:
— … а про путь оборотня. Скажи, что я ошиблась — сделаешь меня счастливейшей из людей.
— Я спрашивал про оба пути, — в конце концов отозвался он, проигнорировав второй вопрос. Что он мог ответить? Что предпочел бы не лезть в эту деревню, знай сколько боли причинит это ему, ей, и кому-то еще? Или соврать, что рад встрече с ней? А рад ли он? Сам не понимая, он не мог ответить ей.
Они проехали какую-то деревеньку, провожаемые лаем неугомонных собак и бранью местных бабок, пытавшихся удержать зверей на привязи. Проехали по крутому склону, миновали овраг, перешли вброд ручей, расположились на ночлег на опушке, собрав еловых веток и соорудив костер. По прикидкам ведьмака, до Оксенфурта оставалось дня четыре пути. Ночное небо проскальзывало через кроны деревьев, выпустивших маленькие листья, ухали совы, подвывали волки, но близко подходить не решались — на поляне было два зверя, и оба в человеческом обличье.
— И какой же путь у оборотня? — нарушил молчание ведьмак не глядя на собеседницу.
*
Медея стреножила Игреню, подвесила ей торбу с овсом, расседлала и потрепала по холке. На вес золота такая спокойная и флегматичная лошадка. Костерок, уютно закусывающий смоляными ветками, очерчивал круг света на поляне, замыкая их с Робом в странное закрытое пространство тепла и света. Почти как прошлой ночью. Только спокойнее. И холоднее. Ведьмак, вчера подошедший к ней первым, сегодня ночью вел себя отстраненно.
«Что же тебе дала эта маленькая победа, а Меда? Это совместное путешествие длинной в несколько дней? Что теперь делать?»
В задумчивости Медея достала походный котелок, в котором обычно заваривала аконит, наполнила родниковой водой и поставила на огонь. Некстати пришла в голову фраза ее старого доброго учителя, сказавшего в ответ на ее заявление, что любовь — неуправляемое и божественное чувство: «Раньше и огонь считали божественным, а теперь мы кипятим на нем воду». Умен старик. Надо домой заехать.
В котелок были заброшены листья шалфея, сорванные у дороги, и нежные побеги чабреца. Запах приятно щекотал ноздри. Несколько последних дней, украденные у судьбы, у этого проклятого маховика, который разведет их у ворот Оксенфурта — каждого на свое перекрестье.
Мягкая куча лапника пахла хвоей. Очень спокойно. Обычно Меда просто оборачивалась и спала на земле в теплой шкуре рядом с лошадью, не устраивая себе лежанку специально. Но сегодня она решила не нервировать ведьмака — впереди и так полнолуние. Ему будет… непривычно.
— И какой же путь у оборотня? — нарушил молчание ведьмак, как обычно не глядя ей в глаза.
— Путь обороняя — Закон и Обычай Стаи — быстро и не задумываясь, выпалила девушка.
Помолчала немного. Достала из сумки чашку, наполнила отваром и протянула ведьмаку
— Эх, жаль нет меда…
Добавила в оставшийся в котелке отвар фиолетовых цветков аконита и вернула на огонь
— Волчица нужна, чтобы защищать. Меня и мою Стаю. Ее роль — поддерживающая. Но она такая же часть меня, как и менестрель. И они обе — девушки. Как я по-твоему шла бы по большаку, не умея фехтовать как ты, не имея магических сил, просто человек? Пришлось бы несладко. Сам понимаешь. Волчица меня охраняет — но требует плату. Но только с меня. Это достижение рода Червонни. То, чему научила нас проклявшая наш род ведьма. Расплачиваться только собой.
Медея принюхалась — пора снимать котелок. Теперь пусть немного настоится.
В голове складывались стихи:
Костерок под чёрными горами,
Фляга да кусок последний хлеба…
Вновь гадаю: то, что стало с нами —
Правда или морок, бред и небыль?
Вновь гадаю – что же стало с нами?
Вновь тревога тянет за собою…
Я не стану говорить словами.
Лучше я спою — про нас с тобой…
Сквозь черную сетку ветвей блеснули звезды. Почти полная луна выплыла из-за далекого гребня гор и бросила свои бледные фосфорические лучи в чащу дремучего леса, освещая пятнами траву там, куда не доставал свет костра. Искорки отрывались от пламени и гасли.
В голове наконец образовалась пустота. Лунная Волчица, как хорошо-то! Никаких внутренних диалогов, никаких вопросов и споров самой с собой.
Медея налила себе отвар, прихлебнула терпкого ароматного варева. Аконит заканчивался… но дня на три хватит. Надо подсобрать по балкам, или в городе прикупить. Лучше сразу настойкой. А можно и у ведьмака попробовать выпросить.
*
«Бессмысленный разговор», — думал ведьмак, глядя в костер. Угли вспыхивали миллионами огоньков, разгораясь, потом затухая. Как и все в мире. Человек рождается, сначала медленно, как маленькое пламя, встает, собирает силы, ищет опору в друзьях, родных и близких, в увлечениях, занятиях, страсти. Он разгорается, как огонь, в который бросают ветки. Ярче, ярче! Все выше пламя, все выше чувства. Любовь, страсть, семья, дети… Потом вторая стадия — пока есть подпитка, костер пылает. Пока у нас есть близкие — мы светимся. Но год за годом, шаг за шагом… Дети отделяются, ищут свой костер, родители уходят в мир иной. Мы тухнем, меркнем, сами того не замечая. Отдавая свое тепло другим, мы меркнем… а потом потухаем.
