***

Скажем так, было умно забрать у меня оружие ещё неделю назад, потому что сейчас бы могла произойти незапланированная смерть. Раньше мне не приходилось ездить на такси, но, как никак, я предполагал, что работают здесь одни мошенники. Что ж, сегодня мои предположения оправдались.

Принять меня за иностранца, потому что я неразговорчив, и возить меня по кругу, в надежде, что я не соображу вовсе — это сверх идиотизма. Но, как видите, люди на этом пытаются заработать.

Да, было бы проще пустить пулю ему в лоб или показать своё удостоверение, но от второго варианта эффекта было бы ноль, потому что о нашей организации знать никто не знает.

Поэтому пришлось достать всю свою мелочь из карманов и всё-таки сделать вид, что я чёртов иностранец и не разбираюсь в валюте. С выходом из машины было труднее. Этот обросший кретин вцепился в меня своими клешнями, и я почти на автомате вывернул ему руку.

Ну, всякое бывает, извиняй, парень.

К моему большому удивлению, сегодня я впервые за полторы недели проснулся с ясной головой и понимал, что должен делать дальше. У меня появилась чёртова цель. Понятие того, что я должен понять и узнать.

В первую очередь — разобраться с тем, что произошло той ночью и кто на меня напал.

Поэтому в семь минут девятого утра я уже стоял у больницы и поглядывал на наручные часы, надеясь, что нужный мне человек уже на месте. Иначе нет смысла находиться здесь, потому что, если я начну контактировать с кем-то другим — Чарльз об этом узнает.

Поправив рукава своей белой рубашки, я удивляюсь тому, когда Пра… Джейд успевает их стирать? Только вчера она была брошена на пол, после феерического завершения наших ласк, как сегодня утром уже висела на вешалке абсолютно чистая.

И почему думать об этом стало нормальным?

Нормальным стало то, что она в принципе делает это.

В последнее время я задавался вопросом, как, будучи в состоянии, когда я не помнил себя, я смог…разговаривать с ней? Вести беседы и…целовать её? В моей голове это никак не укладывалось, ведь это Прайс. Та идиотка.

Но потом всё стало слишком понятно.

Ведь не зря я помнил эти веснушки на её лице, большие карие глаза и морщинки на лбу.

Долбанный идиот, а всё бы могло быть по-другому ещё тогда.

Отряхнув руки, я поднял голову к небу и глубоко вдохнул влажный воздух. Я должен выглядеть убедительным и спокойным. Делать всё то, чему учил меня отец.

Засунув руки в карманы, я направился внутрь здания, останавливаясь у регистрации. Время раннее, именно поэтому здесь находилась всего одна женщина, и без того занятая телефонным разговором.

Подойдя к лифту, я нажал на четвёртый этаж и стал ожидать, когда он прибудет на первый. И каждый раз, когда я имею дело с лифтом, в моей голове лишь одно воспоминание, что заставляет мой член проснуться за сегодняшнее утро уже второй раз.

Первый — её округлая грудь, уткнувшись в которую я проспал всю ночь, и проснулся в той же позе. И если бы Прайс не спала, я бы обязательно с этим что-то сделал.

Двери лифта открываются, и я захожу внутрь, следя за меняющимися цифрами этажей на панели. Если его всё ещё не будет на месте, мне придётся расположиться где-нибудь на лестничной клетке, дабы не попасть на камеру.

Двери лифта открываются на четвёртом этаже, и я выскальзываю вместе с двумя медсёстрами, что удачно идут впереди. Прохожу мимо двух первых дверей и останавливаюсь возле третьей, схватившись за ручку.

Открыто.

— Остин? — удивлению Уильяма нет предела.

Тихо прикрыв дверь и повернув замок, я полностью оборачиваюсь к нему и ослабляю свой галстук, что с недавнего времени стал раздражать.

— Как поживаешь? — спрашиваю я, опустившись в кресло.

— Замечательно. Я бы спросил у тебя тоже самое, но на языке вертится совсем другой вопрос.

Я киваю и гляжу куда-то сквозь него, прислушиваясь к шагам в коридоре. Затем перевожу взгляд на Уильяма и произношу:

— Мне нужно её личное дело.

Уточнять не приходится. Уильям знает, о ком идёт речь, поэтому тут же кивает, но рыться в своих папках не спешит.

— Могу я спросить, зачем?

— Я хочу знать точное время её смерти, — мой голос отчего-то стал ниже на октаву.

Он кивает, поняв, что большего из меня не выпытать.

— Чарльз знает, что ты здесь?

— Если бы Чарльз знал, стал бы я приходить сюда и спрашивать тебя лично? — вздымаю одну бровь.

— Верно, — кивает тот.

Он встает из-за стола и направляется к шкафу у голубой стены. Одним движением руки открывает стеклянную дверцу и достает оттуда несколько папок. Эти несколько папок — люди, что когда-то работали на нашу организацию и оказались мертвы.

Где-то там мой отец.

От этой мысли по спине пробегается холодок, и я сжимаю руки в кулаки, глядя куда-то в поверхность деревянного стола. Туда, где оказывается та самая стопка папок.

Уильям аккуратно перебирает каждую, а затем останавливается и протягивает мне исхудалое личное дело Элизабет Конни Питерс. Ей было всего двадцать шесть, именно поэтому в её папке находилось всего три листа.

Первый об анализах при устройстве на работу. Второй о попытках забеременеть и о том, что могло этому препятствовать.

Забеременеть?

У меня совсем вылетело это из головы. Ведь мы…и вправду хотели ребенка.

А третий…

А третий о том, что ей в затылок пустили пулю.

Несколько снимков с места гибели. Её окровавленное тело, спутанные блондинистые локоны в запёкшейся крови и дата смерти:

Тринадцатого апреля две тысячи двадцатого года.

Время смерти: 00:03.

Захлопываю папку, прежде чем смогу что-то еще понять или прочитать, и замираю, словно сам только что получил пулю в затылок. Перед глазами пробегает знакомая картина, только я чувствую себя моложе. Да, определенно, это было несколько лет назад.

Брудствуд сует мне какую-то папку, и я беру её трясущимися руками, глядя на снимки своего мёртвого отца.

Поднимаю голову и вновь открываю папку Элизабет на последней странице, где находятся снимки. Кладу её на стол и тяну на себя все остальные личные дела, пытаясь найти своего отца. Долго мучиться не приходится, поэтому, открыв её на последней странице, замираю, глядя на окровавленный затылок отца, с заметной дырой.

— Кто это сделал?

— Виктор Бишоп.

— Мне это ни о чём не говорит.

— Глава Уроборос. Это тебе о чём-то говорит? — скрестив руки на груди, интересуется Чарльз.

Это было моим первым вопросом, когда я пришел работать в свой штаб.

— Остин? — зовёт меня Уильям, пока я вылизываю взглядом фотокарточки своих мёртвых, близких мне людей.

Аарон Уэльс.

Элизабет Питерс.

Пуля в затылок.

«Как низко, Виктор. Смотреть жертве в глаза не входит в твои планы?» — сквозь стиснутые зубы произношу я у себя в голове.

Закрываю одну папку, а затем другую, отодвинув их в сторону Уильяма.

— Никто не должен знать, что я был здесь, — холодно произношу я, даже не удивившись тому, как похолодел голос.

Уильям молча кивает и возвращает обе папки в общую кучу, поднявшись из-за стола. Словно ожидает от меня каких-либо действий, но затем отмахивается и направляется к шкафу, тихо произнося:

— Тебе лучше воспользоваться чёрным выходом.

— Да, — блёкло. Брошено куда-то в приоткрытое окно.

Встаю из-за стола, поправив пиджак, и затягиваю обратно галстук, наблюдая за тем, как обеспокоенно глаза Уильяма бегают по моему лицу.

Думает, что я с катушек слечу?

Возможно, все было бы именно так, но у меня всё ещё нет недостающих пазлов, которые смогли бы обрисовать общую картину происходящего.

Да, Виктор убил моего отца…сколько? Одиннадцать лет назад? И всё потому, что Аарон лез не в свои дела, хоть это и была его работа. Но…я? Хренову пулю мне в лоб, что за задание было у меня, что Виктор решил прикончить нас обоих?

Может, задание было у Элизабет? Ведь это её он убил, а меня всего-то завалило плитами.

Неужели у тебя были секреты, Питерс?