Настолько внезапно и настолько нужно, что я задыхаюсь.

Жадно захватываю воздух и окунаюсь в свои чувства. В свои эмоции и ощущения, что расползаются по моему телу с каждым движением его языка.

Его руки опускаются с моих плеч на талию, а затем ладони сжимают ягодицы, и я стону в его приоткрытые губы. Влажные, сладкие. Со вкусом крепкого кофе.

Он делает шаг навстречу мне, немного покачнувшись, и я ловлю его плечи, пытаясь удержать ослабшее мужское тело.

— Тебе нужен отдых, — прерывисто замечаю я.

Схватившись рукой за стол, он лишь кивает и отталкивается, направившись в свою спальню. Иду вслед за ним, сняв пальто и повесив его в проходе на вешалку. Остин скидывает домашние тапочки и падает на кровать, скрутившись в позу эмбриона, словно он замёрз. Беру плед, что лежит у края кровати и накрываю вздрагивающее тело. Провожу ладонью по волосам, намереваясь отправиться на кухню, чтобы заварить себе чаю, как холодная рука хватается за мою кисть, а мужской голос шепчет в мольбе:

— Не уходи.

Я будто в другом измерении. Будто передо мной вовсе не Остин Уэльс. Не тот парень, что издевался надо мной два года. Не тот, что грубил мне две недели назад.

Это кто-то другой.

Он напуган и бессилен.

— Я здесь, — шепчу я, коснувшись губами костяшек его пальцев.

Он отпускает мою руку, и я обхожу кровать, чтобы лечь рядом с ним. Укрывшись клетчатым пледом, вытягиваю правую руку и обнимаю его, настигнув ладонью его грудь. Сердце стучит медленно, а дыхание выровнялось.

Он спит.

***

— Эй, Остин, — зовёт меня парень, стоя у деревянной двери и скрестив руки на груди.

На нем серая футболка и спортивные штаны. Вид у него такой, словно он только с пробежки.

— Что с твоим видом, Купер? — усмехаюсь я. Кривая улыбка озаряет моё лицо, как только на ум друга приходит то, о чём я подумал, как только увидел его. — Ты сделал это?

— Нет, — закатывает он глаза. — К этой недотроге слишком трудно подобраться.

— Брось, вы встречаетесь уже два месяца, — глупость какая-то.

За это время я бы уже пятерых под себя положил.

— Думаю заканчивать с этим, — он отводит взгляд в сторону, будто задумавшись. — Тем более, Питерс, кажется, положила на меня глаз.

— Собираешься с ней порвать?

Если это действительно так, и он не собирается больше давить на неё, то это действительно единственный поступок Купера, который заслуживает аплодисментов. Да, меня раздражала эта девчонка, бесила одним своим присутствием. Одной своей хреновой улыбкой и этим долбанным веснушчатым носом.

— Да. Завтра или послезавтра.

Похлопываю друга по плечу.

— Удачи.

Он кивает и отталкивается от стены, поправив свою футболку.

— Тебя Брудствуд искал. Сказал, чтобы ты к нему срочно зашёл, — шмыгнув носом, оповещает Купер.

Хмурюсь.

— Что этому придурку надо? Хочет лично отдать мне сертификат?

— О, заткнись, — усмехается Купер, толкнув меня в плечо, — ты получил его ещё год назад.

Я закатываю глаза и провожаю друга взглядом.

До ужина около двадцати минут, так что заскочить к своему директору я успею. Разворачиваюсь и направляюсь к лестнице, спускаясь на первый этаж. Два вежливых стука и толчок двери заставляют меня окунуться в притворно-уютный кабинет.

— Мистер Брудствуд, — киваю я, остановившись у стола директора.

— Остин, — на его лице как всегда улыбка. Она присутствует каждый раз, когда он видит меня.

Только я знаю, что эта улыбка не выражает ничего, кроме жалости.

И так было с того момента, как погиб мой отец.

— Вы меня искали, — констатирую я, надеясь поскорее отделаться от него.

— Всё верно, — он встаёт из-за стола, застегнув свой пиджак на одну пуговицу.

Немного задержавшись на одном месте, он тяжело вздыхает, а затем берёт конверт со стола и протягивает его мне. Я не шевелюсь. Лишь разглядываю кусок белого пергамента, что вздрагивает в руке директора.

Стоит ли спрашивать, что это, если я сам могу это узнать?

Верно, не стоит.

Делаю несколько шагов вперёд и забираю конверт.

— Пожалуй, я оставлю тебя, — где-то поодаль от меня произносит Брудствуд и выходит из кабинета, оставляя меня наедине с письмом отца.

Несколько секунд, до конца не веря, смотрю на аккуратный почерк, а затем принимаюсь открывать конверт трясущимися руками. Небольшой по размерам пергамент с датой и печатью оказывается развёрнутым у меня в руках, и я нехотя принимаюсь за чтение.

«Дорогой Остин…

Нервно оглядываюсь по сторонам, пытаясь найти свидетелей этого представления, но кабинет пуст.

Дорогой Остин?!

Что за чушь?! Отец никогда не называл меня по имени.

Лишь сын.

Долбанный, мать его, сын.

Просто.

СЫН.

Опускаю глаза и продолжаю чтение, с остервенением вцепившись в края пергамента:

«Судя по тому, что ты читаешь это письмо, ты закончил учёбу в Академии. Я никогда не говорил тебе этого, но сейчас скажу. Я горжусь тобой. Горжусь за каждый твой проступок и поединок, в котором ты одержал победу. Горжусь за твоё упорство и смелость. Горжусь за мужчину, которого я воспитал.

С любовью, отец.»

Внизу письма дата и печать, поставленная за неделю до его смерти. За грёбаную неделю до того, как его прикончили.

Сука!

Со всей силы пинаю рядом стоящее кресло и ощущаю боль в ноге, согнувшись.

Гордится он, блять!

Где была твоя гордость, когда я был маленьким? Разве не ты меня постоянно отчитывал за оплошность? Каждый день превратил в долбанный ад, где я старался быть похожим на тебя!

Я старался изо всех сил, и никогда не слышал ёбаного «горжусь тобой, сын».

— И теперь, когда ты мёртв, ты заявляешь мне, что горд?! Какого хрена ты не сказал мне этого раньше, когда я так нуждался в твоём понимании?! — кричу я, сжимая в руке злосчастный пергамент. — Какого хрена?!

Хватаюсь за спинку кресла, пытаясь отдышаться. Пытаясь прийти в себя и отпустить нахлынувшую ярость, смешанную с обидой. С обидой долгих лет, что хранилась где-то в грудной клетке. Что порой мешала вздохнуть полной грудью.

Выравниваюсь и подхожу к двери, открыв её. Брудствера и след простыл.

В глазах начинает непривычно щипать, поэтому я преподношу ладони к лицу, пытаясь растереть это чувство. Убрать. Закопать поглубже. Оставить там, с мёртвым телом своего отца.

Сам не понимаю, как оказываюсь на полпути к выходу из Академии, но будучи у главной двери — пинаю её ногой, словно она виновата в том, что мой отец идиот.

И вот она. Причина моей ненависти последние два года. Такая правильная, такая аккуратная, такая…живая. Вздрогнувшая от удара о каменную кладь дверью и смотрящая на меня этими огромными карими глазами.

Идиотка-Прайс.

Открываю рот, чтобы бросить в неё чем-то ядовитым. Словами, что ударят посильнее, словно пощёчина, чтобы весь её правильный и идеальный мир покачнулся и рухнул.

Потому что этот ёбаный мир не идеален.

И никогда не был таким, долбанная ты дура.

«Горжусь за мужчину, которого я воспитал».

Мужчину, а не сопляка, что пытается унизить девушку лишь для того, чтобы стало легче.

Ком, застрявший в горле, превратился в настоящую глыбу, став помехой для любого произнесённого слова. Не сегодня. Не сейчас. Не тогда, когда она застала меня в таком состоянии.

Сжимаю пергамент в руке и прохожу мимо неё, направляясь в общежитие, окунувшись в очередной омут воспоминаний.

***

Он в очередной раз вздрагивает во сне, крепко сжимая пальцы в кулак на правой руке. Я осторожно поднимаюсь над Остином, всматриваясь в его умиротворённое лицо, но морщинка между его бровей говорит об обратном. Скорее всего, ему снится что-то плохое.

Прошло всего около сорока минут с того момента, как он уснул, а у меня уже не хватало терпения лежать с ним рядом. Не от того, что он дёргался во сне, а из-за того, что меня терзали мысли и опасения.

Почему-то после его слов о том, что он вспомнил, я поняла, что осталось немного. Немного до того, как он вспомнит кто я.