И, кажется, понимает. Или делает вид.

— У нас тут…

— Остин, — нехотя прерываю я, он тут же оборачивается. — Мне нужно с тобой поговорить.

Его челюсть напрягается, и он сдержанно кивает.

Я открываю дверь на улицу, где меня тут же обдаёт ветром, и спускаюсь вниз по ступенькам, останавливаясь у окна паба. Он останавливается рядом, сунув руки в карманы.

— Я только что из полицейского участка, — начала я. Мой голос дрожал, как и я сама, от чего мне пришлось остановиться, и глубоко вдохнуть.

— Ты вся дрожишь. Тебе холодно?

— Нет, я…

Остин поднимает руку в останавливающем жесте, а затем снимает свой свитер и протягивает его мне, оставаясь в одной майке.

— Я не могу, — качаю я головой.

— Если ты не наденешь его, я вернусь к «своей» работе, — голос холодный.

Предупреждающий.

Я нехотя протягиваю руку и надеваю поверх платья тёплый, крупной вязки, бежевый свитер.

Он пахнет им.

Пахнет дождливым утром и крепким кофе, сваренным с утра, после происшествия с разбитым горшком.

— Так что там с этим мудилой-полицейским?

Я хмурюсь, а затем понимаю, о ком идёт речь.

Гэвин.

Это вызывает улыбку, и я тут же прячу её за невысоким горлом свитера. Его глаза исследуют моё лицо, а затем он делает шаг навстречу мне, от чего по моему телу пробегается холодок.

Если я не продолжу - это ничем хорошим не закончится.

— С этого дня ты в программе по защите свидетелей. Все твои новые данные в этой папке, — протягиваю в его сторону руку, он не спешит забирать, — и у тебя новый дом.

— Мне и старый по вкусу, — отрезает он, наконец-то забрав папку из моих рук.

Поверь, Остин, не одному тебе.

Я скрещиваю руки на груди в надежде, что дальше он прочтёт всё сам. Я больше не хочу говорить, спорить или убеждать. Я устала врать.

Особенно ему.

— Когда я должен буду уехать? — интересуется он, смотря куда-то себе под ноги.

— Сегодня вечером за тобой заедут.

Он резко поднимает голову.

— Мудила-полицейский? — кривится, словно откусил кусочек гнилого яблока.

Киваю.

Боже, почему это выглядит так, будто мы прощаемся?

Я не хочу, чтобы это выглядело именно так. Потому что…потому что я не оставлю тебя, Остин.

Я не знаю, что происходит в следующий момент, но мои руки самопроизвольно тянутся к его талии, окольцовывая. Прислоняюсь щекой к его груди и замираю, вдыхая запах мужского парфюма.

Он напрягается, и только спустя несколько секунд одной рукой он сильнее прижимает меня к себе, а второй зарывается в мои волосы. Тяжело вдыхает и причмокивает губами.

Как же хорошо чувствовать его рядом. Чувствовать его тепло и крепкие объятия, из которых не выпускают тебя до тех пор, пока ты жалобно не начнешь стонать от того, что это не твой выбор, а просто…так надо.

Надо отпустить и сделать шаг назад.

Натянуть рукава мужского свитера до замёрзших кончиков пальцев и снова уткнуться носом в горло плотной вязки. Ещё раз почувствовать запах, который только что ускользнул вместе со своим владельцем, и вздрогнуть от приятных ощущений, окольцовывающих тебя словно ореол.

А затем снова оказаться в крепких объятиях, потому что так хочется, потому что так нужно.

Потому что.

Глава 10.

— Вот, я пересадила его в горшок чуть побольше, — Джейд протянула мне цветок Жасмина в тот момент, когда я решил присесть в проходе между гостиной и её спальней.

Не знаю почему, но мне нравилось это место. Оно казалось мне уютным и каким-то до боли знакомым. Может, когда-то у нас дома был похожий проход?

Бред.

Родительский дом был слишком огромным для таких маленьких и неуместных коридоров.

— Спасибо, — еле слышно и брошено куда-то за её спину.

— Я заварю тебе чай в дорогу, — утверждение, чтобы быстрее скрыться за стенами кухни и не показываться ещё несколько минут.

Беспокойство — это то, что было написано на её лице с самого утра, когда к моим ногам упал этот хренов горшок с Жасмином.

Трудно было понять из-за чего именно она начала беспокоиться. Из-за цветка или произнесенного мной имени?

У меня были тысячи вопросов в ту секунду, но я решил промолчать и попытаться разобраться во всём сам.

Да и что у неё спрашивать? Она ведь обычный, грёбаный, социальный работник. Всё, что она знает — находится у меня в руках.

Нет, не долбанный цветок, а папка.

Папка с моим выдуманным именем и фамилией.

Блять, это всё какой-то бред.

Ставлю цветок на пол и тянусь свободной рукой в карман брюк, в котором лежит аккуратно сложенный лист из тетради. Сегодня утром я выдрал его из тетрадки, на работе, которая вовсе не моя работа.

Нужно быть долбанным идиотом, чтобы поверить в то, что я действительно был барменом.

Вопросы. Вопросы. И ещё раз вопросы.

И ни одного ответа.

Разворачиваю лист и, убедившись, что она всё ещё на кухне, читаю о первом воспоминании.

1. Чужие женские руки, которыми гладят щенка.

2. Разбитый горшок с цветком, на белом кафельном полу.

3. На меня падает что-то тяжелое, от чего я тут же отключаюсь.

А если это просто воспоминание о каком-то фильме?

Да? А почему же у тебя болит затылок каждый раз, когда ты об этом вспоминаешь?

Три пункта и тысяча сомнений.

В голове постоянно крутится вопрос, но собрать его в одно предложение я пока не могу. Не получается.

Слышу приближающиеся шаги и, сложив лист, засовываю его обратно в карман.

— Вот, — Джейд протягивает мне чай в дорогу, а затем поднимает голову из-за внезапного стука в дверь.

Несколько секунд стоит на месте, никак не реагируя, а когда раздается очередной стук, вздрагивает.

Да что с ней?

Встаю с пола, как только она проходит мимо и дёргает за ручку.

Вот он. Собственной ёбаной персоной.

Мудила-полицейский.

— Мисс Прайс, — кивает, и делает шаг в квартиру.

Поворачивает голову в мою сторону и, поджав губы, произносит:

— Мистер Холланд. Я думаю, нам пора.

А я думаю, что ты должен пойти на хрен. Как тебе такое предложение?

— Буду ждать Вас в машине, — отчеканивает мудила-полицейский и, развернувшись, выходит из квартиры.

И это того стоило? Мог просто…позвонить?

Беру чемодан за ручку и подхожу к двери, ощущая, как горячий чай обжигает пальцы. Хмурюсь, сжимая челюсть.

Блядский чай со вкусом зелёного яблока.

Мой любимый чай.

Мисс Прайс подходит к двери, ухватившись за ручку левой рукой, а правой вновь заправляет несуществующую прядь. Этот жест насколько част, что кажется родным.

Я стою на месте, глядя на её ноги. Ох, эти чёртовы ноги. В этих чёртовых джинсах. На ней вязаный свитер. Нет. Не мой, и от этого паршиво. Паршиво, что я не увижу её больше в своей одежде.

Не увижу ли?

— До завтра? — в моём голосе звучит надежда.

Как, блять, странно. Я и надежда.

Что-то несовместимое.

Она качает головой, опуская взгляд в пол. Робко кусает губу, а затем хмурится.

Бога ради, не делай так, Джейд.

Поднимаю голову к потолку, тяжело выдохнув, и проклинаю всё на свете за то, что не могу сейчас же захлопнуть эту хренову дверь. Толкнуть её к стене и накрыть своим телом.

Тереться об неё, чтобы она чувствовала, ощущала каждой клеткой своего тела, как я возбужден.

Как я хочу её.

Прямо сейчас.

Здесь.

Блять.

— Блять, — рычу я, ощущая, как пылает моя ладонь от горячего чая.

Сейчас бы швырнуть этим кипятком прямо в лицо мудиле-полицейскому, схватить горячей ладонью её лицо и впиться в эти припухшие от постоянных терзаний зубами губы.

— Когда? — срывается с моих губ нетерпеливо. Ещё минута и я сойду с ума.

Опять. Опять кусает хренову губу. Перестань, блять, перестань!

— Через неделю, — как ледяной водой окатили. — На данный момент ты под защи…

— Знаю я всю эту херню, — выплёвываю я. Эти грёбаные правила, эти грёбаные документы. Этот грёбаный дом, который находится в часе езды от неё.