Он снова чувствовал себя ничтожным. Маленьким, испуганным мальчишкой. Мальчишкой, магия которого была бесполезна против громадного старого змея, которого удалось усмирить лишь потому, что адреналин подсказал единственно верное решение. В магическом мире все решалось силой, и сила Тома исчерпалась на полыхающих водах в этом жутком зале, где на него смотрели сотни змеиных глаз.

Том любил змей. Но теперь змеи были угрозой.

— Найди себе дело, — отрывисто велел он Нагини, а когда та попыталась проигнорировать его и заползти по ноге на плечи, нервно скинул змею с себя, дрожа даже от одного касания ее чешуйчатой кожи. — Тебе тоже придется мне подчиняться!

Том еще никогда не чувствовал себя так. Возможно, потому, что раньше на него не наваливалось ничего настолько серьезного. Учеба в магической школе была лишь признанием его способностей. Не проверкой. Том ни на секунду не задумался о том, была ли в приглашении Дамблдора какая-то ошибка, потому что он умел колдовать. Но Том не умел сдерживать бури. А василиск был не просто ураганом, кидающим домики на ведьм.

«Змеи опасны, когда голодны. Никакие угрозы не будут препятствием, если он сойдет с ума от голода. Я должен был держаться подальше от этого места. Я умею слишком мало. Я не смогу сдерживать его долго. Наследником становятся не в одиннадцать, никто не пытается распоряжаться наследством в одиннадцать, особенно таким!»

Паника билась где-то в груди, и даже покинув туалет — сначала убедившись в том, что фраза «Скрой свои тайны» сработала, и раковины вернулись на место — Том не почувствовал облегчения. Школа начала казаться ему маленькой и слишком тесной.

И покрытой сетью гигантских труб.

— Наследник должен быть достоин имени своего предка, — шелестел отовсюду тяжелый и маслянистый голос присмиревшего василиска. — Наследнику нужно позаботиться о великом змее.

Голос змея стихал временами, но обязательно возвращался, и когда Том оказался в подземельях, недалеко от кабинета Снейпа, резко оказался совсем рядом. Змей не мог его видеть, резко напомнил себе Том. Напомнил и судорожно прижал руки ко рту.

Том не плакал.

Том пытался не разучиться дышать.

Он не особо помнил, как ему пришла в голову мысль найти Поттера. Эта мысль была простой и самой логичной, потому что Поттер был единственным, кто не будет обращаться к директору сейчас же, а если и обратится, не скажет, кто именно выпустил чудовище. Едва ли этот парень был его ангелом-хранителем. Но если бы это все-таки оказалось правдой, Том бы совершенно не удивился.

Искать Поттера не нужно было долго. Когда Том подошел к продуваемому ветром квиддичному полю, он почти успокоился и уже начал думать о том, что зря все это затеял. Изорванную мантию пришлось снять и поджечь тут же, чтобы не засорять бесполезным тряпьем территорию Хогвартса, а без нее в ноябре уже было прохладно.

Гарри затесался в компанию пуффендуйцев. Фактически, не было закона, запрещающего присутствовать на тренировке квиддичных команд ученикам других факультетов. Но все-таки негласное правило предполагало, что посторонних на поле не будет. Именно поэтому пуффендуйцы не сразу смирились с тем, что с ними сегодня проведет тренировку Поттер, согласившись на некоторое время сыграть на позиции судьи, раз уж Седрик был официальным ловцом.

Судил Гарри из рук вон плохо, поэтому как только Седрик заметил знакомого первокурсника на поле, Поттер тут же был отправлен выяснять, почему тот заявился. Не то, чтобы Гарри был против.

— С ума сошел? — уточнил гриффиндорец, накидывая теплую мантию на Тома и прикидывая, сколько он может запрещать ему принимать бодроперцовое зелье; Тома хватило на четыре дня, пока Поттер не обосновался в своей спальне, демонстрируя всем градусник с высокой температурой. — Даже не говори, что практиковал согревающие чары, у тебя все губы синие.

Том не стал это комментировать, обхватывая опешившего Поттера за пояс и прижимаясь к нему в лучших традициях Нагини.

— У меня сейчас в голове пронеслись сотни сценариев, и самый безопасный из них — амортенция, так что не будешь ли ты так добр…?

— Я забыл пароль от слизеринской гостиной, — за секунду придумывает оправдание Том, а после смотрит на гриффиндорца сверху вниз. — А мне хотелось бы пойти в душ, не можешь ли ты использовать свои, в общем-то, бесполезные знания во благо?

Гарри на секунду задумался, смерив Тома внимательным взглядом, а потом закатил глаза.

— О Мерлин, еще никогда для того, чтобы провести побольше времени со мной, не придумывали таких глупых причин. Ты чертовски особенный, Том.

Чертовски особенный Том наконец спокойно выдыхает. На квиддичном поле не слышен голос змея, но зато чувствуется тепло тела Поттера. И если раньше Том думал, что может обойтись без этого, то теперь с неудовольствием признавал, что Поттеру все-таки придется выделить местечко рядом с собой.

Если он все-таки станет Мастером, то это будет весьма проблематично.

Как же Поттеру это льстило. И дело было не в том, что Риддл был гениальным мальчиком, и не в том, что он был потрясающе красивым, и уж точно не в том, что он умел то, чего не умел Гарри — пока это ограничивалось только разговорами со змеями и огоньками, но недооценивать этого слизеринца было бы преступлением. Дело было в том, что Гарри не хуже него умел видеть будущее. Или скорее видеть будущие перспективы в людях.

Том никак не мог быть полезен Гарри после того, как Амбридж покинула школу. Но если бы Гарри подбирал вокруг себя людей, которые были бы полезны ему, то вместо Гарри Поттера в Хогвартсе был бы второй Драко Малфой. Поэтому перспективный для самого себя Том Риддл вызывал в Гарри чувства тихого обожания.

Это было не как с Роном. Тома не хотелось видеть без одежды — и дело было ничерта не в возрасте, потому что Том взрослел поразительно быстро; если в начале года он был хилым и выглядел на десять, то теперь мальчишка уже сошел бы за умеренно стройного четырнадцатилетнего; Гарри примерно так же выглядел год назад, потому что растрепанные волосы и круглые очки сжирали его мужественность подобно гиенам — Тома не хотелось касаться слишком часто и на Тома не хотелось заявлять права.

Но в какой-то момент Гарри поймал себя на том, что сейчас они находятся в ванной старост, перед ним — весь в пене — обнаженный Том, а сам Поттер как раз сейчас отвоевал право отмыть его волосы от пепла, непонятно как там оказавшегося, и каменной крошки.

— Ты совершенно точно считаешь меня ребенком, — недовольно прокомментировал это Риддл.

— Разве это не потрясающе, что еще года три эти слова не могут восприниматься, как обвинение? — ответил гриффиндорец, решая для себя, что все в порядке.

Все и было в порядке. По крайней мере, еще пару дней.

Том как-то не успел смириться с тем, что флирт Поттера, на который он сам дважды дал добро, очень отличается от флирта влюбленных героев из книг. Когда Поттер покупает ему новую одежду, Том проглатывает вязкую обиду, потому что он не только не умеет принимать подарки, но и не умеет воспринимать их как подарки.

Том живет в мире, где за все — и хорошее, и плохое — нужно платить. И ему до скрежета зубов неприятно, что ему пока нечем платить Поттеру. И здесь ничем не поможет его внезапно обретенное наследство, о котором он зарекся никому не говорить, ни какие-то еще привилегии, которые полагаются наследнику основателя Хогвартса — Том еще уточнит, может ли он рассчитывать на часть замка или хотя бы на ту комнату с колоннадой змей — поэтому этот долг, такой мелкий, но при этом ощутимый, будет маячить у него за спиной еще как минимум несколько курсов. И что-то умное в голове Тома подсказывало ему, что долги будут только копиться. Потому что…

Это флирт, Том. Ты сам согласился, помнишь? Я люблю оказывать знаки внимания, пусть даже это просто мантия. Там еще теплая есть, кстати. Да, это целых две мантии. Если ты очень возмущен, то тебе лучше не возвращаться в спальню, потому что там лежит еще и рубашка. И брюки. Прости, я действительно нечасто выбираюсь в магазины, и теперь понимаю, почему. Под кроватью еще ботинки, кстати. Не уверен, что угадал с размером, но… О, Мерлин, Рон, спаси меня сейчас же, он же меня убьет и не увидит галстук в тумбочке!