Его руки сами потянулись к измученному человеку; не думая ни о чём, Драко Малфой взял Еву на руки и, забыв совсем про вторую однокурсницу, покинул женскую спальню, слыша тихий и болезненный стон, чувствуя грудью знакомое тепло чужого тела, а перед глазами видя лишь коридор и образы школьных обителей, в которых ему не было интереса. Кто-то дрожащей рукой вцепился в его мантию — плевать! Ему нет до этого дела. Он просто должен донести её до больничного крыла.

Парень был близко — он знал это и чувствовал, но тяжесть тела становилась всё более невыносимой; ему казалось, что нечто тянет вниз вместе с ней, и он противился как мог.

— Драко.

«Нет, замолчи, — думал он про себя, стараясь перебирать ногами как можно быстрее, лишь бы, наконец, дойти. — Я не хочу слышать твоего голоса».

Но тот не замолкал — он продолжал эхом отдаваться в его голове, призывая раз за разом и не давая спокойствия.

«Ты не понимаешь, чем рискуешь, Драко. Она не с нами, она никогда не будет с нами».

Мать ещё пыталась его понять, пыталась, но не могла, как ему казалось. А оказалось, она понимала всё лучше него самого — она знала, что рано или поздно эта девушка его предаст, знала, что ей нельзя открывать себя. А отец вообще ничего не знал, и парень был рад этому — тому, что отец не знал его такого, опозорившего семью этой порочной связью. Может, теперь он погибнет, сгниёт в Азкабане, но хотя бы не будет знать о том, что сделал его сын. Что хотел сделать его сын.

Зачем бросать свою жизнь к ногам девушки, которая не желает сделать того же и для тебя?

— Отпусти.

«Если бы ты только знала, как я хочу это сделать, — стараясь вкладывать в свои мысли как можно больше ненависти, говорил самому себе слизеринец».

Он не помнил, как добрался до больничного крыла; не помнил взволнованного голоса медсестры. Но он помнил, как тепло резко покинуло его, как руки, которые ломились от ноши и тяжести, внезапно обрели лёгкость. Всем сердцем он почувствовал, что его отпустило, что ему вот-вот должно было стать легче. Но что-то всё равно было не так.

Он инстинктивно опустил голову и увидел, как та самая рука держалась за край его мантии. Малфой перевёл взгляд на Хейг, которая из последних сил цеплялась за него — не давала ему уйти, хотя прекрасно понимала, что вырваться из её хватки сейчас не составит труда. Парень замер на месте, глядя в искажённое от боли лицо, и в этот самый момент видел уже не Еву, а самого себя — такого же измученного и разбитого.

«Неужели ты действительно готов покинуть свою семью ради мимолётных чувств?»

Драко ничего не ответил тогда. Но сейчас он развернулся и направился прочь, старательно выкидывая впившийся в сознание образ однокурсницы из головы.

Рука, что удерживала его за край мантии, обессилено свесилась с кровати.

***

— Как она себя чувствует, Поппи?

— Она в порядке, профессор. Перед тем, как потерять сознание, она говорила, что у неё сильно болит голова, да и её соседка по комнате упомянула, что из ночи в ночь слышала, как та не может заснуть. Думаю, это последствия пережитого в Министерстве, не больше.

— Вы уверены в этом на все сто процентов?

— Я не могу быть уверена, профессор, но, полагаю, если в больнице святого Мунго до меня не нашли ничего подозрительного, то и я тем более не смогу этого найти. Девочка сильно переутомилась.

— Что ж, в этом случае, надеюсь на то, что всё действительно не так серьёзно. Полагаю, она скоро должна проснуться?

— Да, профессор, с минуты на минуту.

— Вы не оставите меня с ней наедине? Нам есть, о чём поговорить.

— Разумеется.

Послышались удаляющиеся шаги, а Хейг почувствовала необходимость раскрыть глаза и прийти в полное сознание. Это оказалось практически невозможным, но она смогла и, вздохнув, обвела глазами больничное крыло и, наконец, обнаружила профессора Дамблдора в паре шагов от кушетки.

Блондинка уже очень давно не видела его так близко — с самого третьего курса, когда в конце он позвал её в свой кабинет. Ей было страшно, как никогда; она боялась, что он будет её костерить или вовсе исключит из школы, но ни того, ни другого не произошло.

«Как ты поняла, что Сириус Блэк на самом деле невиновен?» —спросил он тогда. И студентка с облегчением ответила, что почувствовала это в тот момент, когда только увидела его.

Сейчас Дамблдор стоял перед ней вновь, и девушка уже знала, что он не будет ругаться или исключать её из Хогвартса, но понимала, что тот пришёл к ней.

— Здравствуйте, профессор, — поздоровалась она, отмечая про себя, что ей не удалось вложить в свой равнодушный голос хоть каплю эмоциональности.

— Здравствуй, Ева. — То, как легко он обратился к ней по имени, в любой другой момент смутило бы, но не сейчас. — Как твоё самочувствие?

— Уже лучше.

— Рад это слышать.

— Вы и правда думали, что моя головная боль не от переутомления?

— У меня были такие опасения. Твоя бабушка рассказала мне о том странном сне, который ты видела, пока лежала в больнице святого Мунго.

— И Вы думаете, что это был не просто сон?

— Время покажет, Ева. Не могла бы ты описать подробнее женщину, которую видела?

Блондинка отвела взгляд, глядя на стены и вспоминая события той ночи. В голове вновь кольнуло, и та поморщилась.

— Она была очень старой; длинные чёрные волосы, костлявые руки и тёмная одежда. И чёрные глаза без зрачка и радужки. И в руках она держала огромный волчий череп.

— И она сказала, что твоя кровь чёрная?

Хейг взглянула на директора, искренне не понимая, почему что-то подобное его вообще должно волновать.

— Она и была чёрной, — ответила она. — Старуха вонзила кость в мою руку, и из неё полилась чёрная кровь.

Дамблдор молчал, внимательно глядя на слизеринку своими умными голубыми глазами, и та нахмурилась, осознавая напряжённость паузы.

— Вы что-то знаете об этом, сэр? — поинтересовалась она, хотя и не была уверена в том, что её это волновало.

— Возможно, возможно, — неопределённо кивнул старый волшебник. — Но не думаю, что сейчас самое время рассказывать тебе об этом.

— Как скажете.

Женщина из сна интересовала девушку сейчас меньше всего, и профессор это прекрасно понимал и видел.

— Люди до крайней степени поразительные и непостижимые создания этого мира, — неожиданно сказал он, глядя в окно больничного крыла.

— Вы думаете? — с безразличием в голосе спросила студентка.

— Убеждаюсь в этом каждый раз, когда вижу хотя бы собственных учеников и их достижения. Они поражают меня, а я открываю в каждом из них что-то новое всякий раз.

Той нечего было ответить, но отчасти она понимала, почему директор завёл этот разговор.

— Я видел твой блистательный Патронус, Ева, — сказал он, а блондинка почувствовала, как в горле образуется ком. Она не могла выговорить ни слова, вспоминая серебристого волкодава. — И это был один из самых сильных и мощных Патронусов, которых мне довелось знать.

— Только он оказался бесполезным, — неожиданно сказала девушка. — Точнее, это я оказалась бесполезной с ним, не сумев удержать.

— Нет, дело было не в тебе, — продолжил тот. — Дементоры, охраняющие Отдел тайн, не те, что охраняли нашу школу на третьем курсе, и не те, что охраняют Азкабан сейчас. Противостоять им с обычным патронусом необычайно сложно, и это занимает намного больше времени.

— Но Сириус… погиб, — сглотнув образовавшийся в горле ком слизеринка, чувствуя, как неотрывно смотрит на неё директор, и от этого испытующего взгляда ей становилось сложнее сдерживать эмоции. Сжав простынь пальцами, она опустила голову: — И он погиб из-за меня.

— Это нормально: чувствовать вину, когда нас покидает некто близкий нам, — спокойно сказал тот, — но не стоит перегибать палку, Ева. Сириус Блэк погиб не из-за тебя.

— Из-за кого тогда? — не своим голосом проговорила она, боясь поднять головы.

— Он погиб по моей вине.

Студентка внезапно взглянула на волшебника, не ожидая услышать таких слов. Но Дамблдор был спокоен, будто предвидел эту реакцию.