Чувства меня раздирающие были смешанными. Это было торжество, облегчение, радость, удовлетворение и множество других чувств, целое многочувствие, которое было так сильно, что дрожь овладевала кончиками пальцев.

Когда пираты закончили своё дело, то отошли от многовекового храма, оплота истории, прошлого, доживающий свои последние мгновения. Я сделала шаг вперед и моя рука змеей скользнула в карман Вааса, из которого я достала свою собственную зажигалку, принесенную ему в дар после моего скитания, перерождения. Я пару раз щелкнула ей: огонек выходил плохо, но в конце концов маленький язычок осветил моё лицо. Я вдруг вспомнила слова предыдущего хозяина этой зажигалки и неслышно хмыкнула.

Ублюдок сумел предугадать дальнейшие события, но какой в этом смысл, если он отправился кормить червей раньше всех остальных?

Я подняла взгляд на Вааса и он медленно посмотрел на меня. Я молча вглядывалась в него, но он так же молчал и не высказывал никаких эмоций. И понимая это верно, я развернулась и кинула зажигалку Николса прямиком к храму, и огонь стал стремительно затягивать его в свои объятия.

Тлеющий край уничтожал в считанные мгновения лицо дорогого человека.

Огонь сжирал целое поколение, воспоминания, всё что приносило мучение. Жар опалял моё лицо, и я чувствовала мстительное наслаждение.

Я медленно повернула голову к Ваасу, который так же заворожено смотрел на Храм Цитры. На его лице отображалось такое же сильное многочувствие, в разы сильное, чем моё, и в это самое мгновение я почувствовала сладкий вкус победы, и горьковато-соленый свободы.

Я потянулась к его уху и прошептала:

— Смотри Ваас. Смотри. Запечатли этот момент в своей памяти.

Он вздрогнул и медленно-медленно перевел взгляд на меня. Я улыбалась ему.

Взорвались бочки с топливом, которые пираты составили внутри, раздался оглушающий грохот и некоторые стены осыпались так, что земля под ногами отозвалась вибрацией.

Я вновь потянулась к нему и мягко поцеловала его щеку, чувствуя на губах металлический привкус крови, а после развернулась и пошла прочь, оставив предавшего свой остров воина в свежих руинах его сердца.

«Ну что, мой Дьявол? Сладка тебе долгожданная свобода на вкус?»

Всё, что происходило потом, напоминало криповый сон, в котором не было и просвета. Всё смешалось в кровь, огонь и ярость. Это было настоящим концентрированным безумием, и мы окунулись в него со всей страстью с головой, один единственный и последний раз. Я стояла над обрывом, глядя, как сердце острова полыхает огнем, как горят и стенают Помпеи Хойта Волкера. Я смотрела во все глаза и не могла сдержать торжественной улыбки. Птицы стремительно покидали острова, черной россыпью бисера мелькая в задымленном небе, которое из-за смога и заката превратилось в кроваво-красное. Вой животных смешался с треском горящей древесины и автоматной очередью: и пусть. На пепелище вырастут новые деревья и трава, вода в мелких речушках отыщет свой путь, а землю вновь будут мять чьи-то лапы и копыта: всё вернется на круги своя, потому что такова природа, и ей плевать на человеческие планы и на чью-либо смерть. Земля продолжает крутиться. Без Ракъят. Без пиратов. Без Хойта Волкера. Без Фрэнсис Грэм. Без Вааса Монтенегро. Без меня.

Остров Рук был очищен почти от всей заразы.

Оставались только мы.

В лагерь Вааса мы вернулись с рассветом. Кучка пиратов, в числе которых, разумеется, оказался Бак и даже Джеймс, готова была отчалить от острова навечно. Ваас с возвращением куда-то исчез, и куда именно, я не могла знать, но меня это несильно волновало. Мои вещи были собранны давно, и я отправилась за ними в комнату, где скрывалась от шизанутых коллег с самого первого отъезда Клауса. Я открыла ключами замок (мне удалось откопать ключи и наладить его) и вошла внутрь, глубоко выдыхая. Запах гари преследовал меня даже здесь, и это было неудивительно.

От нечего делать я прошлась по комнате, заглядывая в каждый уголок. Я подошла к окну и закрыла его. Стало немного тише.

Мой взгляд машинально зацепился за кривой белый гвоздь, лежащий на подоконнике, и я недоуменно застыла на месте. Кому нужно было красить гвоздь краской?

Взяв его в руки, я прокрутила его непонятно зачем, надеясь, что это даст мне какие-то ответы на вопрос, но тщетно. Вряд ли когда-нибудь мне разгадать эту загадку.

Зато я вспомнила человека, кто всегда говорил, что белый цвет его любимый, и что-то внутри слабо колыхнулось. Наверное, именно такой гвоздь и вбили в моё сердце вместе с тремя пулями.

Я сунула гвоздь в карман и отвернулась от окна, направившись к драному матрасу, который был моим лежбищем столь долгое время. Я рухнула на него, почувствовав вдруг страшную усталость, однако сна не было ни в одном глазу. Сердце всё ещё бешено колотилось.

Надо мной всё ещё была доска, над которой была та самая фраза на русском. Засыпая здесь чуть ли не каждую ночь, я успела запомнить то, как она пишется, но не то, что там написано. Слово «судьба» не давало мне покоя, и глядя на эту надпись, я понимала, что почему-то именно по ней я буду ужасно скучать.

Не до конца осознавая, что делаю, я встала на ноги и вынула нож Николса, который всегда возвращался ко мне, и даже на этот раз. А затем вонзила его в другую дощечку, что была ниже той, на которой кто-то нацарапал запись, и потянула нож вниз.

Я маялась с надписью, как мне казалось, ужасно долго, а когда закончила, осторожно провела рукой, осыпая деревянную пыль на матрас. За пределами ангара послышались чьи-то громкие голоса, и это дало мне понять, что задерживаться дольше в этой комнате не стоит. Я водрузила рюкзак на плечо, сунула кукри в кобуру и в последний раз посмотрела на надписи: неизвестного и свою.

«Миром правят судьба и прихоть».

«Faber est suae quisquie fortunae*».

Пора в путь.

(с лат. "Каждый сам кузнец своей судьбы")

========== 16. «Спокойствие» ==========

А что было там?

Была ли кровь, жестокость? Была ли ненависть? Была ли Смерть? Была ли ничтожная безликая масса?

Нет, ничего этого не было, и быть не могло. Там был величественный небесный свод, красивее которого не было больше небесных полотен ни в одном уголке мира. И океан там был, всегда такой тихий и бездонный, и то была моя первая любовь. Там была зелень, много зелени, душистой от жары и вечно живой. Там были заброшенные постройки, зеленые горы, там были озера, реки, животные, там была история. Там столько всего было, что всего не перечесть, а я могла бы рассказывать об этом часами, днями, неделями и даже годами.

Там был песок. Такой мягкий, что сапоги мои постоянно тонули в нём. Я бросила их давным-давно, а раскаленный песок чувствовала кожей. Я смотрела на идеальную оранжевую полосу и в сам горизонт, прощаясь с солнцем будто бы навсегда. Небо было красным, но не кроваво-красным, как в моих жутких кошмарах, а нежным, больше оранжевым, и огонь его не опалял, а грел. Листва вокруг шелестела, а ветер, свободный, как никто другой, игриво поддувал каждый листочек и каждую травинку.

Мне стоило лишь войти в ту Арку, и я оказалась в своём собственном раю. Сюда никто не мог прийти, ни один непрошенный гость или зверь, здесь было моё обиталище.

А потому, когда моей голой коленки коснулась небритая щека, я не удивилась, а закрыла глаз. Он мягко провел лицом по ней, кончиком носа касаясь шрамов. Мне было щекотно, но я улыбалась. Шершавой рукой он провел по ноге, легко коснувшись бедер, но тут же опустил руки, вернув их к коленям. И когда его сухие губы коснулись моей кожи, я, наконец, открыла глаз.

Он прислонился щекой к колени вновь, глядя на меня снизу верх.

— Что же ты наделала? — тихо спросил он.

Я молчала, вглядываясь в его черты, которые за много-много лет не забылись. Я могла бы нарисовать его портрет с закрытым глазом, умей я рисовать, но я не умела этого.