Пираты, пираты, пираты!!! Ваас!
Несколько пуль просвистели и столкнулись с каменным алтарем, я почувствовала свободу рук, которые тут же прижала к груди и спихнула с себя ублюдка с простреленной головой. Внизу живота каждое движение отзывалось острой болью, но блеснул нож в поясе у насильника, и я тут же выхватила его.
Череда выстрелов слышалась всё более явно, я вновь оказалась в чертовом пекле, но чувствовала в себе такой приток сил, что мне казалось, я способна вырезать всей Ракъят собственноручно.
Но вдруг я вижу её. Лесная Богиня, застывшая в ужасе, что стояла спиной ко мне. Весь её мир рушился, гранатометы взрывали её многолетнее обиталище, пираты и наемники отстреливали её воинов, как котят, заключая их в круг, а она ничего не могла с этим сделать. Лишь только смотреть на разрушение своей Империи.
И в этот момент появляется Он. Возмездие в чистом виде, прозревший пастор на пепелище своего храма. Она, не увидев, но сразу почувствовав его присутствие, медленно поворачивает голову. Она не могла не почувствовать. Лживая, лживая девчонка, я знала, что ты не была со мной откровенна. Все твои ответы на мои вопросы отражаются сейчас в твоих глазах. Там пламя, кровь и ствол беретты, который направлен на тебя, и ты знаешь, что он не промахнется.
И когда звучит выстрел, она даже не пытается воспротивиться. Она как кукла, лишившаяся своей опоры, падает на каменную поверхность с глухим стуком, а её смерть сносит башню тем, кто был ей верен. С обезумевшими глазами, позабыв обо всём на свете, они бросаются на Вааса, но пираты, что рядом с ним, опаляют их пламенем огнемета, а Монтенегро даже пальцем не шевелит. Я вижу их, объятых пламенем, уносящихся прочь, а их истошный крик заставляет всё тело покрыться мурашками. А когда я чую запах жаренного мяса, живот вопреки всему начинает урчать, а к горлу подкатывает тошнота.
Оставшиеся воины спасались лишь побегом вглубь храма, но и там я услышала автоматные очереди. Пираты, словно стая гончих, кидаются вслед за ними даже без приказа, а Ваас всё так же неподвижно стоит на месте.
Вокруг стало тише настолько, что я слышала своё бешено бьющееся сердце и закипающую кровь. Крики и выстрелы доносились откуда-то из вакуума, а я и Монтенегро вновь остались наедине.
Он смотрел на труп сестры, и мне казалось, что в этот самый момент в нём что-то окаменело. Я могла лишь догадываться о том, что он чувствовал в этот момент, и мне вдруг вспомнилось, как он сунул в мою кобуру клинок Дэзи Николса. Я поняла, что чувства у нас были примерно схожими в этот момент.
Когда Ваас двинулся, я вздрогнула, но он направлялся вовсе не ко мне, а к ней. Сев на корточки, он вглядывался в неё какое-то время, затем стволом от беретты повернул её лицо на себя. Он попал ей точно промеж глаз, и я нервно хмыкнула, подумав о том, что ещё бы он просрал такой момент. Ювелирная работа.
Мой смешок привлек его внимание, и он, словно вспомнив обо мне, повернул голову. Внутри меня что-то истерично забилось, а всё тело затряслось, когда я увидела этот тяжелый, совершенно бесчеловечный взгляд. Зверь, настоящий зверь.
И вот этот зверь поднимается на ноги и медленно идет по направлению ко мне, сжимая в руке оружие.
— Не подходи! — рыкнула я, но он уже был передо мной, и я выставила клинок перед собой. Меня колотило от ужаса, а рука ходила ходуном, но он не двигался, и даже на нож не смотрел, а смотрел прямиком на меня, в мой глаз.
Внутри меня всё кричало о том, что он опасен сейчас больше, чем когда-либо!
Когда его рука коснулась моих рук, внутри меня что-то треснуло. Это прикосновение было необычным, далеко не ваасовским, и даже не грубым. Он слабо сжал мою руку, тогда как я почувствовала, как немеют мои пальцы от собственной хватки. Мои руки всё тряслись, но его были спокойными, теплыми и такими странно человеческими, что это разбило во мне что-то очень прочное. Он опустил мои руки с ножом вниз, не прибегая к силе, и, взявшись за клинок, забрал его из моих рук, словно и не сжимала я его, как сумасшедшая. Его беретта вместе с ним со звоном соприкоснулись с каменной поверхностью.
Я осталась совершенно беззащитной перед ним, но вдруг поняла, что и он был таковым. Мы смотрели друг другу в глаза, такие разные и одинаковые одновременно, боялись друг друга, ненавидели, но никак не могли остаться друг к другу равнодушными. Дрожь в теле немного притихла. Нас связывало нечто большее, чем остров Рук.
И я сделала свой первый шаг вперед. Дрожащими руками я коснулась его плеч и потянула на себя, и он оказался сверху, упираясь руками в камень алтаря. Моё сердце колотилось, я сама дрожала от ужаса пережитого, но я взяла его лицо в руки и впервые за всё время поцеловала. Он не знал, что это такое, он никогда не испытывал ничего подобного, и, конечно же не умел этого делать. Я чувствовала, как он напряжен от этого, потому что всю свою жизнь он понимал только язык звериной жесткости. А мне хотелось, чтобы он хоть на мгновение познал другой язык. И когда я осторожно прикусила его губу, он воспрял. Впившись одной рукой в мои волосы, а другой в моё бедро, он углубил наш поцелуй и сам прокусил мою губу. Я сдавленно выдохнула, и сжала пальцами его шею, поучаствовав, как он дрогнул надо мной.
Он помучился со своим ремнем, а после резко вошел, без прелюдий и всего прочего. Я вскрикнула от новой вспышки боли, но всё же обхватила его ногами, заставив углубиться. Пусть больно, чёрт с ним. Эта боль другая.
Не волновало ни открытое пространство, ни то, что в любой момент мог зайти кто-то из пиратов, не волновало вообще ничего, только он напротив меня. Он сначала медленно, а затем яростно двигался во мне, но на этот раз не потому, что хотел забыться, а потому что видел во мне уже часть самого себя. Он не смел прерывать зрительного контакта, и я не смела, мы цеплялись друг за друга, чувствуя, как врастаем друг в друга всё больше. Он страшно дрожал надо мной, а я страшно дрожала под ним.
Мы оскверняли каменный алтарь, с которого всё началось, и на котором всё и закончилось. Тот самый алтарь, на котором целую вечность назад он был с сестрой, брал её, на котором она назвала его предателем и пыталась вонзить в его лицо нож, а он увернулся, после чего и получил свой шрам. Тот алтарь, с которого он сбежал, и на который вернулся, завершив свой мучительный круг.
Он издал животный рёв, и я следом, почувствовав всем нутром его семя внутри.
Он не спешил прерывать наш контакт, тяжело дышал и смотрел на меня не мигая, упираясь лбом в лоб. Тяжело дыша, я протянула руку и коснулась двумя пальцами его безобразного шрама, почувствовав, как он вздрогнул надо мной, а затем медленно провела по всей его длине, ощущая каждую неровность кожей, отпечатывая в памяти этот шрам, словно он был мой собственный. Я чувствовала, что никогда в жизни больше не посмею к нему прикоснуться, и ни одно действие или слово не могло бы быть более интимным, чем то, что я сделала сейчас.
А ещё я знала, что никто до меня к нему никогда не прикасался, и не прикоснется. И большего единения, чем то, что происходило между нами в этот момент, не было и не будет никогда.
Когда мы покинем алтарь, мы будем ненавидеть друг друга дальше. Наносить увечья, ругаться и делать друг другу больно. Мы будем делать это, когда покинем его. Но сейчас мы будем друг для друга нечто большим.
Я знала, что моя миссия не закончена, и оставалось только то единственное, чтобы прийти к той цели, которую поставила себе еще тогда, стоя по горло в ледяном океане.
Я наблюдала за тем, как пираты поливают каждый раскрошившийся камешек топливом. Его привозили и привозили, а я внимательно наблюдала за работой мужчин и за Ваасом, который стоял передо мной на расстоянии шага, и смотрел на своё прошлое, которое так долго его изводило и не давало покоя. И в эти моменты я чувствовала трепет, какой ощущаешь, наверное, в те моменты, когда въезжаешь в новый город, где тебя ожидает твоя иная жизнь, новая глава книги.
