— Стоять.

И я застыла на месте, почему-то не сомневаясь, что он обращался непосредственно ко мне, а не к кому-либо другому. Мужчины, что были рядом со мной в этот момент, поспешно обернулись, но так же быстро отворачивались и покидали кузов. И в итоге мы остались наедине.

Я медленно повернулась. Его силуэт слабо освещался, но я видела его слишком отчетливо. Он неспешно поднялся на ноги, словно и не было никакой бойни за пределами этого грузовика, после чего подошел ко мне чуть ли не вплотную. Я подняла на него взгляд. В темноте его глаза казались просто двумя маленькими безднами.

Он бесцеремонно вжал меня в стенку кузова, упершись руками в неё с обеих сторон от моего лица. Подобные действия никак не вязались с его обычными в моем представлении, а потому моё сердце забилось сильнее обычного. Но он ничего не делал, ничего не говорил, лишь внимательно смотрел на меня, стараясь прожечь во мне дыру своим взглядом. Я не понимала, что это значит.

— Что? — спросила я, понимая, что пауза затянулась.

Мы были в темноте, а где-то за пределами нас уже были слышны ароматные очереди. Нос чесался от сладковатого запаха. Сам воздух становился теплым. А для нас времени словно не существовало.

Когда я услышала звук вынимаемого лезвия, я не могла не вздрогнуть. А когда в темноте слабенько блеснула знакомая гравировка, внутри меня что-то рухнуло.

Он коснулся кончиком кукри моей кобуры, которую я забыла снять, и медленно вставил в неё мой клинок. Я проследила за этим движением, а потом подняла на него глаза. Между нами было крошечное расстояние, и я чувствовала на лице его дыхание.

— Сосунок мой, — голос Вааса резанул мой слух так, словно он вонзил кукри не в кобуру, а в меня.

От этих слов моё сердце пропустило пару ударов. Нет.

— Почему? — просто спросила я.

— Я должен, блять, отчитаться? — Монтенегро приблизил своё лицо к моему, и это было дико угрожающе. — Как я сказал, так и будет.

Я пожала плечами, отведя взгляд, но он потянул меня за подбородок, вернув обратно.

— Ослушаешься, тебе пизда.

— Мне и одной хватило, — сказала я, но он даже не ухмыльнулся, хотя намек явно понял. Вместо этого оторвался от меня и направился прочь, навстречу яростной мясорубке. Вздохнув, я взяла свой F1, и молча направилась следом.

Прости, Монтенегро. Рассвет близко.

Смог был настолько ужасным, что я потеряла Вааса из вида практически сразу, стоило ему ворваться в пролесок, разделяющий нас и полыхающие конопляные поля. Это напоминало мне какой-то очередной кошмарный сон, в котором черные силуэты, слабо освещаемые восходящим солнцем, врезались друг в друга и рвали друг друга на куски. Я слышала постоянные автоматные очереди с разных сторон, и вспышки исходили то там, то тут. Пора валить отсюда.

Но не успела я сделать и шага, как передо мной всплыл силуэт кого-то, кто несся на меня с ножом. Я выстрелила не раздумая, мне было плевать, пират он или Ракъят, и перепрыгнув через рухнувший труп, понеслась навстречу открытому пространству. Деревьев становилось всё меньше и смога также, я чувствовала горечь и першение в горле, но для меня было важным только одно — найти Монтенегро. Нельзя позволить ему умереть сегодня.

Я вырвалась из дымовой завесы, словно из множества тюлей, и передо мной предстало поле брани. Я видела, как японец Хаятэ забивает прикладом молодого мальчишку, что только вступил в ряды лесных воинов, я видела, как на болтливого Раджа накинулась отчаянная дикарка и перерезала ему горло, и видела, как её мозги разлетелись от выстрела дробовика Томаса.

Здесь не было людей, лишь только звери, вцепившиеся друг в друга за территорию, и каждое мгновение стоило жизни. И я пролила на этом поле первую кровь, застрелив мужчину, что отчаянно отстреливался из укрытия.

Один, второй, третий, четвертый. Как взмахом косы подрубленные, они падали навзничь, а я бежала чуть ли не перепрыгивая через них, одним глазом пытаясь найти ублюдка одного или же второго.

И в конце концов увиденное заставило меня запнуться на месте.

Длинноватые смоляные волосы иссушились человеческим и конопляным пеплом. Молодые мускулы перекатывались при беге, а капельки легко слетали с поверхности грубой кожи. Могучие жилистые руки сжимали автомат с такой жгучей силой, словно в том был весь смысл, целая кульминация жизненного пути, а черные дыры прожигали того, кто невольно затронул струны моей души.

Нет.

Напролом, яростно я побежала туда.

Я вижу это снова. Пулю, которая пробивает лопатку, и изумленное лицо Клауса, который даже не успел понять что происходит. Единственный голубой глаз павшего наемника, который немигающе смотрел на меня до самой накрывшей меня тьмы. Черный зверь, вцепившийся клыками в стареющую плоть и брызнувшую на лицо кровь.

Я вскидываю свою винтовку и стреляю.

Три выстрела в моё сердце.

Черный густой хвост в моей руке, клинок в другой, голова, испачканная в песке. Выстрел, лишивший меня навсегда искусства капоэйры — в ногу. Выстрел, прочистивший мне мозги — в глаз.

Выстрелы — кровь. Выстрелы — лишения. Выстрелы — смерть.

Он, как и все до него, подкошенный падает на сухую истерзанную войной землю, но он жив. Он больше не ищет глазами свою жертву, он ищет глазами того, кто лишил его мести, и в этот момент он всё-таки находит глазами меня. Я возвышаюсь над ним с винтовкой в руках, внимательно смотря в его глаза, которые вдруг напомнили мне глаза Клауса, такие же изумленные.

Три выстрела, но он жив, а я и не спешу лишать его жизни, внимательно наблюдаю за ним. Он корчится, ему дико больно, но он смотрит на меня. Сначала с изумлением, оно настолько велико, что внутри меня плавился мед от этого взгляда. Затем, осознание; он, наконец, поверил в то, что увиденное — не плод его воображения, а реальность. А затем — ненависть. Жгучая, она колышется как языки пламени на ветру, как кислота, разъедающая плоть. Он ненавидел мир. Он ненавидел меня. Он ненавидел себя самого.

Я склонила голову в понимании, а после взяла винтовку крепче и направила на него. Он зло и отчаянно запыхтел, а во мне продолжал плавиться мед от этого многочувствия на его лице.

Как я себе пообещала, так и будет.

Дуновение ветерка сбило меня с ног обезумевшей силой. Я лишилась всего: зрения, винтовки, опоры, мыслей, ощущения себя в конкретном пространстве, а моё сердце рухнуло вниз. Животный страх сковал меня, и я распахнула глаз.

Передо мной был океан. И скалы. И ветер бил в лицо так, что глаз слезился. И вся эта картинка со скоростью света приближалась к моему лицу, оттого и бешеный ветер.

Но за секунду до соприкосновения я осознала истину. Это не океан движется в мою сторону, а всего лишь я падаю вниз.

Водная мощь поглотила меня, и я, наконец, почувствовала объятия Икара, но в них не было ни капли мягкости, которую я ждала. Они пронзали подобно кинжалам.

Путь в сердце воина лежит через джунгли.

Великий Северный Воин пришёл сюда однажды, чтобы победить ужасного Великана. Взяв силу мёртвых, воин победил великана в схватке и поверг его на землю. А потом он схватил нож и отсёк голову от тела. Голова стала островом, а потомки Воина стали называться Ракьят.

И сейчас появился новый великан, и у него уже три головы. Отсеки я твою голову, превратится ли она в ещё один остров, Мэ-эри?

Силуэты выплывали из тьмы, медленно-медленно приобретая более четкие очертания.

Обнажи свою личину передо мной, Мириам Грэм. Это единственное достойное, что ты можешь сделать перед смертью.

========== 15. «Многочувствие» ==========

Они называли её Лесной богиней, Богиней войны, но когда ты видишь её вблизи, понимаешь, что это тоже человек со своими недостатками. Её силуэт не вызвал во мне никаких бы то ни было трепетных чувств, когда я разлепила свой глаз, она сидела передо мной, упираясь рукой в поджатые ноги и с интересом наблюдала за мной. Я поняла, что не погибла в тот момент, когда почувствовала боль в затекших руках: они были скованы старыми заржавевшими цепями с обеих сторон и приподняты над головой.