— Но я не по своей воле не еду, — попыталась возразить ему Ханджи.

— Ты права, ты не едешь по моей воле, — согласился с ней Смит. — Ханджи, пожалуйста. Пойми, что я беспокоюсь за тебя. С твоим здоровьем в последнее время и правда что-то не то, так что я не могу рисковать твоей жизнью. Сходи-ка лучше к нашей шаманке, может, она тебе поможет. Скажешь мне потом, как сходила.

— Ладно, Эрвин, я поняла, — безжизненно произнесла Ханджи и отвернулась от Эрвина, чтобы он не видел, как она закусила губу, чтобы не разрыдаться. Да что же с ней такое в последнее время…

— Ханджи, постой, — Эрвин оказался перед ней и наклонился к уху. — Если тебе что-нибудь нужно, то я могу посмотреть это в столице. Напиши мне на листке, хорошо? Я ведь и забыть могу.

— Я напишу. Спасибо, — Ханджи слабо улыбнулась и направилась в свою комнату, чтобы переодеться в неофициальную одежду и навестить местную шаманку.

Врача (так-то она была шаманкой-знахаркой, но очень уж опытной и разбирающейся во врачебных делах, поэтому она считалась врачом, но за глаза её называли шаманкой) Кэтрин и её ученицу Лулу (на самом деле её звали Луиза) все в отряде очень и очень хорошо знали. Но, то ли в силу опыта, то ли в силу характера, о Кэтрин вспоминали чаще.

Кэтрин была строгой и чуть сварливой. Она была одной из немногих, кто мог выпихнуть Микасу из комнаты, когда Эрен лежал с простудой, и которой за это ничего не будет. Она была единственной, кто умел брать кровь совсем не больно, что было важно для Конни, который очень ненавидел посещать врачей (и пусть тут был не врач, но всё же).

А ещё Кэтрин жутко орала на тех, кто пренебрегал своим здоровьем и рисковал им по пустякам. Сначала она наорала на Эрена с Жаном, обвинив их в безалаберности и безответственности, треснула по тому, по чему можно было ударять, потому что пострадал Конни; затем зафиксировала руку Йегера и вправила плечо Жану и забинтовала голову шокированному и потрясённому Конни.

— Капитан Ханджи! — Лулу широко улыбнулась и кивнула женщине, сидя с документами. — Добрый день!

— Добрый день, Лулу, — поздоровалась с ней Ханджи и присела на стул. — А Кэтрин где?

— Госпожа Кэтрин ненадолго вышла, Криста свалилась с болезнью. Кажется, это грипп.

— Боже. Я так понимаю, никто не едет в столицу? Кто с вывихами, кто с гриппом…

— Так точно, капитан. Командор не рискнул брать с собой тех, кто болеет, и кому может стать хуже.

— Ты не едешь?

— Нет, капитан. Госпожа меня не отпустит, а ещё я должна проштудировать все книги по медицине, которые у нас есть.

— Но тебе хотелось бы поехать?

— Хотелось, но гораздо больше мне хотелось бы помочь болеющим и нуждающимся, — честно ответила подопечная старухи. — А Вы поедете?

— Лулу! — раздался громкий и звучный голос Кэтрин. — Я тебе не за болтовню плачу! Встала, собралась и за работу! Пациент пришёл! Капитан Ханджи! — заметив Ханджи, женщина тут же сменила тон голоса на менее властный. — Я одновременно рада и не рада Вас видеть. Что-то случилось?

— Даже и не знаю, но думаю, что случилось.

— Сейчас разберёмся, что у Вас там случилось, а что нет, — женщина уселась за стол и взяла в руки листок с ручкой. — Я внимательно Вас слушаю. На что жалуемся?

— Меня тошнит, — решила начать Ханджи с самого ужасного симптома своей болезни.

— Ну, тут сейчас эпидемия гриппа…

— Я не болею гриппом.

— Кормят отвратно, — предположила Кэтрин, что-то записывая на листке. — Дают людям непонятно что и без разбора.

— Начальство кормят хорошо, — возразила ей Ханджи. — И не в этом дело. Меня тошнит от любой еды. Будь это фрукт или кусок хлеба.

— Так, капитан, а вот тут уже интересно, — Кэтрин подняла голову и оценивающе посмотрела на Зоэ. — Что-то Вы похудели за последние полтора месяца. Я Вас помню поупитаннее. Что-то ещё?

— Вроде бы нет. Хотя, стойте, пару дней назад лихорадило, но затем быстро прошло. И ни насморка, ни больного горла не было.

— Хм, — тут Кэтрин прищурилась. — Интересненько. Лулу, неси таз с горячей водой и чистое полотенце.

— Есть, госпожа! — Лулу пулей вылетела из импровизированного кабинета, путаясь в длинной юбке.

— Вы думаете, что это что-то опасное? Я умру, да? — Ханджи пыталась держать себя в руках и не паниковать.

— Пока не знаю, я не обладаю всей информацией. А менструация когда в последний раз была?

— А? Ну…

Ханджи не могла вспомнить, честно. Но она помнила, что пару месяцев назад, когда она забыла, какое сегодня число, Леви его подсказал. «Восемнадцатое, четырёхглазая. Календарь заведи, раз забываешь, какой сегодня день», — тогда она лежала на кровати, согнувшись от боли, и сил на то, чтобы обозвать Аккермана в ответ ещё обиднее, у неё не было.

Боже, но эта сцена была пару месяцев назад. И цикл… Он был как часы. Ни дня задержки. А сейчас…

— Самая интересная степень, — заключила Кэтрин и встала из-за стола. — Лулу, чертова девчонка, где ты там провалилась?! Поехала в соседний округ за горячей водой?!

— Бегу!

— Что ж, капитан Ханджи, пройдемте, — Кэтрин взяла таз в руки и пошла в соседнюю комнату. — Надеюсь, что у Вас просто сильный стресс.

Так в жизни тихо Кэтрин ещё никогда себя не вела. Ханджи видела, что шаманка сначала хотела разразиться тирадой и наорать на неё, но потом, когда она осознала, что с Ханджи, она притихла и почти ли не с благоговением посмотрела на Зоэ.

И тут Ханджи поняла, что конкретно так вляпалась.

Делать выбор всегда тяжело. Всегда тяжело решать, какой отряд отправить в опасную вылазку за стены, какой отряд отправится на верную смерть и не вернётся.

Всегда тяжело делать выбор, например, ставить эксперименты над Эреном, рисковать его жизнью, чтобы узнать что-нибудь новое.

Они не Боги, чтобы распоряжаться человеческими жизнями, чтобы делать это так просто. Никто не давал им такого права, потому что человек не выбирает, родиться ему или нет, а если он и рождается, то он имеет право на жизнь.

Имеет.

Это слово набатом стучит в голове Ханджи, когда она сидит на кровати уже в своей комнате с закрытыми глазами и думает.

Ребёнок. Что это вообще такое? Это слияние мужских и женских клеток, это… Это же крикливое маленькое сморщенное существо, которое нельзя ни на минуту оставить, которое нуждается в родителях.

И которому в разведке явно не место.

Которому в их опасном мире пока вообще не место.

Но… Это же ребёнок. Которому уже шесть недель. «Сердце у эмбриона начинает биться на двадцать второй день», — припоминает Ханджи отрывок, вычитанный из какой-то научной книги.

Она кладёт руку на плоский и подтянутый живот и осторожно касается его.

— Привет. Я думаю, раз у тебя теперь должно биться сердце, то я не могу называть тебя эмбрионом. Буду называть ребёнком, потому что я не знаю, какого ты пола.

И тут же одёргивает себя. Разговаривает с… С ребёнком. Которого даже ещё не видно, который ещё только развивается.

— Но я хотела бы девочку, — продолжает Ханджи, женщину прорывает. — А вот насчёт твоего папы я не уверена. Мне кажется, он вообще детей не хочет. Он слишком занят спасением человечества и избиением Эрена. Я познакомлю тебя с Эреном, он классный. Если он доживет, конечно. И если ты доживёшь, конечно.

И тут же мысленно себя одёргивает. Сколько женщин в мире пытаются стать матерями, сколько пытаются, сколько отдают денег и пьют ужасные травяные настойки, а она, Ханджи, так цинично себя ведёт.

И как тут цинично себя не вести, когда каждый день на твоих глазах убивают людей, которые только-только начали жить и наслаждаться этой жизнью. Ты невольно привыкаешь ко всему этому и начинаешь вести себя цинично, потому что ты сталкиваешься с этим каждый день.

Ханджи думает, что ей нужно было бы поговорить с Леви (это было бы правильно), потому что это нужно, но Леви сейчас черт знает где, потому что Эрвину приспичило отправить его далеко и надолго, на одни чрезвычайно важные политические разборки. Леви как бы тоже принимал участие в появлении ребёнка и, в отличие от Ханджи, он не так подвластен эмоциям и чувствам (была уверена Ханджи).