— В порядке ваш капрал, — ворчит подошедший мистер Браус, наблюдая за тем, как Эрен, Конни и Армин помогают девушкам снять плащи. — Правда, особо с такой ногой не побегаешь, но он идёт на поправку.
— Это здорово, — Саша с облегчением улыбается — из-за неё, а точнее, из-за её беспечности, как сказала тогда Ханджи, пытаясь утешить плачущую девушку («Просто проворонила, скажите же, Ханджи, я не обижусь», — поправила слова Ханджи Саша в своих мыслях), Леви снова мучился со своей больной ногой. Она тогда подозрительно хрустнула, был болезненный вывих, но Леви вынес это стоически.
Это стало ещё одной причиной уважать Капрала.
— А это кто? — последним вошёл Жан. От родителей не укрылось, с каким облечением посмотрела на него Саша. Жан жив — большего ей и не надо.
— Мам, пап, это Жан. Он…
— Приятно познакомиться, — слава богу, что первым находится Жан, и Саша вздыхает с явным облегчением — она так и не смогла придумать как представить Жана своим родителям и сказать, что они, вроде как, вместе.
— А чо на ужин? — тянет голодный, замёрзший и уставший Конни. Это мгновенно разряжает обстановку, и мама с папой улыбаются Жану.
— А вот, что найдёте, то и будет, — широко улыбается миссис Браус, смотря на Конни, совсем мальчишку. — Позади дома есть небольшой садик. Кабан у нас найдётся, возьмём из зимних запасов, а вот с гарниром придётся повозиться…
И они готовы.
Чтобы что-то получить, ты должен что-то для этого сделать.
Девчонки и мальчишки заняты приготовлением ужина под чутким руководством миссис Браус. Микаса открывает в себе неплохие способности к готовке, Криста с удивлением обнаруживает, что у неё неплохо получается, а Жан и Эрен делают всё синхронно, не собачась и не ругаясь друг на друга.
За столом, когда вкусный ужин готов, завязывается беседа. Родителям интересно узнать о своей дочке, которую они очень давно не видели, всё, что пропустили. И им интересно узнать, кто её друзья, чем они живут, какие у них мечты.
У Микасы, как и у любой молодой девушки, есть мечта. Её мечта заключается в счастливом будущем, голубом чистом небе и в отсутствии титанов. А ещё в мечте есть Эрен, который смотрит на неё так, как она на него. И который любит её так, как она.
Но этому не суждено сбыться.
Микаса относится к тем девушкам, которые замечают очевидное. И не стараются всем видом показать, что этого нет. И она видит.
Видит, как Эрен смотрит на Хисторию. Он, возможно, ещё не осознаёт, откуда в груди это тягучее, пульсирующее чувство, но Микаса осознаёт. Видит, как они осторожно, словно боясь порезаться, переплетают свои пальцы, когда думают, что их никто не видит. Видит, как Хистория (вряд ли бы Криста решилась на такое) целует Эрена под покровом темноты, как он прикрывает глаза. Видит, что он совершенно не против. Видит, что он с удовольствием отвечает.
За столом атмосфера с каждым словом становится всё дружелюбнее и дружелюбнее. Микаса плотнее кутается в свой шарф и просит сидящего рядом Жана передать ей графин с водой. Жан и Эрен, правда, не сидят в обнимку, но теперь сидящий между ними Армин может спокойно выдохнуть. Конни, Криста и Саша сидят напротив, уплетая еду и рассказывая двум младшим сёстрам и двум младшим братьям Саши о приключениях, опуская подробности о смертях и крови.
— Привет, чистоплюй, — нараспев протянула Ханджи. — Я тут принесла тебе ужин. Ты просто обязан попробовать это мясо.
— И тебе, очкарита*, — Леви усмехнулся, глядя на то, как Ханджи подходит к прикроватному столику и ставит на него поднос с тарелкой и бокалом вина. Ханджи широко улыбается в ответ на его слова и приглаживает сладки на юбке.
— Шутишь, значит, тебе стало легче, — констатирует она, осторожно присаживаясь на краешек кровати. — У Саши просто чудесные родители. Хотела бы я себе таких, — тянет Ханджи на вздохе с такой грустью, и Леви не может удержаться, чтобы не спросить.
— У тебя не было родителей?
— Они были. Просто… Мой отец ждал, что у него родится сын, долгожданный наследник, а девочка не вписывалась в его планы. Но появилась я. Так что, думаю, мой отец обрадовался, когда я решила отправиться в армию. Я не хотела мозолить ему глаза, сделала одолжение.
— А мать? — Леви неотрывно смотрит на неё. Обычно Ханджи не поднимает такие темы, щадит его чувства («Я знаю, что стало с твоей мамой, Леви. И я клянусь, что не подниму тему родителей, если ты сам не начнёшь», — отозвалась она, когда они обсуждали отцов Эрена и Хистории).
— Мама тяжело заболела и умерла, когда мне было 15, — одним предложением Ханджи вспомнила себя, юную, испуганную и зареванную, когда поняла, что мама больше не откроет глаза и не сделает глубокий вдох. — Туберкулёз. Мы пытались сделать всё, чтобы спасти её. Но, — она глубоко вздохнула и выдавила из себя улыбку, — я пришла сюда не за этим. Я пришла составить тебе компанию.
— Я не думаю, что нуждаюсь в компании, Ханджи. Иди, внизу все наши. Веселись с ними, ты не должна сидеть со мной и пропускать всё веселье. Если уж рассуждать, то здесь должна находиться Браус, из-за которой я снова слёг с этой чертовой ногой.
— Я не хочу. Правда, я слишком устала за сегодня. Чтобы добраться сюда, потребовалось много сил и времени. Я просто хочу посидеть в тишине, — отозвалась Ханджи, скрещивая руки на груди и смотря в окно. — Ешь, Леви, пока не остыло. Будет жалко, если такое блюдо пропадёт.
— Не пропадёт, у нас же Саша есть, — Леви усмехнулся и взял в руки книгу, которую читал до прихода Ханджи. Женщина тоже улыбнулась, не отрывая взгляда от ночного неба.
— Знаешь, — заговорила она после нескольких минут молчания, — когда я была маленькой, мама делала мне что-нибудь приятное, когда я болела.
— Ханджи, ты опять за своё…
— Она считала, когда кто-то другой разделяет твою участь, поддерживает тебя, то тебе становится легче. Поэтому она покупала акварельные карандаши, которые всегда были жутко дорогими, готовила мне любимый суп и не спала со мной ночами, рассказывая сказки и истории.
— И ты хочешь разделить мою участь? — поинтересовался Леви, откладывая в сторону книгу. — Как? Тоже полезешь прикрывать кого-нибудь собой и повредишь ногу?
— Нет, я сделаю это по-другому.
Аккерман, вздёрнув бровь, посмотрел на донельзя серьёзную Ханджи. Она глубоко вздохнула и прикрыла глаза, не двигаясь. И в тот самый момент, когда Леви снова взялся за книгу, Зоэ словно отмерла, развернулась и подалась вперёд. Леви не сразу понял, что Ханджи целует его, вкладывая в поцелуй всё, на что она была способна.
— Прости… Я не должна была, — Ханджи отстранилась, не получив ответа, стараясь избегать смотреть капралу прямо в глаза. — Это всё алкоголь… Прости… Я веду себя как…
— Нет. Ты не ведёшь себя так. Ты никогда не видела, как ведут себя так, — Леви отложил книгу на столик и посмотрел на притихшую и смущённую (при свете лампы ему казалось, что у неё покраснели щеки) Ханджи. — В тебе нет и грамма того, как они себя ведут. В тебе есть достоинство, чего не скажешь о них.
— Достоинство? Во мне? Боже мой, лучше бы титан ногу откусил…
Ханджи начала причитать, а Леви — рассматривать её и думать.
В самом деле, почему он не ответил? Почему оттолкнул?
Потому что она не должна сочувствовать ему так.
У Ханджи всегда было это — винить себя, даже если она не была виновата. Она всегда пыталась помочь, облегчить участь человеку, даже если они не были хорошо знакомы.
У Ханджи было достоинство. Она игнорировала насмешки, она игнорировала слухи о своём маньячестве и игнорировала пренебрежительное отношение мужчин к ней, женщине. Они работали вместе не год и не два, и, как Леви помнил, Ханджи ни разу не повела себя недостойно. Боже, да она даже предложить себя ему умудрилась с достоинством!
Определённо безумная женщина.
И безумно красивая в своей несдержанности.
— Ханджи…
— Я пойду, — Ханджи встала с кровати, не смотря на Леви. — Поужинай, пожалуйста.
— Ханджи, — снова повторил он, смотря на Ханджи в упор. — Посмотри на меня.
