Братиану будто отвечал на вопрос вопросом: «Неужели Сазонов ожидает в ближайшее время возникновение войны?». И на это Сазонов будто бы поставил еще вопрос: «А что произойдет, если будет убит австрийский эрцгерцог?»[82]

Бывают ли так такие совпадения?.. Или опять «масоны сговорились»? Ведь и Аписа, и Сазонова не без оснований причисляют к «вольным каменщикам».

И только В. А. Артамонову— если верить его очерку — дыхание близкой войны не казалось обжигающим. Русский военный агент словно витает в мире своих иллюзий: убили эрцгерцога — глазом не повел; Гартвиг скоропостижно умер — и это его едва растревожило; сербам предъявили ультиматум — он все еще на морском курорте, и не где-нибудь, а в Австро-Венгрии, которая уже ощетинилась штыками.

Возникает ощущение, что Артамонов, к несчастью, был далеко не самым осведомленным человеком в Белграде. Вот какой разговор произошел на похоронах Н. Г. Гартвига (1/14 июля) между двумя участниками траурной церемонии. Свидетельствует мемуарист Душан Лончаревич:

На Князь-Михайловой улице я случайно столкнулся с владельцем и редактором «Политики». Мое положение в Белграде было исключительно трудным и деликатным. Я был журналистом, австрийским подданным и должностным лицом и вместе с тем национально мыслящим сербом. То, что мне становилось известно как австрийскому должностному лицу и официальному корреспонденту, я по долгу службы передавал в Телеграфное агентство. Но нередко ко мне поступали сообщения от ответственных сербских политиков, которые были предназначены не для общественности, а лишь для доверительного информирования австр. — венг. политиков и дипломатов — их я добросовестно пересылал адресатам. Ко мне, как сербу с национальной душой, приходили многие сообщения от интимных знакомых и приятелей; в таких случаях я считал долгом чести беречь такого рода информацию, как личную тайну. Благодаря педантичному соблюдению этого принципа за многие годы я узнал о разных конфиденциальных вещах. Но случившийся всемирно-исторический переворот заставил меня переступить через некоторые запреты, и я решил рассказать о некоторых происшествиях, которые до войны имели строго конфиденциальный характер, но теперь их огласка принесет пользу для изучения истории. Наверное, к таковым относится и разговор, который я случайно завел в момент упомянутой встречи с владельцем и издателем «Политики» Владой Рибникаром [83] . В то время как мимо нас медленным, размеренным шагом продвигалась бесконечная траурная процессия, Рибникар отвел меня немного в сторону и прошептал на ухо под большим секретом:

«О покушении на Франца Фердинанда я теперь очень хорошо информирован. Дело оказалось очень сложным, потому что в нем замешаны многие персоны, которые были на вторых ролях, и успех предприятия зависел от того, не выдаст ли кто-нибудь из этих второстепенных лиц все задуманное. В период подготовки это вызывало тем большие опасения, что в заговор оказались поневоле втянутыми и некоторые должностные лица, и постоянно существовала вероятность того, что либо тот, либо другой злоупотребит доверием и донесет. Танкосич действительно сыграл важную роль, но его Австрия живым не получит, и он сейчас также ничего не выдаст. Из Сараева сообщают — и это верно, — что покушавшиеся были в обход закона переправлены через границу. Это было самое опасное, поскольку покушавшимся грозила опасность быть пойманными не только в Боснии, но и в Сербии. Можете себе представить, как бы себя повел Стоян (Протич, бывший министр внутренних дел, который совсем недавно победоносно завершил борьбу за подчинение военных властей гражданским)[84]. Но ненависть к Австрии всем затворила уста. Так…».

В этот момент открытый катафалк, задрапированный в белое (в русский траурный цвет), достиг того места, где мы находились, и непроизвольно Рибникар прервал разговор; воцарилась тишина, и люди обнажили головы[85].

Книга Д. Лончаревича ныне практически забыта. Правда, историк Васа Казимирович в своем двухтомнике о Н. Пашиче цитирует В. Рибникара, но с сильными купюрами; возникает подозрение, что Казимирович сделал эти сокращения неспроста. Очень жаль, конечно, что разговор оборвался на полуслове в самый интригующий момент; удивляет и то, что Лончаревич не попытался вернуться к нему чуть позже.

Но еще больше удивляет, что австрийский корреспондент (при желании его можно было считать агентом вражеского государства, хотя это не так) имеет в Белграде гораздо больше каналов получения информации, чем опытный русский военный разведчик. Полковник Артамонов узнает важнейшую информацию из газет, а Лончаревич получает ее из первых рук, свободную от цензурных рогаток. И грустно, и смешно…

План покушения не был тайной в Сербии, — констатирует историк Б. Старков. — Об этом часто и охотно говорили в кафе боснийские эмигранты, а сербский посланник в Вене даже предупредил австрийского министра Билинского, в ведении которого находились территории Боснии и Герцеговины. Однако это предостережение было оставлено без внимания. Разведывательное бюро австрийского Генерального штаба было также информировано о подготовке покушения на Франца Фердинанда. Об этом знали начальник Генерального штаба Конрад фон Гетцендорф и сам император Франц-Иосиф.

Сербское правительство знало о заговоре и не одобряло его… 3 июня 1914 года (т. е. за три дня до своего отпуска. — И. М.) русский военный агент в Сербии полковник В. А. Артамонов докладывал в Главное управление Генерального штаба: «После трех кампаний Сербия истощена материально и в финансовом отношении, поэтому всякого рода осложнения, и тем более военные действия, для нее крайне нежелательны…»[86].

Да, но где же тут «горяченькое»?.. Где упреждающая информация о готовящемся покушении, если, как пишет Б. Старков, «сербское правительство знало о заговоре»?

Советский историк Ю. Писарев в своей поздней работе также отмечает слабую профессиональную подготовку нашего военного агента, хотя при этом и сам не блещет научной эрудицией.

Артамонов, как показал военный историк К. К. Звонарев, не имел собственной разведывательной сети и пользовался данными, собранными сербской контрразведкой. На это он и тратил финансовые средства.

По словам генерал-квартирмейстера одно время ведавшего делами контрразведки, Артамонов был плохим разведчиком. Он, писал генерал, предпочитал мазурку на балах, устраивавшихся в королевском дворце, работе со шпионами, был слишком интеллигентен, чтобы заниматься «грязным делом», и все поручения выполнял с крайней неохотой. В конце концов Артамонова пришлось заменить. В 1914 году, т. е. во время сараевского заговора, разведкой на Балканах ведал военный агент в Болгарии полковник Татаринов, но и он не был в то время в Сербии[87].

Приходится по ходу дела исправлять и ляпы почтенного академика: В. А. Артамонов был пятым по счету и последним военным агентом России в Белграде; А. А. Татаринов никогда его не подменял. Предшественники Артамонова в этой должности: Леонтович Евгений Александрович (1899–1902); Сысоев Иван Николаевич (1902–1907); Агапеев Владимир Петрович (1907–1909)[88]. Все же факт остается фактом: в решающий момент Виктор Алексеевич со своей задачей не справился.

Но, может быть, — чем черт не шутит! — Артамонов вовсе не такой простак, как может показаться? Трудно вот так сразу взять и поверить, что он был слабым разведчиком. Такие сомнения могут возникнуть, например, при чтении недавней статьи в «Независимой газете». Ее белградский автор Илья Вукелич (поиск по интернету показал, что это довольно удалой журналист) ничтоже сумняшеся полагает, что в Петербурге знали, что, как и утверждалось в ультиматуме, покушение было организовано Димитриевичем-Аписом.